Читаем Добротолюбие. «Основа общежития. Священник Константин Корепанов

Прочитав 20-й абзац, мы увидели: Ефрем Сирин категорически говорит, что если молитва приводит к плоду и плод этот не исполнение молитвы, а приращение любви и веры (то есть человек преисполняется ощущением любви Божьей и в силу этого делается способным любить, переживает благодарность Богу за Его любовь и в силу этого возрастает его вера), то человек, переживший это, действительно молится. Если же нет приращения благодарности и, стало быть, веры, приращения любви, то человек и не молился вовсе: он просто исполнял некое формальное действие.

Если нет плодов, значит, подход к молитве неправильный: он мертвый, формальный или ритуальный. То есть человек просто исполняет некий ритуал, потому что его так научили, так надо. Он не обращается к Богу, Которого любит, к Богу, Который любит его, к Богу, у Которого если попросишь что-то, то получишь (так сказало слово Божье). Я попросил, но не получил. «Он обиделся. Он не любит. Я не верю. Я не тот перед Ним, кем кажусь самому себе».

Я начинаю что-то делать, начинаю искать. Меня не удовлетворяет формальное вычитывание молитвы. Я ищу отношений, живых отношений с Живым Богом. Я ищу Его руки, Его объятий, Его радости или Его участия в своей жизни. В любом случае это личное отношение. И из этого выстраивается молитва. Тогда, естественно, она приводит к какому-то плоду. Не к результату, а к плоду, то есть появляется нечто изменяющееся во мне, а не исполнение просимого. Просимое тоже происходит, но оно может происходить и в другом случае. А собственно молитва является молитвой только тогда, когда приводит к изменению внутри самого себя, ведь молитва есть встреча с Богом, переживание единения с Ним.

Молитва – это не просто речь, обращенная к Богу. Это движение нашего духа, соединяющегося в этом движении с движением Бога навстречу нам. Это соединение двух любовей, двух стремлений: Его к нам и нашего к Нему. Наше к Нему порождается в ответ на Его к нам. И вот эта встреча, это соединение двух любовей и рождают естественным образом плод, как и всякая любовь. Плод этот проявляет себя в любви и вере, в любви и благодарности.

Еще раз подчеркну, как категорически пишет преподобный Ефрем Сирин: «ибо для таковых плодов они и подъемлются; почему когда не находится в нас сих плодов, то всякое делание наше и все подвиги наши тщетны. Не имеющие сих плодов в день суда окажутся в одном ряду с юродивыми девами», то есть оставшимися за порогами царского чертога, брачного чертога, Царства Небесного.

Напрасны труды… Естественно, если молитва по сути своей есть соединение человека с Богом, то она приводит к плоду. Плода нет – нет соединения человека с Богом. Нет соединения человека с Богом – значит, молитва бессмысленна, пуста. Она для того и должна предприниматься, чтобы соединились Бог и человек.

Тогда возникает вопрос: «Если у меня это не получается, если иной молитвы, кроме формальной, я не знаю, не умею и вообще не в курсе, как это должно быть? Где это написано? Научите меня, как молиться так, чтобы мой дух, мое сердце соединялись с Богом, чтобы молитва приводила к плодам».

И вот дальше на этот вопрос в 21-м абзаце преподобный Ефрем Сирин и отвечает:

Неспособные еще в совершенстве посвятить себя делу молитвы, с верою и страхом Божиим уготовляйте себя на служение братии, или на прохождение послушаний; и вступив в сей труд, совершайте его, как исполняющие заповедь Господню и делающие духовное дело; будьте внимательны к нему, как к делу Божию, и служите с радостью, как рабы Господни, отнюдь не допуская злобе врага осквернять доброе дело ваше человекоугодием, или ропотом, или высокомерием, или разленением, или небрежностью; и напротив всячески стараясь прекрасное послушание свое освящать благоговением и любовью к Богу, да будет оно благоприятно пред Ним.

То есть что нужно делать? Варианта два. Первый, о котором здесь говорит преподобный Ефрем Сирин, – это служение братии.

Ну не могу я молиться, не знаю, как молиться, не умею я молиться. Тогда я буду служить братьям. Вот это я умею, это я понимаю: посуду помыть, носки заштопать, полы подмести, постирать что-нибудь, снег почистить, погладить, кушать сварить… Что нужно братьям, то и буду делать. Совершенно безо всякого, как здесь говорит преподобный Ефрем Сирин, человекоугодия, а просто потому, что я на большее неспособен, буду служить тем, кто способен.

И вот это служение смиряет человека, оно сокрушает сердце и умягчает его, оно помогает постепенно смириться, сокрушиться. А это приводит к излиянию благодати на человека, которая и учит его молитве.

Собственно, если молитва любого молящегося человека (не важно, что он сам о себе думает) истинна и он соединяется в ней с Богом, если от этой молитвы происходит плод, то эта молитва изначально есть дар Божий. Он, конечно, как правило, не помнит о том, как она была ему подарена. Но на самом деле если молитва человека приводит к указанным выше плодам, то эта молитва есть дар Божий, и, естественно, она всегда есть производная в первую очередь Божественной любви.

Это замечательно! И, кстати, в этом смысле очень помогает (преподобный Ефрем Сирин об этом пишет, и очень много об этом пишут Силуан Афонский и архимандрит Софроний Сахаров, особенно в последних своих речах) неожиданно человеку разбудить сердце и научает истинной молитве молитва за другого человека, именно за того, о ком он заботится.

Скажем, человек, который моет храм, наводит чистоту, обращается мысленно: «Господи, там женщина плачет, пожалей ее, пожалуйста! Услышь ее молитву! Пусть ей будет хорошо. О! А там дедушка едва приковылял, на панихидный столик свечку ставит. Ну, наверное, тяжко ему будет. Господи, укрепи Ты его, пошли ему заботливого человека, чтобы за ним ухаживал, утешь его как-нибудь!»

И вот так можно делать, стоя у подсвечников или когда зашел в храм по какой-то своей потребности. Можно работая на кассе. Можно так делать, просто сидя за офисным столом, увидев, как одна коллега жалуется другой, что муж у нее сегодня пил. «Господи, как же страшно, когда муж пьяный постоянно! Это же никакой радости нет. Помоги Ты ей! Помоги!» Просто. Не какая-то там особая келейная молитва, или чтение Псалтири, или длиннющий помянник, включающий всех соседей и коллег. А просто одно-два слова, жалеющие перед Богом другого человека.

Пройдет полгода – и вы сердца своего не узнаете. Ведь как только вы начинаете специально молиться, вы начинаете думать о себе, что вы великий молитвенник. И эта мысль сама по себе оскверняет любое ваше начинание, потому что вы даже за себя не молитесь. А можно просто так, увидев человеческое горе, услышав о человеческой беде, сказать: «Господи, помоги!» И вот это постоянное сострадание другому человеку приводит в конце концов к тому, что сердце умягчается и получает благодать, делающую нас способными к молитве.

А второе, что необходимо делать, о чем говорит здесь преподобный Ефрем Сирин, это послушание Богу. Некоторое время назад мы говорили о служении больной бабушке или о спасении лежащего на морозе пьяного человека. Послушание Богу, то есть исполнение какого-либо доброго дела с мыслью о том, что так велит поступать Бог, естественно, тоже умягчает сердце, потому что послушание Богу дает человеку благодать.

Скажем, ходит человек на работу. Не важно, это офисный центр, где он в кабинете сидит, или супермаркет, в котором он работает техслужащим или продавцом, менеджером, или детский садик, школа, трудовой коллектив, он слесарь, ремонтник, водитель автобуса, дальнобойщик – любой человек, который что-то делает, он делает это потому, что делает (как Портос: я дерусь, потому что я дерусь): я торгую, потому что я торгую; я мою, потому что я мою; я езжу, потому что я езжу. Ну и все, собственно, больше ничего.

Но это же любое дело может быть воспринято так: я должен кормить свою семью. Или, например, заповедь: в поте лица будешь есть хлеб свой (Быт. 3, 19). Я тружусь, потому что так велел делать Бог, а больше я делать ничего не умею, значит – буду трудиться.

Апостол Павел говорит: если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного (1 Тим. 5, 8). Я забочусь о своей семье – больше некому. Женщина, например, у которой нет мужа, заботится о семье, кормит, работает. Такой подход – совсем другое дело. Она может просто мыть пол или просто торговать в бутике, а может делать все то же самое, но потому, что так велел Бог: зарабатывать, кормить свою семью тем, что умеет делать.

Бог дал мне способность к труду: например, я офисный менеджер. И я с помощью этого зарабатываю деньги, чтобы кормить свою семью. Или Бог не дал мне никаких талантов, я умею только мыть пол. Буду этим трудом своим служить людям: пусть будет чисто, а я заработаю, чтобы прокормить свою семью. И то же самое дело станет не просто «портосовским», оно станет Божьим и будет давать мне благодать. Каждый раз, когда я торгую в своем бутике, или сажусь за штурвал своего троллейбуса, или беру швабру, чтобы мыть бесконечно полы в этом офисном центре, это будет давать мне благодать и будет умягчать мое сердце.

Моя пол по всему офисному зданию, промыв пять-семь этажей, человек постепенно заканчивает это с миром и радостью, потому что он творил волю Божию. А если он просто делает эту работу потому, что ничего делать не получается, то может закончить ее с ропотом и гневом: «Как вы меня достали! Все противно, все мерзко. Какие они гадкие, эти люди! Ненавижу свою работу! Ненавижу этот центр! Ненавижу эту страну! Ненавижу свою семью!» – и идет человек, ругаясь на всех. Все это зависит всего лишь от того, с какой мыслью он предпринимает труд: это Божья воля или его собственное желание.

Если человек делает нечто по послушанию Богу, в заповедях ли, стараясь не судить, прощать или служить, или потому, что Господь поручил ему: «Иди и делай!» – он делает, то это всегда созидает его в благодати. А раз есть благодать, то она умягчает сердце, и в нем рождается правильная молитва. Вот что важно!

22-й абзац. Он очень длинный, мы весь его читать не будем. Но вот первую часть этого абзаца прочитаем и несколько строчек из второй части.

Итак, поелику всем братиям, ведущим один образ жизни, предлежит одна, сказанная выше цель; то каждый да подвизается по мере сил, и да верует Богу, что при доброй тщательности и при упражнении в добродетели, достигнет он в совершенную меру христианского сыноположения. Простота же, искренность, взаимная любовь, радость и во всем смиренномудрие да будут всегда непоколебимыми в братстве, как основание, чтоб иначе превозносясь, или надмеваясь друг над другом, или предаваясь ропоту, не сделать нам труда своего напрасным. И тот, кто пребывает непрестанно в молитвах, да не превозносится над неспособным еще к такой постоянной молитве, чтоб дело его могло преспевать пред Богом и людьми. И тот, кто посвятил себя служению, или прохождению другого какого послушания, да не ропщет по внушению злобы, и да не клевещет на пребывающего в молитвах и постах, чтоб и ему приобрести благодать у Бога, и чтоб дело его стало благоприятно Богу…

Из послания апостола Павла (то, что, собственно, здесь развернуто представляет преподобный Ефрем Сирин) мы знаем, что мы члены друг другу. И хотя можем отличаться друг от друга тем или иным функционалом, у нас некое единое существо, некая сила, некая особенность, нас объединяющая. Но функционал у нас разный. То есть мы должны быть похожи не тем, чем мы занимаемся, мы должны быть похожи не потому, что у нас одинаковые дары и предназначения, одинаковые призвания, одинаковые служения. Мы соединены и похожи тем, что, несмотря на исполнение нами разных служений, нас всех соединяет одна и та же любовь. Мы различаемся функцией, мерой даров, качеством и количеством этих даров, но не отличаемся друг от друга любовью. Точнее, правильно было бы сказать: не должны были отличаться ничем, кроме функций и меры даров.

А у нас на самом деле никакой любви и смиренномудрия нет, поэтому у нас ничего не получается. Мы считаем свой функционал особенным и начинаем им превозноситься. Причем совершенно не важно, какой функционал: умеет человек молиться, или умеет он поститься, или умеет он мыть пол, или умеет он, скажем, чистить подсвечники, или умеет готовить… Какая разница? Каждый в глубине души думает: «А проживи-ка ты без меня! Что ты без меня можешь сделать? А?! Ну и что, что ты молитвенник? Ну и что, что ты монах? Ну и что, что ты священник? Кушать-то, чай, хочешь? Одежду-то носить тебе надо? А куда ты денешься, если я тебе не буду шить подрясники или облачение? А что ты будешь делать, если я не напеку тебе просфор или не выращу тебе виноградник и не сделаю тебе вина? А что ты будешь делать, если у тебя не будет работать сантехника или не будет отопления в твоем храме? Куда ты денешься? Ну и молитвенник ты, ну и что?! Тепло само придет в твой храм, если ты не будешь следить, чтобы батареи правильно работали?»

И вот так человек делает какое-то дело, но внутренне он считает себя особенным. Хотя он начал с того, что доказывал себе, что он не хуже священника или монаха, но постепенно он начинает думать: «Вообще-то от твоей молитвы толку никакого нет. Она огонь с неба не низведет. Ничего она не даст, эта твоя молитва! А вот от меня есть конкретная польза, причем не только тебе, а всем прихожанам. Я человек нужный!»

Никто не спорит, что ты нужный человек. Любой человек нужный. Точно так же человек, ремонтирующий трубы, не обойдется без повара или человека, который шьет ему одежду. Но и тот, который шьет одежду, не обойдется без сантехника и человека, который дает тепло. Это замкнутый круг, это циркуляция функций в социальном организме. Все нужны. Все!

Но в том-то и дело: мы как бы умом это понимаем, но так нам хочется как бы продолжить на более высоком и глубоком уровне тот разговор из детского стишка: «А разве плохо, когда мама вагоновожатый?» Поэтому «мамы всякие нужны, мамы всякие важны». Это мы знаем умом, но все-таки моя мама важнее вашей; и моя функция важнее вашей, потому что мне надо подчеркнуть собственную значимость.

А следующий шаг после этого: «А почему вы не оказываете мне чести? А почему вы мне не подняли зарплату? А почему вы меня сегодня не поблагодарили, не похвалили? А почему не обратили на меня внимание? Вы же без меня ничего не можете!» Но это и есть разделение!

Как говорит апостол Павел: «Скажет ли глаз, что он важнее, чем ухо? Скажет ли рука, что она важнее, чем нога?» Но именно этим мы и занимаемся. У нас все тело постоянно разрывается, пытаясь доказать, что именно его функция самая важная. И потому ничего не получается. Единства-то нет.

А на самом деле должно быть совсем не так. Должно быть так, как говорит нам в первую очередь Евангелие: заповедь новую даю вам, да любите друг друга (Ин. 13, 34). Любите! По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13, 35).

А любовь в этом случае основывается как раз на том, что человек молящийся (даже священник у престола) знает, что в этом храме, в этой церкви все столь же значимы, сколько он сам, и он ко всем относится с глубоким почтением и уважением. И каждый человек (не важно, что он в это время делает: продает свечи, поет на клиросе или чистит подсвечники) знает, что на самом деле все в этом храме важны. И не свое дело он выделяет как особенное, а дело каждого выделяет как дело особенное, ко всем относится с уважением и почтением, а не требует уважения и почтения для себя.

Вот если бы мы с этого начали труд в наших общинах, если бы это было основанием, то мы бы шли по пути созидания не только самих себя в любви, но и Церкви в любви.

Записала Инна Корепанова