Читаем Добротолюбие. «Постоянство – царский путь». Священник Константин Корепанов

Отличительные черты и признаки человека, имеющего истинное смирение, суть следующие: почитать себя грешным паче всех грешников, не сделавшим ничего хорошего пред Богом, укорять себя во всякое время, на всяком месте и за всякое дело, никого не хулить и не находить на земле человека, который был бы грешнее и нерадивее его самого, но всех всегда хвалить и прославлять, никого никогда не осуждать, не уничижать и не оклеветывать, во всякое время молчать и без приказания или крайней нужды ничего не говорить; когда же спросят, и есть намерение, или крайняя нужда заставляет говорить и отвечать, тогда говорить тихо, спокойно, редко, как бы по принуждению и со стыдом; ни в чем не выставлять себя за меру, ни с кем не спорить ни о вере, ни о другом чем; но если говорит кто хорошо, сказать ему: да, а если худо, отвечать: как знаешь; быть в подчинении и гнушаться своею волею, как чем-то пагубным; иметь взор поникший всегда в землю; иметь пред глазами смерть свою, никогда не празднословить, не пустословить, не лгать, не противоречить высшему; с радостью переносить обиды, уничижения и утраты, ненавидеть покой и любить труд, никого не огорчать, не уязвлять ничью совесть. Таковы признаки истинного смирения; и блажен, кто имеет их; потому что здесь еще начинает быть домом и храмом Бога, и Бог вселяется в нем, – и делается он наследником Царствия.

В прошлый раз мы начали разговор об основных чертах, свойствах смиренного человека, что человек должен почитать себя грешнее всех, кого бы он ни знал. Второе качество смиренного человека: всех всегда хвалить и прославлять, никого никогда не осуждать, не уничижать и не оклеветывать.

Вроде просто и понятно, что сказано, но мы делаем всё наоборот. Раз делаем наоборот, стало быть, учениками Христа считаться не можем, потому что не несем крест и не следуем за Ним, то есть не поучаемся от Него смирению.

Когда мы слышим подобные слова, когда нам это говорят, всегда вспоминаются известные негодяи, известные исторические личности, которые стали некими нарицательными именами для обозначения зла: скажем, Гитлер или Чикатило. Мы говорим: «Как возможно хвалить их или не осуждать?»

На самом деле ведь речь идет не о них в нашей повседневной жизни. Если вам очень хочется разобрать все зло, которое сотворили эти известные отвратительные, злые личности, вы, конечно, можете этим заниматься и на ваше смирение это никак не повлияет. Речь идет не о них, а об огромном количестве окружающих нас людей, которым очень далеко до этих явных злодеев.

Конечно, преподобный Ефрем Сирин, или преподобный Исаак Сирин, или преподобный Антоний Великий нашли бы доброе и в этих людях и похвалили бы их за то добро, которое в них было. А от нас этого совсем не требуется, нам не требуется это являть.

Скажем, преподобный Исаак Сирин писал о том, что переживает, плачет и молится даже за бесов, ему невыразимо больно видеть их мучения. Понятно, что, в отличие от Гитлера или какого-нибудь серийного убийцы, в бесах добра найти невозможно, они совершенно извратили свою волю. Люди все-таки не такие.

Так вот, от нас не требуется, чтобы мы являли какие-то чудеса снисхождения или изворотливости ума в отношении известных людей, сотворивших много-много зла. Но самых простых людей ведь всегда найдется за что похвалить, и для этого вовсе не надо лицемерить, изворачиваться, потому что в любом человеке всегда есть добро, которое в нем действительно существует.

Преподобный Ефрем Сирин не предлагает хвалить человека, который делает зло. Просто в этом человеке, делающем зло, нужно найти то доброе, что в нем есть, и похвалить за это доброе. В любом самом отъявленном негодяе есть что-то доброе: какая-нибудь забота о маме или о животном, или чистая квартира, или любовь к книгам, или он аккуратно платит налоги.

Важно, чтобы было наше желание найти то, за что похвалить обыкновенного (не скажу плохого) человека. Нас окружают не звери. Находящиеся вокруг нас соседи, друзья, коллеги – не серийные убийцы, не будущие тираны или диктаторы. Нас окружают такие же люди, как мы. И в этих людях кроме вопиющего, кричащего зла есть и вполне заметное ощутимое добро, только надо сделать акцент на этом добре и увидеть это добро.

В конце концов, мы должны помнить начало Евангелия от Иоанна, в котором говорится о том, что был Свет истинный, просвещающий всякого человека, грядущего в мир (Ин. 1, 9). Вот этот Свет, просвещающий всякого человека, мы должны найти и увидеть; он есть. Наверное, вы читали много разной литературы, в том числе и публицистической, в которой говорится о том, что как бы ни был изуродован, искажен в человеке образ Божий, но все-таки это образ Божий.

Когда мы находим на мусорной свалке икону с почти стертым ликом, выколотыми глазами, исцарапанную или изрубленную, мы все равно понимаем, что это икона, и не можем пройти мимо. Нам дорого не ее уродство, а то, что это все-таки образ. Точно так же нам предлагается относиться и ко всякому человеку.

Но мы не видим в людях добра. Не потому, что его нет, и не потому, что его трудно заметить, а потому, что мы априори судим людей, а не любим, как должно поступать христианам. Для нас интенция отношения ко всякому человеку есть интенция любви. Я иду по улицам и знаю, что каждый встречающийся мне человек – это вызов моей вере: я должен его полюбить. Не вино с ним пить, не Богу с ним молиться (это может быть невозможно, если он еретик, или мусульманин, или безбожник). Мне не предлагается с ним вместе жить, или спать, или есть, или молиться. Мне предлагается его полюбить.

Почему-то предложение полюбить человека обязательно оборачивается так: «Что, я теперь с ним обниматься должен?» Не должен! Ты не должен вести его к себе в квартиру, не должен отдавать ему все. Ты должен его просто полюбить, то есть в твоем сердце должно быть к нему благорасположение, как оно было у Христа, ибо Христос за каждого из людей умер и к каждому простирает руки. Это вовсе не значит, что все они спасутся. Они могут не любить, могут оставаться всякими негодяями. И многим скажет Христос: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня» (Мф. 7, 23). Тем не менее Он все равно любит.

Если мы во Христе, если мы со Христом, если причащаемся Тела и Крови Иисуса Христа, то мы тоже должны любить. И каждый человек есть вызов нашей вере и призыв к тому, чтобы мы изменили сердце, чтобы к этому человеку у нас было благорасположение.

Если бы мы молились по заповеди, как и призывает нас Христос, говоря: Молитесь за обижающих вас и творящих вам напасть (Мф. 5, 44), если бы мы хотели любить всякого человека, веруя, что иначе невозможно, тогда благодать излилась бы на нас и мы бы действительно почувствовали, что это возможно. И мы видели бы добро человека, каким бы он ни был, и хвалили бы его за это добро.

Кроме того, так устроена наша современная, я бы сказал, нереальная жизнь, что мы сосредоточены не на реальных людях и реальных событиях, а на нереальных. Какой-нибудь маньяк в Ростове или президент Соединенных Штатов Америки для нас является реальным человеком, как будто он живет в соседней квартире. Мы за него переживаем, ждем для него возмездия, обсуждаем что-то, на него реагируем. Мы перестали быть реальными людьми, и такие вместе с нами работают, вместе с нами приходят за детьми в садик или школу, являются друзьями наших детей, нашими соседями, коллегами, людьми, с которыми сидим в очереди в больнице. Мы даже с ними обсуждаем каких-то неизвестных нам лично людей.

Сосредоточенность не на реальных людях, а на новостных – одна из очень лживых целенаправленных интенций современного мира. То есть нам внушают эту мысль, создают такое настроение, чтобы реальный человек стал для нас бесконечно далек.

По воле Божьей нет в моей жизни, скажем, ни ростовского маньяка, ни американского президента. В моей жизни есть человек, который переходит вместе со мной дорогу, который сидит со мной в очереди в больнице. Вот это мой ближний, который нуждается в моей любви сейчас, сегодня. А мы сосредоточены на дальних. Конечно, нас больше всего волнуют не хорошие люди, а негодяи, тем более мы от них как-то страдаем. Но в отношении их нет никакой заповеди. Мы ничего не можем сделать для американского президента. Нет у нас никаких возможностей ни помолиться за него, ни оказать ему какое-то благодеяние по заповеди Божьей. Мы ничего не можем сделать, но ощущение, что он плохой, у нас есть.

Если бы американский президент был нашим соседом, наше отношение к нему было бы совсем другое. Но он – чисто новостной продукт; это не живой для нас человек, это некая схема. Его можно ненавидеть, можно обсуждать. Все внимание нашей души сосредоточено вот на таких известных людях, а исполнить заповедь в отношении конкретного ближнего мы не можем и даже не ставим такой задачи. Уход в сферу нереальной жизни, не той жизни, которую велит проживать Христос, – одна из отрицательных черт современной эпохи.

Следующее свойство смирения, на котором акцентирует внимание преподобный Ефрем Сирин: во всякое время молчать и без приказания или крайней нужды ничего не говорить; когда же спросят, тогда говорить, спокойно, не поучая, не борзясь; ни с кем не спорить. И заканчивается этот отрывок: иметь взор поникший всегда в землю; иметь пред глазами смерть свою, никогда не празднословить, не пустословить, не лгать, не противоречить высшему...

В общем-то все понятно. Или не все понятно. Мы чуть-чуть сейчас разберем последнее свойство и к этому вернемся.

Без просьбы другого человека не говорить – это заповедь апостольская, которая содержится в Священном Писании. Просят тебя сказать – скажи, а без принуждения, без побуждения к тому лучше не говорить, потому что всякий раз, говоря другому, когда тебя не просят, ты внутренне считаешь, что: а) имеешь на это право; б) ты лучше этого человека. Понятно, что к смирению это не может иметь отношения.

В общем-то понятно: если я учу, делаю замечания или рассказываю что-то, не будучи к этому призван, не будучи к этому понуждаемым кем-то, то я сам себе присваиваю право учить и говорить, считая себя к этому приспособленным, то есть имею некое мнение о себе.

Когда говоришь, учит преподобный Ефрем Сирин, говори спокойно, не борзясь, не пламенея. Чтобы так себя вести, ничего особенного не надо – просто знать свои грехи. Человек, который любит говорить и поучать других, пустословящий и поучающий других, не знает своих грехов, о них не думает и о них не плачет.

И последнее свойство: с радостью переносить обиды, уничижения и утраты, любить труд, никого не огорчать и так далее. Если человек смирился, он знает, что все, что с ним происходит, происходит по воле Божьей. А раз происходит по воле Божьей, это надо перенести, предоставив Богу решать нашу судьбу, нашу участь. И в этом проявляется наша вера. Этому можно поучиться у библейских персонажей, которые тоже были гонимы, презираемы, унижаемы, но терпели, переносили все, понимая, что все это происходит от Бога.

Никого не огорчать: этому мы можем научиться с большим, превеликим трудом; мы так привыкли жить в индивидуальной замкнутости, что нам в голову не приходит, что некоторые наши слова, мысли, дела, улыбки, какие-то иные проявления могут ранить людей. Мы об этом никогда не думаем. «Какое мне дело до того, как кто-то относится к моей одежде, моим словам? Что хочу, то и ношу. Как хочу, так и езжу. Где хочу, там и ставлю машину. Что хочу, то и покупаю. Что, я не в свободной стране живу? Что мне хочется, то и говорю. Ну, обижаются и обижаются – это их проблемы, я-то тут при чем?»

Для человека мира сего это вполне закономерная установка для нашей эпохи. Для христианина эта установка категорически недопустима. Это установка человека, который ставит себя центром своей маленькой вселенной (в сущности – центром всей вселенной) и ему ни до кого нет дела.

Христианин – тот, кому до всех есть дело; он думает обо всех, как бы кого не смутить. Этот принцип очень подробно, очень ярко изложен в разных Посланиях апостолом Павлом. Мы в ответе за всякого человека, за которого умер Христос; в ответе за то, что человек думает, что чувствует, что переживает, если являемся источником этого смущения.

Важно осознавать, что огорчать людей иногда приходится. Но осознание того, что мы их огорчаем, должно всегда иметь оправдание на страницах Священного Писания или в личном аскетическом опыте. Если я ругаю детей, я знаю, что это мой долг, я творю это по послушанию Богу: Он дал мне этих детей на воспитание, и я за них отвечаю. Я ругаю подчиненных, потому что Бог мне дал это дело и вверил этих людей, чтобы это дело исполнялось. Если у меня нет подчиненных, нет детей, нет никого, за кого я отвечаю, тогда не надо никого осуждать, укорять, не надо смущать ничью совесть, стараясь вести себя так, чтобы никто не был из-за тебя расстроен. Если я кого-то расстраиваю, у меня должны быть для этого серьезные основания. Скажем, юродивый ради Христа расстраивает людей очень часто, очень много, но он делает это не от ветра головы своея, а потому, что так исполняет волю Божью.

Все эти особенности, свойства смирения нам требуется явить. Напомню, почему явить. Потому, что Христос говорит: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Продолжая эту мысль, апостол Павел говорит: в вас должны быть те же самые чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2, 5). И дальше говорит, что Он смирил Себя… даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2, 8).

Если мы хотим называться христианами, то есть учениками Иисуса Христа, мы должны учиться смирению у Него, должны принимать Его образ смирения. Поэтому для нас все это очень и очень важно.

Но есть у этого развернутого в 334-м абзаце описания смирения одна амбивалентность, двойственность, поправка, коннотация, некое дополнение, о котором мы скажем в следующий раз.

Записала Инна Корепанова