Читаем Добротолюбие. «О любви к Богу». Часть 2. Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать третий том «Добротолюбия», слова блаженного Диадоха.

14-й абзац:

Кто любит Бога в чувстве сердца, тот познан есть от Него. Ибо поскольку кто в чувстве сердца восприемлет любовь к Богу, постольку и сам пребывает в любви Божией. Почему таковой не перестает в сильном некоем рвении вожделевать просвещения в разуме и стремится к нему с таким напряжением, что иной раз чувствует совершенное истощение самой силы костей своих, делаясь уже незнающим себя, но весь изменен и поглощен бывая любовью к Богу. Кто таков, тот и есть в животе сем, и не есть; так как еще странствуя в теле своем, душевным движением в силу любви непрестанно отходит он к Богу – и странно приемлется у Него. Ибо непрестанно горя в сердце неистощимым огнем любви, он по необходимости сердечно прилепленным пребывает к Богу, совершенно отрешившись от любления себя силою сей к Богу любви. «Аще бо», говорит, «изумихомся, Богови: аще ли целомудрствуем, вам» (2Кор. 5, 13).

Вот такое удивительное описание любви Божьей. Зачем мы об этом читаем? Нам не то что очень далеко до этого, я почти уверен, что это вообще нам недоступно. Не то что никому на земле из ныне живущих, но те, кому это доступно, точно не смотрят телеканал «Союз»; стало быть, эти передачи. Это люди другого склада и люди, которые по-другому живут. Так зачем тогда нам это нужно?

О причинах я скажу позже, а сначала обращу внимание на важные и необыкновенные слова, которые здесь употребляет блаженный Диадох: Кто любит Бога в чувстве сердца, тот познан есть от Него. Ибо поскольку кто в чувстве сердца восприемлет любовь к Богу, постольку и сам пребывает в любви Божией. Любовь к Богу есть следствие познания Богом человека. То есть Бог познал человека, и человек воспринял любовь Божью.

Мы много говорим об этом и на библейских уроках, и читая «Добротолюбие», это общее место, очевидное место для всей восточнохристианской духовной культуры. Это такая культура, которая выросла из того, что любила Библию и вся пронизана словом Божьим. Это сформировало весь тот восточнохристианский контекст, в котором рождается все прочее. Такой культуры больше не было и не будет, потому что именно Священное Писание, слово Божье, определяло все смыслы, ценности, все картинки, идеалы, все образы, которыми питалось человеческое чувство, а также человеческая мысль, человеческая воля.

Для этой традиции слово «познание» было ярким, понятным, не нуждающимся ни в каком толковании. Для нас это не так. Мы выросли из культуры, традиции, сотканной в XVII, XVIII веках, отчасти в XIX веке, поэтому для нас познание то, что изучается, то, что читается. Мы не можем по-другому, нам требуются усилия, чтобы видеть какие-то другие смыслы.

А для библейской традиции, для традиции слова Божьего это слово однозначное. Оно в таком контексте используется в первосвященнической молитве Господа нашего Иисуса Христа в 17-й главе Евангелия от Иоанна: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа (Ин. 17, 3). Знание Бога и есть вечная жизнь.

А восходит это все к начальным текстам, к начальным словам книги Бытия, к самому началу Библии, когда говорится: Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина (Быт. 4, 1). Тот же самый глагол, тот же самый образ, то же самое слово, которое через всю Библию, через все Священное Писание пройдет образом того, что Церковь – невеста Христова; и в конце концов эта невеста Христова соединится с Богом, станет одним целым с Богом, и Бог соединится со всеми в самом глубоком, сокровенно-телесном смысле этого слова.

Это познание, которым Адам познает жену свою, является единственно приемлемым образом, чтобы объяснить, как Бог познает Свое творение. Он соединяется с ним, Он наполняет его, Он входит внутрь человека. Бог, познавая человека, соединяется с ним, и в ответ на это человек рождает свою любовь, он воспламеняется любовью Бога. И это состояние охваченного любовью Бога человека и есть наш ответ, это ответная любовь к Богу.

Не Он в ответ на нашу любовь нисходит и замечает нас. Так никогда не было и никогда не будет. Что мы могли бы дать, прежде чем не было бы дано нам? Это невозможно, это онтологический нонсенс, так не бывает. Мы сначала получаем, а в ответ отдаем. И можем отдать только то, что получили.

Любовь, которую здесь пытается описать блаженный Диадох, это не наш собственно ответ, это наше состояние, которое мы переживаем, когда Бог наполняет нас Своей любовью. Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым (Рим. 5, 5). Этот самый Дух Святой и рождает в нас и ревность, и рвение, и стремление ко всему.

Все мы вышли не из Библии, даже не из литературы, мы вышли из каких-то естественно-научных, порой прагматических, очень практических и бытовых сюжетов, историй, картинок, мы все технари, даже если гуманитарии. Мы даже литературное произведение анализируем, мы его расчленяем, мы видим в нем структуру и схему, как будто не можем воспринять его так, чтобы утонуть в нем, напитаться им. И это неправильный подход. Да, неправильный. Но неправильный только с точки зрения современной практики классической науки, в которой сформировалась наша душа, наше мировоззрение, наш ум. Вообще-то есть и неклассическая наука, есть кое-что похуже, чем неклассическая наука. Все не стоит на месте, культурные парадигмы сменяют друг друга.

А мы читаем книги и приобщаемся к опыту тех людей, которые сформировались в доклассический научный период, которые питались не схемами, не цифрами и даже не естественными законами. Они не отвергали их, изучали, но формировало их мировоззрение, питало их душу и жизнь слово Божье. Они жили им, этими традициями, этим миром, поэтому понимали то, что сейчас нам совершенно непонятно.

Даже прочитав одну, другую фразу из святых отцов или погрузившись в изучение догматического богословия, мы не понимаем, что такое литургия, не понимаем, что литургию совершает Христос, что Он совершает ее Сам, Сам Себя приносит в жертву и принимает это Святое Причастие. Нам этого не понять, у нас дробное восприятие.

«Как это? Служит священник, причащаюсь Тела Христова я. При чем здесь Христос?» И  молитва, которая дошла до нас из той эпохи, которую читает священник во время пения Херувимской песни, об этом свидетельствует. Мы бы сейчас ни за что такой молитвы не составили, потому что это совсем другие пласты бытия, от которого мы сейчас очень далеко ушли. И это мешает нам что-то понять.

Мы все хотим принести Богу что-то свое: деньги, тело, молитвы. Но нет у нас ничего своего, все это дано Богом. Ум ли, знания ли, сила ли, красота ли, здоровье ли, время ли, вера ли. Что бы мы ни перечислили, все это уже дано нам Богом, и поделиться мы сможем только тем, что нам уже дано.

И если у нас есть любовь, то эта любовь дана нам только Богом, своей у нас нет, мы же мертвецы. Мы рождены в мертвом мире от мертвых родителей, ибо Адам умер и в смерти родил нас всех. И Христос как Новый Адам пришел, чтобы оживить нас и сделать нас способными к любви. И потому полюбить мы можем Его ли, других ли людей только тогда, когда Он изольется жизнью Своей, любовью Своей внутрь нашего существа, даже не сердца, а каких-то бездонных глубин, из которых мы взываем к Нему: «Отец!» Это Он взывает. Об этом пишет апостол Павел: «Мы Духом Святым взываем: «Авва, Отче!»» (см. Рим. 8, 15). И мы бы никогда не почувствовали Его отцовство, если бы не Дух Святой взывал к Нему с этим прошением и с этим обращением из нашего сердца. Поэтому мы можем только ответить на Его любовь.

Еще раз повторю: не Он отвечает на нашу любовь. «Только Твоя от Твоих мы можем принести Тебе, только то, что Ты нам дал, мы можем принести Тебе, своего у нас нет ничего». Есть немного. По крайней мере, с точки зрения блаженного Диадоха, об этом он скажет чуть ниже. Но вообще-то всё Его, и любовь, которую мы можем принести Ему, есть Его любовь, излившаяся в наше сердце.

Вернемся к вопросу: так зачем нам читать об этой высокой любви? Нам думается: «Зачем все усложнять?» С евангельской точки зрения это как раз упрощение всего. Но когда человек привык к тому, что он что-то Богу дает, жертвует, что-то может Ему принести, эта картинка звучит как усложнение. Так зачем нам читать об этой высокой любви?

Во-первых, чтобы знать, как это бывает у святых, как это бывает у великих святых, чтобы не считать наши ощущения, наши ни к чему не приводящие состояния любовью. Чтобы понимать: если мы поплакали, помолились, пошептали, свечку поставили или денежку положили в церковную кружку или в руку нуждающегося человека, мы не должны считать, что это наша любовь, которая может вызвать любовь Божью к нам. Чтобы нам загореться попробовать вкусить этой любви Божьей, захотеть быть Им возлюбленными.

Интересно: большинство соотносящих себя с верой людей хотят Бога любить, заповедь ведь есть – надо любить. Раз она есть, они думают, что сейчас ее исполнят. Эта заповедь не новозаветная, еще в Ветхом Завете она есть. Других слов Священного Писания человек не знает. Не знает, что любящий может любить только потому, что он в Боге, ибо Бог есть любовь, и никакой другой любви мы Богу дать не можем. Мы хотим Бога любить, мы хотим Ему что-то отдать. А Священное Писание призывает нас к тому, чтобы мы захотели быть любимыми Им, чтобы мы пришли к Нему и сказали: «Господи, возлюби меня, я хочу вкусить Твою любовь!» Да, это к чему-то человека приведет. Это повлечет его в такие глубины, или широты, или высоты, или долготы, что все будет совсем по-другому. Но суть-то не меняется.

Нам предлагается стать возлюбленными. Ну, если не нравится кому-то быть возлюбленными, апостол Павел пишет, что все мы в Духе Святом усыновляемся Богу. То есть мы, по сути, приходим к тому, чтобы вкусить Его любви. Мы сироты, у нас никого нет, мы никому не нужны в бытии. У нас есть только враги, которые нас насилуют, они нас ненавидят и давно бы нас стерли с лица земли, но этого не дает подлинный Хозяин этого мира.

И вот к нам приходит кто-то и говорит: «Бог хочет тебя сделать сыном, Он хочет излить на тебя Свою Отцовскую любовь. Нет, ты не сын, Сын у Него один. Но Он хочет, чтобы у Него был еще сын, Он хочет возлюбить его так же, как возлюбил Единородного Сына. Он хочет, чтобы у Него была дочь, дочери нет. Он хочет возлюбить тебя как дочь. Приди, и Он будет тебя любить как дочь, как невесту, как сына. Он хочет излить на тебя любовь. Приди и насладись этой любовью. Вкусите и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 9)».

Это первое, ради чего нам надо это читать, чтобы правильно оценивать евангельское слово, евангельское благовестие: Бог принес нам Свою любовь и хочет на каждого из нас ее излить, хочет каждого из нас полюбить, чтобы мы, измученные, одинокие, сироты, голодные, успокоились в Его объятиях, в Его мире, вкусили Его любовь и насытились Его любовью.

Второе, ради чего нам надо читать это слово. Когда мы испытываем внутреннее напряжение, устремляющее нас к Богу, ревность к тому, чтобы всех простить или излить себя в непрестанной и напряженной молитве, а не просто прочитать какой-то текст; чтобы совершенно смириться, чтобы Бог помиловал и простил всех нас, то это на самом деле действие Святого Духа.

И когда вдруг человека охватывает желание от всего отречься и посвятить себя только Богу или желание, чтобы Господь всех спас и никто не погиб (и это не просто размышление об этом, а молитвенное напряжение в слезах и плаче, когда человек изможден весь так, что и стоять не может, а просто лежит, свернувшись калачиком, и молит: «Только, Господи, чтобы все спаслись, пожалуйста!»), когда человек или жаждет смирения, или, как праведный Иоанн Кронштадтский, жаждет всех любить (чтобы на всех хватило времени, сил или чтобы никогда-никогда больше не раздражаться ни на кого), то пусть знает человек, что в этот момент он весь объят пламенем любви Божественной. Пусть знает, что это не его, не ему присущее прошение или смирение; это так реагирует его сердце на сошествие Святого Духа. И так он взывает словами Божественной любви, что на самом деле во всяком измождении души в молитве или в стремлении жить по заповедям есть действие только любви Бога, Его благодати.

И в этот момент, когда нам кажется, что мы исчезаем в этом пламенном прошении, мы просто во Христе, объятые благодатью Святого Духа. Это кончится. Если бы это не кончилось, никто бы не пережил этого, он бы перешел от земли на Небо. Но благодать умаляется, и человек может снова и жить, и дышать, и думать о чем-то другом. Но в этот момент он знает, о чем он должен просить поистине, к каким состояниям он должен стремиться: чтобы всех любить, чтобы всех простить, чтобы не было никакого раздражения. Посвятить свою жизнь тому, чтобы люди узнали, как сильно, как необыкновенно, как невыразимо любит человека Бог.