Родное слово. Протоиерей Виталий Бочкарев отвечает на вопросы

В студии протоиерей Виталий Бочкарев.

– Я рад приветствовать наших телезрителей, у которых, видимо, есть определенный интерес к той теме, с которой мы сегодня будем знакомиться, разбирать ее более досконально. Это тема гонений на Церковь, тема новомучеников, политических репрессий.

– В России 30 октября отмечается День памяти жертв политических репрессий. В этот день состоятся памятные мероприятия, принесут цветы к монументу, а в храмах пройдут поминальные службы и будут чтить память прежде всего исповедников и новомучеников Церкви Русской, пострадавших в годы гонений.

– Да, это так, но у меня такой совет тем, кто знает, что их родственники пострадали в те годы: чтобы не только в этот день вспоминали о них и почитали память многочисленных людей (не только новомучеников, но и простого народа). Дело в том, что сейчас вполне возможно узнать (и довольно точно), когда прекратилась жизнь того или иного человека, которого когда-то арестовали или расстреляли. Раньше на этот вопрос вообще не отвечали, допустим, сразу же после ареста, в последующие десятилетия отвечали уклончиво, а затем отвечали неправильно. Об этом мы, может быть, сегодня специально поговорим: как был разработан целый ритуал, как и что говорить, в 1950-е годы тем, кто потерял своих родных (и если они будут требовать свидетельство о смерти, какой им выдать фальшивый документ с мнимой датой смерти). Сейчас же можно вполне точно установить, когда человек отошел в мир иной, находясь в заключении или будучи расстрелянным. Именно в этот день в особенности надо стараться вспомнить о нем, поминать в молитве.

– Получается, открыты архивы?

– Нет. Архивы закрыты, даже гораздо больше, чем в 90-е годы. Но узнать, когда человек умер, можно.

– А куда обратиться нужно?

– В территориальное управление ФСБ, где произошел арест этого человека. Желательно знать фамилию, имя, отчество. Очень желательно, чтобы был известен год рождения, хотя бы приблизительно. И можно получить данные. Полностью ознакомиться с делом даже родственникам сейчас уже невозможно. Может быть, будет возможно ознакомиться с теми процессуальными документами, которые находятся в деле и касаются конкретно вашего родственника, а со всем делом, к сожалению, нельзя.

– Почему в годы советской власти (как только сменилась власть и пришла новая) начались гонения на Церковь?

– Я думаю, это вовсе не особенность советской власти. Это общее свойство всякого революционного движения. Репрессии по отношению к тем людям, которые почему-либо не разделяли представлений и убеждений тех, кто пришел к власти, в период, например, Великой французской революции, применялись в процентном соотношении даже больше, чем у нас в молодой советской России и в последующие годы. Больше людей погибло. Вспомним революционный Китай: сначала больших репрессий не было, а через какое-то время резкий скачок. В Китае меньше, чем через 20 лет после революции, прихода к власти коммунистов, были страшные гонения на всех и вся в виде культурной революции. В Мексике страшная революция была перед нашей. Там много людей убили. Это общее свойство смены общественного строя, почти везде так происходило. Это не какая-то особенность русского менталитета или того, что коммунисты такие звери.

– То есть один сценарий у революции?

– Как правило, да.

– Что происходило с Церковью в то время?

– Положение Церкви радикально изменилось в юридическом и общественном плане. Если раньше государство рассматривало Церковь как свою часть, которую использовало, то теперь, даже раньше октября 1917 года, после Февральской революции и отречения Николая II, Церковь была полностью обезглавлена. У нас главой Церкви по законам Российской империи был монарх. Его не стало. Стало непонятно, кто возглавляет Церковь, как она вообще будет существовать как общественная структура. Форма, в какой она будет пребывать, в то время просматривалась по-разному и весьма тревожно. В 1917–1918 гг. Церковь входила очень трудно.

Во-первых, что было допущено, может быть, неверного со стороны Церкви. То, что большинство наших иерархов и верующих восприняли советскую власть как очень временное явление. Всем казалось, что большевики продержатся у власти пару месяцев, пусть два года, не больше. Тем более многие привыкли, что правительство меняется: очень долго был царь, потом раз – Временное правительство (само название чего стоит). Сначала было правительство князя Львова, потом Керенского, потом пришли какие-то большевики, но явно тоже ненадолго. И представление о временности этого режима во многом мешало иерархам Русской Церкви искать попытки не сближения, конечно (прекрасно было понятно, что те, кто у власти, это люди, стоящие на атеистических позициях), а скорее сосуществования, которое было бы определено в какой-то регламент. У нас же, кроме декрета 1918 года об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, ничего не было. Это более декларативный документ. А самого закона о положении Церкви за годы советской власти так и не было принято. Было несколько более обширное постановление 1929 года с некоторыми изменениями, но закона как такового не было. Но, кстати говоря, в случае, когда каких-либо церковных деятелей обвиняли в чем-либо, утверждали, что эти лица принадлежали к какому-то незаконному общественному объединению, тем более настроенному очень контрреволюционно. Действительно, большая часть духовенства и многие иерархи были настроены весьма контрреволюционно, по крайней мере к большевикам, но это тоже мешало какому-либо нормальному существованию.

– А новой власти вообще Церковь была не нужна?

– У Ленина есть одна работа, написанная еще до революции, где он немножко говорит о Церкви. Там есть такие замечательные слова, что не надо выпячивать церковный вопрос. Она не то что не нужна, но в первые годы советской власти до Церкви особого дела не было. Впервые столкнулись интересы Церкви и государства, когда, например, стали вскрывать мощи, примерно в 1919 году. Довольно сильно интересы Церкви и нового государства стали противоречить друг другу, когда изымали церковные ценности в 1922–1923 гг. И в первые годы советской власти все репрессивные меры по отношению к духовенству, верующим, как правило, были связаны либо с явной антибольшевистской позицией того или иного лица, либо просто с тем, что кто-то творил то, что хотел, не действуя по приказу сверху или по какому-то закону или постановлению. Именно тогда, в годы Гражданской войны, действительно можно было кому-либо сообщить: когда-то этот поп меня обидел… И прямо во время службы его застрелить. В последующие годы это сделать никоим образом нельзя было. Это было чрезвычайно опасно.

Кстати, вообще по поводу политических репрессий существует много самых разных мифов. Если перенестись в более позднее время, например, ходят такие мифы: где-нибудь для того, чтобы устрашить заключенных, начальник лагеря выходил каждый раз на развод и убивал каждого десятого. Такие вещи есть, они у многих написаны, якобы они их видели. Но это полнейшей воды выдумка. Начиная уже с 1930-х годов каждый лагерь – это прежде всего учреждение, которое должно выполнять производственный план. И если кто-то лишает, так сказать, этого личного состава, который будет работать на лесоповале, на добыче каких-то полезных ископаемых, на строительстве и так далее, то плана не будет.

– Там и так высока была смертность.

– Там она везде была, например, в начале войны. И в лагерях тоже. Более того, за спиной каждого начальника всегда находится его заместитель, который, может быть, очень хочет занять его место. И поэтому сразу же, как только кто-то не выдержит и произведет что-нибудь такое, то он сразу же напишет, что полковник такой-то дискредитировал советскую власть, произведя незаконный расстрел, тем самым поставил под удар возможность выполнения плана и т.д. И каждый это прекрасно понимал.

Многое из того, что говорится в этом смысле, носит мифологический характер.

Если вернуться к периоду наступлений государства на Церковь, оно связано с коллективизацией. Это примерно конец 1929 года и почти по 1933-й. Понятно, что на селе было довольно много верующих, авторитет священнослужителей там был подчас довольно высок, а храмов открытых оставалось еще очень много. И закрытие храмов началось не в 1917 году (тогда закрыли очень мало храмов, которые были при учебных заведениях, при государственных учреждениях). Приходские храмы в 1917–1921 гг. практически не закрывались.

– Но Сибирь была ведь далеко от центра.

– Это да. Но и в Москве практически все приходские храмы остались существовать. Более того, еще в 1918 году проводили, правда, последнее богослужение в Московском Кремле, в Успенском соборе. Поэтому все было не сразу. А в 1929–1930 гг. очень жестко проводилась политика коллективизации и усматривали в действиях духовенства определенные моменты, которые могли якобы помешать коллективизации и строительству социализма на селе.

Отчасти подобные обвинения могли быть обоснованными с точки зрения большевиков, присланных для строительства колхоза. Батюшка мог сказать: если вы пойдете в колхоз, то не сможете по воскресеньям ходить в церковь, так как в колхозе часто придется работать и по выходным.  Мог и говорил. Не каждый, но говорил.  Антисоветская агитация? Сто процентов. Можно его в этом обвинить? Можно. Можно расстрелять? Сам Бог велел. Все было очень сложно и отчасти запрограммировано.

 Если нет священника, нет богослужения, то можно быстро закрыть храм, чтобы там верующие не собирались. Что и было сделано в конце 20-х и начале 30-х годов на селе и в городах. Например, у нас в Новосибирске были закрыты Пророко-Данииловская и Воскресенская церкви, снесена часовня святителя Николая. Одновременно арестовывается очень много духовенства. Еще не сто процентов, но немало расстреливается. Многие попадают в лагеря, правда, еще на небольшие сроки, три-четыре года, пять лет. В дальнейшем, почти с начала 1937 года, идут уже огромные по количеству человек аресты и появляются более страшные обвинения. Например, «разоблачена церковно-монархическая фашистская организация, состоящая из ста пятидесяти семи человек, возглавляемая митрополитом (или архимандритом) таким-то». Последствием такого выявления и разоблачения организации в Новосибирске стал арест архиепископа Новосибирского Сергия (Василькова). Он был арестован в начале мая. Далее в рамках этого дела проходило все больше фигурантов, было арестовано огромное количество людей. Поэтому и получилось, что к концу 30-х годов в нашем городе осталась только одна церковь Успения Пресвятой Богородицы и несколько храмов без священников в области.

То же самое происходило в других городах и административных единицах по всей Сибири. В крупных городах тоже резко сократилось количество приходов, практически исчезли священники, находящиеся на свободе. Большая часть из них к этому времени была расстреляна, а оставшиеся в живых получили довольно большие сроки заключения. Только некоторые смогли выйти из заключения во время Великой Отечественной войны, примерно в 1944 году. Кто-то даже продолжил свое служение.

– Батюшка, сколько пострадало именно за веру православную?

– Трудный вопрос. Сложно сказать, кто пострадал за веру. Я просмотрел около трех десятков следственных архивных дел. Есть на одного человека дело, есть на пятерых, есть на сто пятьдесят. И нигде не указано, что человек обвиняется в том, что он молился или что священник совершал службу. Говорилось намного круче. Например: «Нам известно, что вы готовили покушение на товарища Сталина», – а человек арестован где-нибудь в Рубцовске. При чем тут Сталин?  «А вдруг товарищ Сталин приедет в Рубцовск? У вашего соседа мы нашли старую винтовку времен Гражданской войны. А у другого соседа нашли несколько патронов. Для чего это вам? Конечно, чтобы убить товарища Сталина». Или говорилось, например: «Вы священник. Учились, окончили академию. Язык иностранный немного помните?» – «Да, французский немного». – «Связь с французской разведкой». Прямых обвинений в том, что человек исполнял религиозный культ, практически не было. Хотя то, что человек верующий, было отягчающим обстоятельством. Сразу составлялись списки лиц, которых можно было привлечь к ответственности, арестовать, применить различные репрессивные меры. В список входили бывшие белые офицеры, царские офицеры – вообще те, кто служил в царской армии, а это почти половина мужского населения страны, бывшие чиновники. Привлекались те, кто состоял в других революционных партиях, – эсеры, конституционные демократы, кадеты. И в том числе купцы и духовенство. Благодаря этим спискам и «красивому» сценарию можно было легко сформировать  убедительное дело и показать, что местный территориальный орган госбезопасности работает здесь очень хорошо, так как смог выявить таких страшных врагов советской власти.

Если говорить о количестве людей, связанных с Церковью, по нашей картотеке по всей Западной Сибири числится почти пятьсот человек. На самом деле их гораздо больше. Дело в том, что по-настоящему архивы так и не были открыты. В начале 90-х годов архивы были широко открыты, и когда я приходил в Управление ФСБ, то мог запросить любое дело. Если оно уже было рассекречено, мне его сразу же приносили, и я знакомился со всеми материалами. Сейчас же можно познакомиться только с частью дела, касающейся определенного лица. Не более того. Поэтому для того, чтобы сказать, сколько именно человек пострадало за веру, надо иметь абсолютно полный список с описанием всего, что об этом человеке известно. Это пока еще невозможно.

– Ведется ли работа в этом направлении?

–  Нет. Сейчас невозможно получить  документы для изучения, и это продлено не на одно десятилетие. Работа не ведется ни у нас, ни в Москве. Нигде. Вы заметили, что уже лет десять как прекратилась канонизация новомучеников? Это связано с изменением положений, принятых по отношению к архивно-следственным делам.

–  Среди тех имен, которые доказаны и причислены к лику святых в Соборе новомучеников и исповедников земли Русской, немало сибирских святых. В 1937-м были убиты священномученики Николай Ермолов и Иннокентий Кикин,  пресвитер Новосибирский. На прошлой неделе мы отмечали их память.

– Они пострадали в день иконы Иверской Божьей Матери.

– Церковь почтила их память. В честь всех исповедников и новомучеников  Церкви Русской в Новосибирской области в Искитимском районе на станции Ложок построен храм. Ложок – особое место, там находился один из страшнейших лагерей –  штрафники и священники содержались вместе.

– Были ли там священнослужители – нельзя сказать определенно. В разное время там содержались разные люди. Например, в 30-е годы это были те, кто успел попасть в волну коллективизации с крупными делами, которые разрабатывались в те годы. Во время войны это, возможно, были те, кто именно в войну был арестован.

– Почему это место стало святым для многих из нас?

– С начала 60-х годов туда приходило очень много людей для того, чтобы просто помолиться. Отчасти это связано с тем, что там был святой ключ. В Алтайском крае у села Сорочий Лог, по-моему, во время Гражданской войны убили довольно большую группу добровольцев Белой армии. Многие из них были верующими, некоторые были членами дружины Святого Креста. Были такие объединения религиозных людей, которые решались сражаться с большевиками. После туда приходили люди и молились. Память об этом осталась и позже перешла в место, где был этот лагерь. У нас на территории Новосибирской области было очень мало лагерей, в отличие от Кузбасса или Красноярского края. У нас использовать труд заключенных эффективно можно было только в городе, в основном на строительстве. На заводах работало не так много заключенных. У нас было много не только заключенных, но и самых разных военнопленных.

Хорошо, что интерес к этой теме у людей не пропадает. Было бы хорошо, если бы этот интерес заканчивался молитвой за тех, кто пострадал в эти годы. Затем Господь, может, и укажет, кто именно является угодником Божьим среди тех, за кого мы молились, кого тогда потеряли и на встречу с кем мы надеемся в Царстве Небесном.

Ведущая Инесса Титова

Записали Анна Купцова и Ксения Комарова