Мы продолжаем читать наставления преподобного аввы Дорофея из второго тома «Добротолюбия».
76-й абзац:
Один весьма ревностный брат спросил некоего старца: «Отчего душа моя желает смерти?» Старец ответил ему: «Оттого, что ты не хочешь терпеть находящие скорби, не зная, что грядущая скорбь гораздо тяжелее здешней». – И другой брат тоже спрашивал старца: «Отчего я впадаю в беспечность, пребывая в келье своей?» И тот сказал ему: «Оттого, что ты не узнал еще ни ожидаемого покоя, ни будущего мучения. Ибо если бы ты достоверно знал это, то хотя бы келья твоя была полна червей, так что ты стоял бы в них по самую шею, ты терпел бы сие, не расслабевая». Но мы, спя, хотим спастись, и потому изнемогаем в скорбях; тогда как должны бы были благодарить Бога и считать себя блаженными, что сподобляемся немного поскорбеть здесь, дабы там обрести немалый покой.
Вот такое слово о нашем состоянии и о том, что часто мы с тоской говорим: «Ну сколько можно мучиться? Уж скорее бы помереть».
Мы очень сильно отличаемся от прежних поколений. У них было представление о грядущем покое (о чем здесь в том числе говорит авва Дорофей) как о времени и месте отдохновения. Для них это было утешением, для них это было отрадой. Они думали о том, что еще немного здесь потерпят, а там будет тишина и покой. Люди прежних эпох практически ничего об этом не знали, потому что Священное Писание не читали по разным причинам; и никто особо много об этом им не говорил. Как может показаться, люди были строже, суровее, трезвее. Но они понимали, они думали о том, что это будет тишина и покой. Ведь отпуска у них не было, каких-то особых времен, когда можно предаться отдохновению, удовольствию, не было. Каждый день был строг, суров, размерен, наполнен определенным трудом, постоянной напряженностью, постоянным терпением. Они даже представить себе не могли покой. Но они предощущали, что там будет хорошо, там несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Они не то чтобы стремились к покою, но знали, что если дотерпеть, то это отдохновение будет неизбежно. Поэтому рассуждали они проще. Конечно, и смертных грехов у них не было или было в разы меньше, чем у нас. Но главное, что само по себе представление о грядущем утешении в Царстве Божьем для них было утешением.
А для нас это мука, мы боимся мыслей о том, что ждет нас за порогом смерти. Для нас это представляется как встреча со страшными бесами, со страшными испытаниями, страшными допросами, истязаниями; и главный истязатель при этом Бог. Наше представление о смертном часе, о переходе в вечность наполнено ужасом, а не отрадой и утешением.
Причем на самом деле мы теперь вроде и грамотные, у нас есть книги, которые описывают нам на основании Священного Писания какие-то тени вечных радостей и утешений, которые ждут человека после смерти. Но сколько бы мы ни читали подобных сюжетов, мы не можем отнестись к тому, что за порогом смерти, как к отраде и утешению. Не получается. И не получается это прежде всего потому, что мы совсем иначе живем.
Раньше было тяжело жить, трудно, действительно в поте лица, действительно скорбно, смерть ходила по пятам, умирало очень много, было много разных скорбей, болезней, трудностей и трудов. Сейчас мы вкусили комфорт. Смерть никуда не делась, хотя ее стало меньше, еда не стала требовать, чтобы ее добывали, мы привыкли к мягкости, легкости, у нас есть свободное время, есть отпуск, есть желание, чтобы этого свободного времени было больше. Наша работа давно перестала быть трудами, нам за работу платят деньги, причем иногда большие деньги, иногда даже избыточные. И мы привыкли к этому комфорту, стали радоваться ему. Поэтому больше всего на свете мы боимся этот комфорт потерять.
Раньше жить было трудно, и человек стремился к отдохновению, которое, по его мысли и опыту, ждало его только там, он знал это из утешений, которые ему преподносила Церковь: раз мы здесь терпим, трудимся, отдыхаем мы там. Это было общей мыслью, общим сюжетом, общим мнением, общим представлением всех людей примерно до второй половины ХIХ века, а может, до самого начала ХХ века.
А потом все изменилось. Человек понял, что если постараться, отдохновение можно получить здесь, надо только очень сильно постараться. Оказалось, что здесь тоже можно жить более-менее неплохо, более-менее комфортно. И человек начал думать не о том, чтобы дотерпеть и получить утешение там, а о том, чтобы здесь, насколько это возможно, превратить жизнь в рай, чтобы здесь было хорошо, чтобы здесь жизнь была насыщена если не миром, покоем, бессмертием, безболезненностью, то хотя бы какой-то комфортностью, удобностью, желанностью существования. И когда мы привыкли к желанности здешнего бытия, к комфорту этой жизни, мы стали драться за него, мы стали переживать о его потере, перестали воспринимать то, что нас ждет как отраду и утешение.
Раньше люди воспринимали себя странниками на этой земле, они странствуют, восходя в небесные обители, к небесному дому, они заблудились и ищут дом, где обретут покой. Такой образ нам рисует апостол Павел в Послании к Евреям. И это было жизнью.
Недавно был в паломнической поездке в Псков. Проводя экскурсию по кремлю, нам рассказывали, что при нашествии врагов все жители Пскова прятались в кремле. Но перед тем как спрятаться, выжигали посад, то есть каждый сжигал свое собственное жилище, чтобы ничего не досталось врагу.
Люди жили так очень долго. Чтобы им перейти с одного места на другое, действительно нужно было просто взять и препоясаться. Они не привязаны были к одному месту. Даже тот дом, где они росли, рожали детей, старились, не был для них комфортным жилищем. Это просто место в пространстве, где можно переночевать, поесть, а дальше снова идешь и делаешь свое дело. А главный твой дом не этот, главный дом тот, в который ты идешь, дверь в который откроется тебе со смертью.
А теперь мы строим комфортное жилище, привязываемся к нему, оно становится нашим домом, мы с ним связаны, мы им дорожим. И оставить все то, что накоплено в нашем доме, нам чрезвычайно трудно. Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 21), говорит нам Господь. Мы хотим наслаждаться здесь, и это умаляет, обесценивает всякое наслаждение, обещанное нам там, и мы уже не стремимся туда.
В результате этого мы сделались неспособными терпеть, жертвовать чем-то ради Христа. И поэтому потеря желанного комфорта, вожделенного комфорта, любимого комфорта, к которому мы привязались, стала для нас мукой, страданием, отчаянием. Мы именно от этого переживаем больше всего.
Конечно, нам тяжело выносить тяжелый труд, ведь он некомфортный сам по себе. Нам трудно выносить болезни, трудно выносить боль, трудно выносить гнет, потому что все это не дает нам возможности наслаждаться жизнью, не дает возможности получить радость от бытия здесь. И когда к нам приходит какой-нибудь утешитель, священник (или мы берем книгу и читаем о том, что здесь мы находимся в стенании, страдании, скорби, а радость и утешение нас ждут на небесах), для нас это как зубная боль: «Нет, я здесь хочу радоваться, здесь хочу наслаждаться. Почему так? Почему только там? Я здесь хочу».
И эта мысль, эта сердечная боль заполняют каждого человека, каждого христианина. Прежним людям это давалось легко, и они даже не искали комфорта здесь, даже если он был. Они понимали, что скорби должны быть, что они неизбежны. И люди были к ним готовы, а мы совершенно не готовы, нас никто так не воспитывал. Наоборот, нас с детства воспитывают так, чтобы мы радовались и наслаждались жизнью, брали от жизни все. В этом и состоит ложь и зло врага.
И когда нам встречается скорбь или боль, когда что-то не получается или надо что-то потерпеть, кто-то нас обидел, не понимает, не любит, у нас сразу наступает депрессия, мы сразу унываем: «Я не могу это терпеть! Я не могу это выносить». Если бы нам тут же предложили какую-нибудь ампулу и сказали: «Выпей и больше никогда не будешь мучиться», – мы бы, скорее всего, согласились, если бы это было в таком депрессивном состоянии. Мы бы уточнили: «Я точно не буду мучиться?» В сущности, мы внутренне готовы к той модели поведения, которой давно уже живет Запад.
Подтверждением этого является наше удивительное, просто сногсшибательное, невыразимо нетрезвое отношение к антидепрессантам. Мы готовы их пить всегда, везде, в огромных количествах, по любому поводу. От головной боли, от боли в желудке. Понятно, что любая боль неприятна, любую боль трудно терпеть, любую скорбь трудно терпеть. И вот у нас плохое настроение, или одиночество, или тревожность, или что-то болит, или ничего не болит, но как-то скучно и уныло, и мы повально идем и покупаем антидепрессанты в огромных количествах, чтобы хоть как-то избавить себя от этого состояния и вернуть себе чаемый комфорт. Хотя именно комфорт и есть в данном случае зло, потому что хоть какую-то печаль, хоть какое-то уныние, хоть что-то должен же потерпеть человек, иначе ему ничего там не будет. Но человек не хочет ничего терпеть. Он сразу пытается избавиться от этой тревоги, от этого страха, страдания, от этого одиночества, этого мужа, этого ребенка. Мы пытаемся избавиться от этого, только бы вернуть потерянный комфорт. И мы много раз говорим: «Зачем так мучиться? Лучше умереть». Это здесь разбирает авва Дорофей.
Но это значит только одно: мы совершенно не готовы терпеть, мы совершенно не уповаем на Бога. Мы совершенно не можем ничего потерпеть, потому что совершенно не уповаем на Бога, совершенно Ему не доверяемся и не хотим этот самый крест ради Него понести. Мы знаем про него. Даже если Евангелие не читали, знаем слова: возьми крест свой и следуй за Мной (Лк. 9, 23).
Дети здоровы, дети женаты, у них дети здоровы, каждый живет в своей квартире, у меня своя квартира, а то и свой дом, своя машина, у детей машины, у меня пенсия плюс зарплата, онкологии нет, болей нет, печень здоровая, сердце здоровое, огород маленький, всего несколько соток, мне на нем в удовольствие поработать, плесень не завелась, мышей нет, тли никакой нет. Только тревога, страх какой-то, я не могу его терпеть.
Но ведь что-то ты должен потерпеть? «Нет, я не хочу! Хочу, чтобы было комфортно, чтобы было как в раю». Но рая здесь нет. «Плохо, должен быть. Я хочу, чтобы он здесь был. Я хочу здесь наслаждаться жизнью и с этим наслаждением жизни перейти в будущую жизнь, чтобы продолжать наслаждение там». Но ведь Христос сказал взять свой крест и следовать за Ним. «Придет время, возьму». Да не возьмешь ты ничего. Если ты не можешь потерпеть маленького, крошечного состояния хоть какой-то скорби, то не выдержишь ничего другого.
Пришло поколение, которое, еще формально веруя во Христа, не готово идти за Христом. Оно готово идти за Христом, Который дает хлеб из камня, Который творит чудеса на каждом шагу, ограждает нас от любого притеснения со стороны власти или людей, не понимающих нас; все нам покоряются, все нам улыбаются, все нас слушаются. Вот за таким Христом мы идти готовы, мы так и говорим Ему в молитвах: «Господи, я не хочу ничего терпеть. Почему я? Почему это? Сделай так, чтобы я ничего не терпел». И получается, что мы приблизились к той границе, о которой сказал Христос: «Когда Я приду, найду ли веру на земле?» (см. Лк. 18, 8).
Но хуже всего – с нашими детьми. Мы совершенно неправильно их воспитываем, и у этих детей нет будущего. Мы сознательно делаем все, чтобы у них не было никаких трудностей. Мы берем все эти трудности на себя, от заправки постели до приготовления домашнего задания. Мы решаем все их проблемы и постоянно даем, даем, чтобы только они не трудились, чтобы они не терпели, не смирялись, не трудились, не молились, чтобы никакой трудности у них не было. Надо причаститься, но пусть он покушает. У всех пост, но он – ребенок, какой ему пост? Все трудятся на огороде, но он – ребенок, еще натрудится в своей жизни, пусть полежит, на травке понежится или пойдет купаться вместе со всеми. Чуть-чуть заболел – пусть лежит дома месяца четыре. Не понимает уроки, пусть по упрощенной форме учится. В конце концов, зачем ему учиться? Зачем нужна математика, физика, эта литература? Сейчас все это решает компьютер. Со всем он справится, главное, чтобы ему дали сразу диплом обо всех образованиях, сколько их надо, и приняли бы на работу. Об остальном мы позаботимся как-нибудь. В конце концов, руки и ноги у нас пока есть, уж как-нибудь мы его поддержим.
И наш ребенок делается неспособным жить, потому что он не может терпеть, он не может смиряться, не может разговаривать с людьми, удержать жену, воспитывать ребенка, он не может кормить ребенка, не может выстроить отношения с женой, оторваться от мамы, чего так хочет от него жена. Она не может оторваться от мамы... Жить они предпочитают с родителями, кто с детьми, кто без детей, но так, чтобы было комфортно, чтобы самостоятельно ничего не делать, ни за что не отвечать. Чтобы работа была такая, чтоб деньги платили, но никто ничего не спрашивал. У нас мамы ходят ругаться с начальниками производства, где работает их сын или дочь, почему к ним так несправедливы. На всякий случай у нас есть прокуратура, адвокаты, которые помогут нам защитить нашего несчастного тридцати- или сорокалетнего ребенка, потому что его опять в который раз обижают.
И мы свято верим, что в этом и состоит наша миссия – оберегать ребенка. Нет. Этот ребенок не живет, не умеет жить. Мы сделали его неспособным к жизни без нас, мы сделали его неспособным претерпеть что-то. Это психология и социология жизни. Но главное, что он не может спастись. Мы лишили его всех возможностей к спасению. Когда так поступают христианские родители, горе им великое, потому что они украли у своих детей будущую жизнь, ибо будущая жизнь дается, только если терпеть. В терпении вашем стяжите души ваши (Лк. 21, 19). Только в терпении они могут созидать себя во Христе, только терпением они могут стяжать благодать Святого Духа, только терпением могут верить и хранить веру. Но они не терпят. Значит, без терпения спастись они уже не смогут.
Записала Инна Корепанова
У книжной полки. Аскетические слова преподобного Исаака Сирина
ВОЗЛЮБИВШИЕ МУЧЕНИКОВ. Священномученик Сергий Увицкий. Рассказ внучки. 1 часть
Благая часть. 11 февраля 2025
Хранители памяти. Временная выставка «Святая семья в религиозном искусстве XI-XX веков». Часть 3
Кузбасский ковчег. 11 февраля 2025
Допустимо ли не причащаться, присутствуя на литургии?
— Сейчас допустимо, но в каждом конкретном случает это пастырский вопрос. Нужно понять, почему так происходит. В любом случае причастие должно быть, так или иначе, регулярным, …
Каков смысл тайных молитв, если прихожане их не слышат?
— Тайными молитвы, по всей видимости, стали в эпоху, когда люди стали причащаться очень редко. И поскольку люди полноценно не участвуют в Евхаристии, то духовенство посчитало …
Какой была подготовка к причастию у первых христиан?
— Трудно сказать. Конечно, эта подготовка не заключалась в вычитывании какого-то особого последования и, может быть, в трехдневном посте, как это принято сегодня. Вообще нужно сказать, …
Как полноценная трапеза переродилась в современный ритуал?
— Действительно, мы знаем, что Господь Сам преломлял хлеб и давал Своим ученикам. И первые христиане так же собирались вместе, делали приношения хлеба и вина, которые …
Мы не просим у вас милостыню. Мы ждём осознанной помощи от тех, для кого телеканал «Союз» — друг и наставник.
Цель телекомпании создавать и показывать духовные телепрограммы. Ведь сколько людей пока еще не просвещены Словом Божиим? А вместе мы можем сделать «Союз» жемчужиной среди всех других каналов. Чтобы даже просто переключая кнопки, даже не верующие люди, останавливались на нем и начинали смотреть и слушать: узнавать, что над нами всеми Бог!
Давайте вместе стремиться к этой — даже не мечте, а вполне достижимой цели. С Богом!