Читаем Добротолюбие. «Страх Божий». Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать третий том «Добротолюбия», слова блаженного Диадоха. Сегодня  поговорим совершенно, казалось бы, о других вещах, о страхе Божьем.

Абзац 16-й:

Никто не может возлюбить Бога от всего сердца, не возгрев прежде в чувстве сердца страха Божия; ибо душа в действенную любовь приходит после того уже, как очистится и умягчится действием страха Божия. В страх же Божий, со сказанным плодом от него, никто не может прийти, если не станет вне всех житейских попечений; ибо только тогда, как ум успокоится в полном безмолвии и беспопечении, начинает спасительно воздействовать на него страх Божий, в сильном чувстве очищая его от всякой земной дебелости, чтоб таким образом возвести его в полную любовь ко всеблагому Богу. Так что страх есть принадлежность праведных, только еще очищаемых, в коих качествует средняя мера любви, а совершенная любовь есть принадлежность уже очищенных, в коих нет страха, так как «совершенная любовь вон изгоняет страх» (1Ин. 4, 18). Тоже и другое бывает только у праведных, действием Духа Святого проходящих добродетели. Почему и Писание, где говорит: «бойтеся Бога вся святии Его» (Пс. 33, 10), а где: «возлюбите Господа вси преподобнии Его» (Пс. 30, 24), – давая нам ясно уразуметь, что страх Божий свойствен только еще очищающимся праведникам, с среднею, как сказано, мерою любви, праведникам же очистившимся свойственна совершенная любовь; и в них не бывает уже никакого страшливого помышления, а пребывает одно непрестанное горение и прилепление души к Богу, действием Духа Святого, как говорит Пророк: «Прильне душа моя по Тебе, мене же приять десница Твоя» (Пс. 62, 9).

Этот абзац, конечно, хорошо бы внимательно прочитать и перечитать, в нем очень много разных смыслов, оттенков. Но на самом деле нам нужен только сам фундамент, само свидетельство о страхе Божьем.

У меня есть глубокое сомнение в том, что мы относимся даже к праведникам средней руки, к очищающимся. А раз мы даже до них не дотягиваем, то что нам о них и рассуждать? Но в целом поразмышлять в Духе о жизни святых, о том, почему некоторые святые испытывают одно и пишут об этом, а некоторые святые испытывают более высокие вещи, более простые вещи и говорят об этом, очень важно.

Одни святые говорят, что надо много плакать и много молиться с плачем, чтобы Господь помиловал тебя. А другие пишут, что не надо плакать, надо радоваться, надо ликовать перед Богом, потому что мы уже спасены и бояться нам нечего. Одни говорят, что мытарства – штука полезная, потому что приводит человека в трепет. А другие говорят, что учение о мытарствах – чушь полная и не нужно вообще, потому что человек избавлен Христом от всех этих ужасов, что уже на земле начинает восхождение к Небу; и восхождение это осуществляет благодатью Божьей во Христе.

Я говорю, конечно, не о мыслях разнообразных людей, от ума произносимых, а именно о том, что написано у святых. Вчитываясь в слова блаженного Диадоха, мы понимаем, что просто святые находятся на разном уровне. Одни в категории праведников, но очищающихся праведников, которые еще на пути, про которых сказано: бойтеся Бога вси святии Его (Пс. 33, 10). А другие прошли через этот рубеж и вошли в состояние совершенной любви, которая уже изгнала страх, и про них написано: возлюбите Господа все преподобные Его (Пс. 18, 34). 

Это объясняет, почему признанные, канонизированные святые по-разному описывают путь восхождения к Богу, делая акцент кто на плаче и покаянии, а кто на той радости, которая открывается, как будто они пребывают уже за чертой в тайне будущего века. Это правда есть, это правда возможно, они уже прошли этот срединный путь, они уже при жизни вошли под покров Царства Небесного, бытие которого на земле мы возвещаем всякий раз в начале Божественной литургии, утверждая: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа». Они в этом Царстве уже пребывают.

Мы же топчемся на пороге, призываемся только войти в это Царство. И когда входим, входим вратами страха Божьего. Нас этот вход, этот начальный путь, не срединный, уж тем более не совершенный, по преимуществу и беспокоит.

Мы знаем, мы читали о том, что начало премудрости – страх Господень (Пс. 110, 10). Мы знаем эти слова, если читали Священное Писание целиком и не один раз. Бывает по-другому. Например, я узнал эти слова раньше, чем увидел их в Священном Писании, из писаний святых отцов. Они об этом писали в прежние эпохи довольно часто: и древние отцы, и очень много наши святые отцы XIX века. Поэтому мы могли слышать о том, что страх Божий, страх Господень – начало премудрости, что это очень важный элемент духовной жизни человека, очень важный элемент, с которого начинается встреча с Богом, путь к Богу, начинается познание Бога, приобщение к премудрости Божьей, вступление с ней в общение. Это все начинается со страха. И мы об этом знаем, мы об этом читали.

Но понимание важности этого страха и понимание способов, которыми мы можем осуществить этот страх Господень, как можем практически жить в этом страхе Божьем,  ушло, и мы так жить не умеем.

Страх Божий, о котором говорит Священное Писание, и тот страх Божий, о котором обычно думаем мы, который пытаемся осуществить, культивировать (хотя бы прочитав 16-й абзац изречений блаженного Диадоха), совершенно разные вещи.

Тут сказано, что надо возгревать в своем сердце чувство страха Божьего. Сказано же, вот мы и пытаемся это страх Божий возгревать, культивировать. И нам кажется, что это именно тот страх Божий, о котором идет речь у всех: в Писании, у святых отцов. Нам представляется это так. Но на самом деле то, что мы называем страхом Божьим, то, что мы пытаемся в себе культивировать, совершенно не тот страх Божий, о котором говорит Священное Писание, о котором говорят святые отцы, говорит блаженный Диадох. Поэтому на самом деле очень часто, почти всегда возникает ошибка.

Да, мы пытаемся культивировать, возгревать страх Божий. Мы в соответствии с этим страхом Божьим пытаемся отречься от мира, мы пытаемся возненавидеть всё в этом мире в соответствии с тем, как мы понимаем этот страх Божий, в соответствии с тем, что мы читаем у святых отцов или в этом 16-м абзаце. 

Но мы не становимся праведниками, не вступаем ни на какой срединный путь. Мы в какой-то степени становимся фарисеями или, что бывает чаще, унываем. Мы помрачаемся сердцем, помрачаемся умом, становимся мрачными, недовольными, раздраженными, расстроенными, всех осуждаем, не очень способны ни радоваться, ни любить, постоянно обрушиваемся внутренне или внешне с обличением на тех, кто радоваться еще умеет, у кого радоваться получается.

Мы же отреклись от всей этой радости в миру, нам она не нужна. И нам обидно, горько, что мы от всего этого отреклись, а кто-то позволяет себе радоваться. Особенно если это братья-христиане. «Обидно, несправедливо. Куда смотрит Бог, почему Он их не наказывает?» Но, главное, появляется это вечное, постоянно засасывающее мрачное уныние, которое постепенно приводит к неврозу, депрессии, отчаянию. Но мы продолжаем терпеливо, как нам кажется, идти этим путем, не видя тем не менее в этом никакой отрады и утешения.

Или бросаемся в противоположную крайность. Пережив это или видя, как переживают это другие, мы начинаем вообще говорить: «Да не нужен никакой страх Божий! Кто его выдумал? Будем жить без страха, будем веселиться, потому что Христос нас спас, Он нас любит». Таким образом, и Священное Писание, и опыт святых, единогласный, однозначный, мы перечеркиваем, фактически добровольно сдаваясь в стан протестантов, которые так живут. С них-то что взять? Они-то вне святоотеческой традиции выросли, вне опыта Церкви, вне преемственности традиции, они по-другому не умеют.

Вера Христова, вера, о которой говорит Священное Писание Нового Завета, есть дар Божий, есть действие благодати Божьей. Когда человек уверовал, он уверовал потому, что его сердца коснулась благодать Божья. И вот благодать, касаясь сердца человека, открывает ему или милость, или красоту Христа, или то и другое вместе.

Милость и красоту могут видеть люди, когда начинают верить. Либо они видят только милость, либо видят только духовную красоту в евангельском смысле этого слова. Или то, или другое, или всё вместе, но человек видит красоту и милость Христа.

Если человек грешил и обращается ко Христу, вдруг уверовав в Него от потока своих беззаконий, как множество людей (от блудного сына до преподобной Марии Египетской или раскаявшегося чекиста, безбожника), он, обращаясь к Богу от потока греха, видит во Христе надежду на Его милосердие, Его прощение.

Но часто бывает, что человек обычный вдруг обретает веру во Христа, обращается к Нему не от потока грехов. Понятно, что какие-то грехи у него есть, но он до обращения к Богу жил обычной жизнью, женился, детей рожал, воспитывал, как мог, как умел, не пил, не воровал... Таких людей очень много. Не одни же отъявленные грешники, есть нормальные люди: врачи, учителя, простые люди, сохранившие свои семьи, воспитавшие своих детей. Они когда-то однажды начинают верить во Христа, им открывается Христос. Этот обычный человек обычно бывает поражен любовью Христа. Не к нему лично, а в целом вообще: «Как Бог потерпел такое от грешников, не осудив, выдержав, чтобы нас спасти, чтобы всех возвести на Небо, чтобы нам, людям, даровать возможность жить вечно!» Этот образ Его любви, образ Его жертвы, Его милосердия вообще к людям пленяет человека.

В первом случае, если человек обращается к Богу как блудный, он ищет примирения, ищет прощения от Бога, ищет милости, он очень сильно, всем сердцем ищет милости, хочет вкусить эту милость и быть принятым Богом.

Во втором случае человек проникается красотой Христа, Христовой жертвы, Христовой любви. Понятно, что он это постигает через Евангелие. Он начинает исполнять заповеди, как их сказал Христос. Он хочет приблизиться к Богу тем, что верен Ему в заповедях: старается прощать, жалеть, миловать, любить. Таких людей, к счастью, очень и очень много.

Но каким бы образом человек ни уверовал и каким бы путем он ни пришел к вратам веры, если он каялся и плакал, рыдал, катался по полу и умолял о прощении и это прощение получил, примирился с Богом, был прощен, то он счастлив. Проходит какое-то время, и он начинает видеть в себе какие-то иные грехи. Да, то, что было, то, о чем он плакал, прощено. Но на самом деле оказалось, что какие-то грехи в нем еще есть. И постепенно его пугает возможность возвращения к прежней жизни.

Поначалу человек был в порыве, он купался в милости, и вдруг неожиданно приходит поганый помысел, напоминающий о прошлой жизни, а то и побуждающий вернуться к ней снова. И это вводит его в страшный ужас, страх и трепет: «Господи, что это такое? Я не хочу!» Так или иначе он с этим сталкивается. А тот человек, который не делал страшных грехов, а просто впечатлился красотой Христа и начал исполнять заповеди, вдруг понимает, что заповеди исполнять не может.

И тогда у всех, каким бы путем они ни пришли к вере, случается одно и то же: именно страх Божий вводит человека в лоно покаяния. Он начинает сокрушаться и плакать от того вдруг, что может потерять эту благодать, что может снова легко сделать то, что его отторгнет от Христа, приведет к тому, что он не сможет сделать вторичное покаяние, сделает то, после чего покаяние будет просто невозможно, что Бог разгневается, уйдет, больше никогда руку не протянет. «Он же меня помиловал. Это же не просто некий договор. Ну, подумаешь, еще подпишу договор. А Он даровал мне милость в надежде на мои слова, на мои обещания, заверения. И вдруг я Его обману. Он просто не даст мне второго шанса». 

Страх того, что можно потерять Бога, легко потерять прощение, потерять мир с Богом и снова вернуться на те самые пажити греха, пугает человека. Человек, который загорелся красотой и пытается исполнить заповеди, понимает, что ничего не делает, и от этого ему может быть еще и хуже. Он понимает, что вроде бы он не великий грешник, но он ничего не может сделать из того, что требует Христос, все его представление о красоте Христа всего лишь мечта, а сам он ничего не может сделать. Он, постоянно пытаясь любить, либо раздражается, либо унывает, изнемогает, все у него делается плохо.

И он начинает плакать: «Господи, я не хочу оставаться бесплодной смоковницей. Я не хочу быть христианином без плода жизни. Я хочу действительно исполнить Твои заповеди, помоги мне!» Он понимает, что любви Божьей, которая ему открылась, ему явилась, он не совсем достоин, что Бог может в нем разочароваться, Бог может от него уйти, может его покинуть. Вплоть до того, что человек теряет веру, тем более что он временами это оскудение веры, оскудение благодати чувствует. Это сокрушение и плач, рождаемые страхом Божьим, начинают вырывать из сердца привязанности, страсти и любовь к миру.

Если бы человек знал только любовь Божью, он бы перестал меняться, он бы ничего не стал делать. Как об этом говорится в псалме: несть бо им изменения, яко не убояшася Бога (Пс. 64, 20). Человек не может измениться, если Бога не боится. Развитие человека останавливается, если он просто думает, что Бог любит, а значит, всё без разницы.

Это, собственно, так же, как во всех семейных отношениях. Они держатся, пока человек дорожит любовью другого человека, боится ее потерять и знает, что другой человек в браке может обидеться, расстроиться и в конце концов больше не сможет тебя любить, а может и бросить. Отношения держатся, пока человек сознает эту полную возможность другого человека его не любить по разным причинам. Я знаю, что любой человек может эту любовь потерять или отвергнуть. Я просыпаюсь утром и вдруг вижу, что на меня смотрят глаза человека, которые равнодушны или ненавидят, и сделать с этим ничего нельзя.

Я могу быть в этом виноват; или в этом могут быть виноваты собственные мысли и переживания другого, суть от этого не меняется. Человек боится этого, потому старается сделать все, чтобы никоим образом не спровоцировать, насколько это от него зависит, такой реакции другого человека. Поэтому он молится за другого человека непрестанно слезами: «Господи, Ты только сохрани любовь в том, кого я люблю, иначе брак станет очень трудным и безрадостным».

Но в большей степени это проявляется с Богом, потому что Он точно так же нас однажды помиловал: потому что захотел, а не потому, что должен. И Он может разгневаться, уйти и больше никогда не прийти. Мы этого не понимаем. А не понимаем потому, что у нас нет страха Божьего. Мы потеряли его или никогда его не знали.

Мы читаем в Священном Писании, что Он говорит и тем, и другим, и третьим, в тех местах, в других: отойдите от Меня, Я вас не знаю. Но мы думаем: «Да куда Ты денешься? Ты же есть любовь! Ты должен простить!» И эти мысли и слова поражают бесстрашием, как будто Бог есть заложник нашего о Нем восприятия, что Он обязан делать так, как мы о Нем думаем. А все потому, что нет страха.

Бесстрашие сделало нас плоскими. Наше развитие остановилось. Мы не плакали, потому что не боялись. Мы не хотели измениться, потому что не боялись. Мы не боролись с грехами и страстями, потому что не боялись Бога. Мы просто представили себе, что Бог есть любовь, и перестали что-либо делать, перестали обогащаться опытом, перестали тревожиться, превратили жизнь в мечту о Боге.

Мы представили Его себе таким, каким нам удобно Его представлять, и живем, уверенные в том, что Он обязательно будет соответствовать нашим о Нем представлениям. Куда Он денется? Как будто мы боги, и мы предписываем Ему, что делать, а чего не делать. Мы за Него решаем, что Он должен в этой ситуации делать. Он будет делать так, как мы от Него ждем, невзирая на то, что в Священном Писании Он говорит совсем иное. Да это все игра, я себе сам что-то придумаю и буду с этим жить. А все потому, что ушел страх, мы стали бесстрашными, мы ведем себя так, как будто действительно всё у нас под контролем. А все это потому, что мы потеряли страх.

Но напомню: страх – это совсем не то, что мы сейчас представили себе в своем сознании. Этот страх, вспомним начало беседы, рождает просто уныние, отчаяние или желание от него избавиться. Подлинный страх Божий есть действие благодати, всегда действие благодати, которое дается нам всегда вместе с верой. И мы должны научиться с этим жить, принимая любовь Божью и сознавая, что мы это приняли даром. Это дар Его милости, это дар, потому что Он захотел это сделать. Он может захотеть иначе. Он может не признать нас Своими. И потому в этом страхе нет отчаяния. Есть знание любви Божьей и знание благодати, утешающее нас либо Духом Святым, либо Священным Писанием, но при этом открывающее нам грех, не совместимый с Его любовью, несовместимый с Его святостью. И мы, видя это, приходим в трепет и начинаем плакать.

Если мы будем жить в этом, как назвал это преподобный Симеон Новый Богослов, радостотворном плаче, то мы действительно в какую-то срединную меру любви Божьей когда-нибудь придем.