Плод веры. Директор Благотворительного фонда «Крохино» Анор Тукаева. Часть 2

Почему в Риме сохраняют развалины Колизея, а мы не готовы оберегать чудом сохранившуюся полуразрушенную и частично затопленную церковь, размышляет Анор Тукаева, директор Центра возрождения культурного наследия "Крохино".

– В прошлой программе Вы очень убедительно рассказывали нам о том, зачем вообще сохранять наследие, даже если мы понимаем, что полностью восстановить, возродить его невозможно. Вы больше 15 лет приезжаете в Вологодскую область и пытаетесь сохранить от полного разрушения храм, который частично уже разрушен и который был раньше центром села Крохино. Когда я пытаюсь пересказать моим знакомым, кто туда приезжает и с какой целью, меня все время спрашивают: что же они там делают? Я говорю: расчищают завалы (особенно это было в первые годы), строят дамбу, насыпи, чтобы вода не воздействовала на храм. Меня спрашивают: «И каждый год происходит одно и то же?» По весне грязь и ил снова попадают внутрь храма, снова приезжают волонтеры… И они говорят мне: «Это очень похоже на какой-то сизифов труд. В чем смысл, если это будет продолжаться из года в год? Как Вы мотивируете людей приезжать на несколько месяцев, на небольшой период? Фактически вы там живете несколько месяцев и своими руками все эти завалы разгребаете. Что движет людьми, которые к вам приезжают?»

– В первые годы это действительно казалось сизифовым трудом, это правда. Мы боролись с водной стихией, и силы наши явно не были равны. Из завалов самого же храма мы насыпали рукотворную дамбу. На фото видны уже инженерные укрепления, которые мы начали делать в 2019 году. А тогда из строительных материалов у нас были сами завалы – кирпичная крошка или половинчатый кирпич. И мы завозили цемент, чтобы эту насыпь укреплять еще и цементной корочкой сверху. Действительно, казалось, что это никогда не закончится: мы строим эту рукотворную дамбу, а волна ее разбивает и разбивает.

Конечно, не сразу, но через год-два нам приходилось латать эти дыры. Я не знаю, как мы преодолели этот самый сложный первый этап, но тогда почему-то не было никаких сомнений по поводу того, что это нужно делать и что это принесет свои плоды. Люди просто верили, что это имеет какую-то перспективу. И действительно, получилось так, что в конечном итоге мы смогли найти средства, чтобы сделать уже инженерное укрепление берега.  Это тоже длилось целых три года, были тоже сложности, связанные с тем, как доставить туда песок, как его грузить и т.д. Было очень много сложностей, которые были преодолены нами. 

Не знаю, звучал ли этот подтекст в Вашем вопросе, но там не все были люди православные. Не всеми движут какие-то религиозные чувства. Люди приезжают и с совершенно светскими целями, даже просто с целью отдохнуть и увидеть что-то новое. Ведь волонтерство – это же и прекрасная смена деятельности, которая тоже является отдыхом. Иногда люди приезжают просто за новыми впечатлениями, а погружаясь в это, они либо вовлекаются в это по-своему (у всех могут быть разные мотивы), либо уезжают с приятным воспоминанием. Мы открыты абсолютно для всех. Мне кажется, если человека привлекает такое место, если его тянет в такие места, значит, есть что-то, что он там получит. Мы можем об этом не знать, не понимать этого, но уж точно не нам ограничивать этих людей.

– Как организована работа? Вот приезжает человек. Что он делает? Какие есть возможности себя проявить? В каких условиях он живет (что сейчас тоже волнует многих)?

– Это сильно зависит от сезона. Я имею в виду не то, теплый ли сезон: это по умолчанию теплый сезон, который у нас длится с мая по октябрь. Это сезон, когда уже открыта навигация, когда можно добраться до храмового острова по воде. С другой стороны, очень многое зависит от того, что происходит в данный момент. Иногда, например, нам привозят баржу материалов, и нужно разгрузить ее вручную, поскольку здесь все делается вручную. Чтобы разгрузить 18 кубов, требуется несколько дней и как минимум четыре пары рабочих рук. Все здесь очень ситуативно, зависит от того, что в данный момент происходит. Скажем, когда у нас работали профессиональные плотники и мы занимались консервацией колокольни (восстанавливались пролеты, лестничные марши внутри колокольни, делалась кровля, возводились леса у другой стены, у четверика храма), было очень много сопутствующей работы: нужно было обрабатывать материалы составами, подавать, приносить… Это действительно очень большой объем сопутствующего труда, который не требует никакой специальной квалификации, но при этом очень нужен и полезен. Он позволяет, с одной стороны, ускорять работы, а с другой – экономить средства, которые мы собираем с помощью пожертвований. И конечно, как в любом экспедиционном формате, когда люди живут практически на природе, очень много бытовых вопросов: приготовить пищу, наносить воды в баню и т.д. У нас там небольшой городок, люди живут в домиках. Есть баня, есть кухня, где люди готовят. В общем, все как у людей.

– Это мы обсуждаем материальную часть сохранения наследия. Я знаю, что Вы и Ваши коллеги много делаете для сохранения памяти, которая выражена в документах, артефактах. Может быть, кто-то дистанционно в качестве волонтеров помогает Вам, например, в работе в архивах? В чем эта работа заключается?

– Это действительно очень большая работа. Она как бы немного невидимая, потому что результаты ее видны не сразу. Мы действительно много работаем в архивах, и каждый поход в архив – это большой массив новых, невероятно интересных документов, которые, конечно, нашей небольшой командой фонда (всего три человека) просто невозможно обработать. Как раз к этой работе мы очень активно привлекаем волонтеров. Они у нас из разных городов, иногда даже стран. Узнают об этом в соцсетях и подхватывают как раз такие задачи. Например, расшифровка интервью с переселенцами. Это аудиозаписи, которые нужно прослушать и аккуратно расшифровать. Расшифровка документов из архивов. Это такая работа, которая не требует никакой специализации – ничего, кроме интереса, свободного времени и желания быть причастным к этому. Но результат этих, казалось бы, не очень сложных удаленных работ совершенно невероятный. В свое время, в 2019 году, благодаря помощи таких волонтеров (их набралось 19 человек) мы сделали документальный фильм, который называется «Незатопленная история Белого озера». Он весь состоит из прямой речи самих людей, переселенцев. Все строится на их прямой речи. А с расшифровками нам, конечно, очень помогали волонтеры.

Я таких примеров могла бы привести много, но вот свежий пример: наша работа в архиве по расшифровке материалов этнографической экспедиции 1937 года. Был такой ученый, этнограф Виктор Михайлович Сидельников, который, как мы узнали из архивов РГАЛИ, в 1937 году отправился на Белозерье, в Белозерский и Кирилловский районы, по следам не менее известных этнографов братьев Соколовых, которые тоже ездили по Белозерью. По сути, он повторил маршрут экспедиции предыдущих своих коллег тридцатилетней давности, собирая то, что не собрали в 1908 году братья Соколовы. Материалы невероятно интересные и ценные, 1600 листов. Конечно, нам бы потребовалось несколько лет для того, чтобы их расшифровать. С волонтерской помощью мы сделали это за несколько месяцев. Такой невероятный, колоссальный труд был реализован.

– Во что это превращается? Как люди непосвященные могут быть ознакомлены с материалами, которые вы расшифровываете? Какие продукты вы создаете, где презентуете ваши находки?

– Иногда получается, что процесс создания продукта из таких материалов затягивается на длительный период. Не всегда можно сделать что-то понятное и простое. Приведу пример проекта, который мы не скажу, что завершили, но, по крайней мере, продукт точно создан. Проект «Сказки Крохинских болот» – это документальный проект о судьбе переселенцев. Сказочного в этом проекте – только иллюстрации, которые создавались разными художниками. Мы собирали воспоминания с 2011 года. Они у нас очень долго копились. Прежде чем приступить к созданию этого проекта, к созданию истории, мы по разным темам собирали калейдоскоп разных знаний. По теме рыбалки, по теме свадеб, по теме, как проходило переселение, по теме храма и т.д. Несколько десятков таких тем, по которым собирались разные цитаты. И чтобы они собрались, понадобилось 10 лет. Это не быстрый процесс. И еще несколько лет работы с иллюстраторами и собирания средств на то, чтобы издать эту историю. Сначала мы издали календарь «Сказки Крохинских болот» (это было в 2021 году) и подарили его всем переселенцам. Сбор был на краудфандинговой платформе «Планета», и люди поддержали нас в том, чтобы подарить всем переселенцам этот календарь бесплатно. Это была очень трогательная история, потому что переселенцы, увидев эти истории, тоже посмотрели на них немного другими глазами. Еще несколько лет мы дописывали эти истории, собирали новые, которые уже сформировались за прошедшие годы, и в 2024 году издали целый набор открыток, 24 истории «Сказки Крохинских болот». Это только один из примеров. Этап собирания и осмысления таких материалов очень долог.

– Давайте заглянем в будущее. Как Вам видится это место через 10 лет?

– В моих мечтах и планах мне очень хочется, чтобы мы нашли средства на то, чтобы законсервировать храм окончательно. С другой стороны, есть потрясающая территория, на которой расположен наш кампус. Она «говорящая»: это природа, которая победила забвение и, по сути, смерть, происшедшую из-за затопления. Мы мечтаем о том, чтобы на этой территории появился природно-исторический мемориальный парк Крохинского посада. Можно сказать, что территория парка ведь уже есть, нужно его только обустроить: сделать дорожки, создать арт-объекты, которые бы рассказывали историю этого села. Одна из идей – это панно с замками и ключами по количеству домов, которые когда-то стояли в Крохино. У нас есть очень подробная карта 1943 года, где виден каждый домик. Через такие тонкие, красивые, понятные людям истории, понятные даже тем, кто приезжает туда впервые, хочется, чтобы эта территория не была местом забвения. Чтобы она была местом надежды. То, что сделала здесь природа, уже как будто залог того, что не все потеряно.

– Я знаю, что Вы планируете создать небольшой музей. Как он будет выглядеть?

– Да, музей – это тоже один из наших планов. Мы уже начали работу с пространством. Это как раз тоже заброшенное здание в ближайшем городе Белозерске. Оно, конечно, связано со строительством Волго-Балта: это насосная станция, которая давно не работает, она была призвана откачивать высокие грунтовые воды. Получилось так, что в 90-е годы эта станция перестала функционировать и через какое-то время была заброшена. С одной стороны, это здание тесно связано с историей строительства Волго-Балта, очень понятной и близкой, а с другой – мы хотим историю Крохино перенести в город, чтобы в городе была точка входа. Делать какое-то музейное пространство здесь, на месте, было бы немного неправильно, потому что мало кто приехал бы сюда, кроме тех, кто хотел бы увидеть сам храм и поучаствовать в экскурсии. Гораздо важнее, чтобы люди в городе и приезжающие в него иногородние узнавали об этом месте. И еще есть совершенно определенный терапевтический замысел: чтобы люди, которые уже живут в Белозерске, но чьи корни остались на затопленных территориях, имели такое место в городе, где можно об этом поговорить, где была бы возможность диалога о трудной памяти, связанной с затоплением. Ведь чем больше мы живем на этой территории в летний период, тем больше слышим, что и этот дом перевезен, и этот… И мы понимаем, что десятая часть города – это дома переселенцев. Да, не только из Крохино – вокруг Белого озера было затоплено порядка двадцати сел и деревень. И город полон этими историями, но у них просто нет выхода в каком-то определенном месте. Мы надеемся, что музей как раз станет местом для такого разговора.

– То есть те дома, которые были перевезены, до сих пор целы?

– Конечно. Если дом поставлен качественно, на хороший фундамент, он может стоять веками. Более того, поделюсь еще одной мечтой, вдруг она реализуется после нашего разговора… Мы очень хотим перевезти вот такой сохранившийся дом обратно в Крохино. Найти переселенческий дом и попытаться его выкупить и перевезти на историческое место, если он пустует и не используется, если там никто не живет. Такая мечта, и в этом есть историческая справедливость. Раз земля вернулась, почему бы и дому не вернуться?

– Хорошо. Давайте немного расскажем о тех, кто вас поддерживает. Складывается впечатление, что Вы в одиночку это делаете; или, как Вы сказали, три человека в фонде. Но за это время сформировалось какое-то сообщество вокруг организации.

– Сообщество сформировалось, и даже правильно было бы сказать о сообществах, потому что, с одной стороны, это сообщество людей жертвующих, которым очень важно через свои пожертвования влиять на это, и влиять созидательно, по-хорошему. Видеть эти изменения, наблюдать. Не всегда эти люди даже бывали у нас, это вера на расстоянии. Мы всегда отчитываемся, рассказываем о результатах сезона, месяца и любых других периодов, когда есть о чем рассказать. Удивительно, что люди жертвуют очень разные суммы. Есть люди, которые подписаны на ежемесячные пожертвования, но жертвуют 25–30 рублей, т.е. для людей это важно: знать, что твой вклад здесь есть. И мы очень ценим таких людей. Хотя благодарны и тем, кто может жертвовать больше, в силу разных жизненных обстоятельств и достатка. Я очень горжусь тем, что инженерные укрепления берега были сделаны тоже отчасти за счет частных пожертвований. Иногда люди спрашивают: неужели в таком месте, с такой сложной логистикой, когда все по воде, можно вообще что-то делать на такие небольшие пожертвования? Но как раз засыпка песка (приезжала большая баржа, водный кран все это выгружал) была сделана за счет частных пожертвований, небольших, просто за счет того, что таких жертвователей было много, со всей России. Люди решили, что это для них тоже почему-то важно.

А другое сообщество – это как раз волонтерское. Я бы не сказала, что они не пересекаются. Есть, конечно, пересечения. Это люди, которые своим трудом сделали самый сложный этап, когда никто еще не верил, что такое вообще возможно. А они уже верили, и не просто верили, но и делали это своими руками. Это, конечно, абсолютно неоценимый вклад в наше дело.

Но есть еще третье сообщество. Это как раз сообщество переселенцев, которые становятся друзьями фонда. Они не только доверяют нам свои ценные воспоминания, они передают нам артефакты – свои предметы, которые они хранили, перевозили, а теперь люди понимают, что здесь они будут важнее. Доверяя нам, они передают то, что для них ценно, в музейную коллекцию будущего музея. И это тоже очень важное сообщество, ведь когда мы видим отклик людей, которые когда-то здесь жили, это сложно переоценить.

– Что для Вас стало важной показательной оценкой этой деятельности? Пятнадцать лет Вы трудитесь, а человеку все равно всегда хочется, чтобы его кто-то за это поблагодарил. Были ли какие-то ситуации, когда Вы понимали, что все это не зря?

–  Да. Вы, наверно, сейчас удивитесь, но для меня был очень трогательным момент, когда на большие праздники вроде Нового года мне начали звонить работники переправы. Это признание очень редкое. Во-первых, потому, что я женщина, а если в среде достаточно грубой (я не имею в виду в прямом смысле – в переносном), где женщина всегда где-то на задворках, не включена в мужской разговор и т.д., этот разговор происходит на равных –  значит, тебя принимают, причем принимают с уважением, и это очень дорогого стоит.

Я, наверно, должна сказать о вещах, более важных с точки зрения публичности? У нашего фонда действительно было много общественных наград в сфере культуры, и это всегда было важной вехой. Вехой даже не признания, а того, что нас замечают. Это всегда было подспорьем, даже тогда, когда окружающие говорили: что вы какой-то ерундой занимаетесь? А ты говоришь: ну у меня же есть такая-то грамота, такая-то благодарность. Это была поддержка с публичной точки зрения. Но человеческое признание все-таки самое важное, как мне кажется, потому что доверие сложно заработать, очень легко потерять и очень важно удерживать. Для меня это важный показатель – доверие простых людей, которые там живут, на месте. Потому что они видят людей, и это самое для нас важное.

– Спасибо Вам за Ваш труд.

Уважаемые телезрители, призываем вас также обратиться к вашей семейной памяти. Наверняка у многих из нас сохранились свидетельства, артефакты, как мы это называем, о которых имеет смысл рассказать; в частности, нашим детям.

Ведущий Александр Гатилин