Читаем Добротолюбие. «Что такое ложное смирение». Часть 2. Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления преподобного аввы Дорофея из второго тома «Добротолюбия». У нас продолжается разговор о ложном смирении.

В прошлый раз мы говорили о том, что происходит по действию духа лжи и отца духа лжи, когда мы путаем монастырь и семью. А ведь это и происходит, скажем, тогда, когда мы, прочитав того же авву Дорофея, те же самые слова, которые уже читали на протяжении трех бесед, думаем: «Ну вот, так и буду строить отношения в семье. Я тебя буду смирять, а ты, пожалуйста, смиряйся, ибо это и есть подлинный путь ко Христу. Видишь, что авва Дорофей пишет? Видишь, что говорит Христос? Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Так что давай, дорогой (или дорогая), смиряйся, потому что за это тебя ждет великая награда на небесах». Люди перепутали одно с другим.

Я не буду говорить про того человека, который смиряет ближнего, мне это неинтересно, пусть психологи об этом говорят. Мне гораздо важнее тот человек, который смиряется, именно о нем преимущественно хочется сказать. Ведь он часто смиряется искренне и искренне надеется, что смирение принесет ему какие-то результаты, плоды, тем более если он и сам читал, например, авву Дорофея или святителя Игнатия; или ему тот, кто его смиряет, не устает об этом напоминать. Но он видит, что действительно смиряться хорошо. И от этого должна быть польза, радость. Но вместо обещанной и Богом, и святыми благодати он получает только разрушенную душу, а порой и смерть души, а иногда (как в случае с героиней «Кроткой» Ф. М. Достоевского) и тела.

Здесь есть два важных замечания, о которых мы должны сказать. Первое: когда у человека есть правильное смирение, он во главу угла своей деятельности по стяжанию, приобретению, осуществлению смирения ставит веру. Это вера в то, что так устроен Промысл Божий, в то, что Бог сочетал тебя узами брака с этим человеком или поставил в эти обстоятельства. Есть некий Промысл Божий, по воле Божьей я оказался в той ситуации, в том состоянии, с теми людьми, с которыми сейчас нахожусь, такова воля Божья, и по этой воле Божьей я должен это состояние терпеть; и тяготы другого человека, даже если он сволочь и негодяй, я должен терпеть, потому что так сделал Бог.

То есть изначально человек верующий и смиряющийся старается угодить Богу. «Я слушаюсь, терплю и смиряюсь, потому что так велит Бог. Ради Него я это делаю, я Ему стараюсь угодить. Что мне делать, куда деваться, раз Бог так устроил? Я должен быть верным Ему во всех обстоятельствах жизни, в которые Он меня поставил». Это не декларация. Человек, который мучает другого человека, может декларировать что угодно, это его дело. Я должен сам поверить в это. Не принять эту доктрину, а поверить в то, что я в этих условиях нахожусь по воле Божьей. Это большая разница.

Мне могут сказать что угодно. «То, что тебя бьют каждый день, это воля Божья». Я могу с этим согласиться. Куда мне деваться? Я соглашаюсь, терплю, а что мне еще остается делать? Это никак не созидает меня, это, наоборот, разрушает мое тело, это разрушает мою душу, я исхожу духом от отчаяния, я думаю через какое-то время, через месяц или год, как просто прекратить все эти издевательства, и всё.

Да, так оправдываются и оправдывали всегда огромное количество злых дел, совершаемых как бы во имя Бога. Мы знаем это даже из евангельского сюжета, когда евангелист Иоанн предсказывает, что в последние времена будут убивать христиан, думая, что тем совершают служение Богу. Без разницы, чем они оправдывают свои поступки, без разницы, что они мне говорят и с чем я молча соглашаюсь, это ничего не значит. А вот если я верю сам в то, что это так, не принимаю смиренно то, что мне сказал мой мучитель или кто-то еще, а верю, что это действительно так, тогда действительно у меня получается смирение.

А ложное смирение ничего подобного не имеет. Оно совершенно по-другому устроено. Человек смиряется не по вере, а чтобы угодить другому человеку в надежде, что однажды это кончится, в надежде, что когда-то он устанет или поймет, что это бесполезно. Если это касается семейных отношений, я хочу снискать его милость, я хочу, чтобы он увидел, какая я послушная, перестал бы на меня сердиться, перестал бы злиться. Я хочу угодить ему, я хочу, чтобы он не расстраивался, я хочу, чтобы он наконец-то понял, что я хороший человек (хорошая жена или хороший ребенок, хороший родитель). Я хочу доказать, что на меня не надо сердиться, что мы прекрасно поладим, если он перестанет сердиться.

Внешне никакой разницы. И тот смиряется, и другой смиряется. Но Бог смотрит внутрь, он смотрит на сердце человека. Когда человек верит в смиряющегося и распятого на Кресте Бога, Который смирил Себя даже до смерти, тогда по вере в Распятого, по вере в то, что это по Его воле, и изливается на человека благодать Святого Духа, преображая его сердце. Эта благодать сначала преображает сердце человека. Как мы видели, читали еще в прошлый раз, человек, который смиряется по вере, привлекает благодать Божью. Если он смиряется с верой, то благодать преображает его сердце, утешает его сердце, дает сердцу мир, не только силы терпеть, но мир, все более и более увеличивая в нем веру, которая делается в конце концов непоколебимой и постепенно меняет сердце даже мучителя.

Вот, например, бытовая ситуация, житие святой праведной Иулиании Лазаревской, которая, будучи сиротой, взята была в дом, стала женой одного, в общем-то, хорошего человека, служившего своей стране. Но она всю свою жизнь должна была жить со свекровью. А свекровь была как свекровь. И та жила в ее доме и знала, что такое ходить по одной половице и на другую не заглядывать. Ей запрещалось даже милостыню раздавать. Но она терпела. Терпела с верой, что это воля Божья.

И в конце концов ее святость стала очевидна всем. И она была прославлена еще при жизни и канонизирована очень быстро, потому что ни у кого не было сомнений, что это святой человек. Хотя ничего она не сделала. Она просто жила дома со своей свекровью, рожала детей, делала все по хозяйству, умудрялась молиться, умудрялась раздавать милостыню, хотя ей это было запрещено. Но она находила возможность, чтобы, не преступая запрета, делать то, что велела ей благодать, переполнявшая ее сердце, только потому, что с верой приняла: это воля Божья. И Бог утешал, вдохновлял, преображал ее всю жизнь. И свекровь умерла в мире, примирившись со своей невесткой, и все было хорошо, как в доброй западной христианской сказке.

Есть пример других отношений. Святой праведный Иоанн Русский попал в плен во время Прутского похода к одному злобному турецкому вельможе, который над ним издевался. Издевался очень долго, упорно. Издевались над всеми пленными, но все пленные приняли ислам, и это отчасти избавило их от прямой жестокости. Иоанн Русский не принял ислам. Но он считал, что это Бог сделал злого турецкого вельможу его господином. Не потому, что так сложилась жизнь, а Бог привел его сюда и поставил его в рабы к этому жестокому господину, так угодно Богу.

И эта вера преобразила Иоанна Русского, сделав его святым настолько, что даже вельможа в конце концов склонился перед праведностью этого человека, стал мягче, добрее. Да, он не стал христианином, но изменился очень сильно и почитал своего слугу Иоанна Русского, и все вокруг его почитали. У него не было возможности общаться с людьми, но все знали: в имении этого злого турка живет Божий человек. Потому что он в отличие от всех принял эти обстоятельства как волю Божью. Ему не вельможа об этом сказал, не священник на приходе, он сам поверил в это, потому это преобразило его жизнь.

Это принципиально, это то, что внутри. Не просто покориться обстоятельствам: куда ж деваться? А именно поверить, что эти обстоятельства от Бога, что Бог в этих обстоятельствах присутствует, Христос всегда со мной и ведет меня этим путем, потому что Сам прошел этим путем. И эта мысль животворит сердце, низводя на него благодать, и меняет жизнь этого человека.

А если это не приводит к благодати, если разрушает душу самого человека, как бы смиряющегося, это значит, что нет веры. Человек терпит, потому что безысходность, потому что некуда деваться, а вовсе не потому, что верит, что так действительно велит Бог. А если не по вере, то это зло. Как говорит апостол Павел, все, что не по вере, есть грех (Рим. 14, 23). Если у меня есть вера, тогда есть Христос, силой Которого я терплю. Если нет веры, то эти обстоятельства не созидают жизнь человека, а разрушают. А как разрушающие жизнь эти обстоятельства нужно прекратить.

И второе размышление по поводу ложного смирения.

16-й абзац:

Что приводит к смирению, о сем некто из старцев сказал так: путем к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно, – и то, чтобы считать себя ниже всех, – и непрестанно молиться Богу. – Телесные труды приводят душу к смирению, потому что душа состраждет телу и соучаствует во всем, что делается в теле. Как труд телесный смиряет тело, то вместе с ним смиряется и душа. То, чтобы считать себя ниже всех, есть отличительная черта смирения, и навыкновение и упражнение в сем само собою укореняет смирение и искореняет гордость, какую назвали мы первою. Ибо как может кто-либо гордиться пред кем-либо, или укорить, и уничижить кого тот, кто почитает себя ниже всех? – Так же и то, чтоб молиться непрестанно, явно противится гордости – второй. Ибо очевидно, что тот наклоняет себя к смирению, кто, зная, что не может совершить никакой добродетели, без помощи Божией, не перестает всегда молиться Богу, чтобы Он совершил с ним милость. Почему непрестанно молящийся, если и сподобится совершить что-либо, то зная, почему он совершил сие, не может возгордиться; ибо не может приписать сего своей силе, но все свои успехи относит к Богу, всегда благодарит Его и всегда призывает Его, трепеща, как бы ему не лишиться таковой помощи. Итак, он со смирением молится и молитвою смиряется; и чем более преуспевает всегда в добродетели, тем более всегда смиряется; а по мере того, как смиряется, получает помощь и преуспевает в смиренномудрии.

Про труды мы отложим, это к нашему разговору отношения не имеет в контексте ложного смирения. Нас волнует вторая часть 16-го абзаца: не просто молитва, а непрестанная молитва. Если человек верит, что попал в эти трудные обстоятельства по воле Божьей, то он неизбежно молится. Молится всегда, молится с великим трепетом, с великой болью, потому что обстоятельства-то тяжелые, он же человек, ему и больно, и страшно, и одиноко. Но он верит, что это не чья-то злая прихоть, а воля Божья. Значит, он должен в этих тяжелых обстоятельствах сохранить верность Богу. Поэтому он молится, чтобы быть верным Богу, как и Христос молился.

Мы всегда как-то выносим за скобки подвиг Иисуса Христа. Для нас Его подвиг – это только Его крестные страдания, Его распятие. Но Он же жил среди строптивого, развращенного народа. Он целый день был на людях, к этим людям относился смиренно и кротко, а эти люди доставали Его. Ученики не верили Ему, книжники и фарисеи постоянно искали, каким бы образом сделать Ему больно, опозорить, опорочить Его. Откуда Он брал силы являть смирение и кротость?

А мы знаем – в ночной молитве. Каждую ночь Он уходил молиться и молился почти всю ночь. Для чего? Просто это как некая данность форме? Положено молиться – иди молись? Нет. Если бы Он не молился ночью, Он бы не вынес дня. Ему бы стало плохо, Он бы разгневался, Он бы не выдержал, Он бы просто упал без чувств и сил, потому что не в состоянии был выносить такое количество чего-то от него требующих людей. Но Бог укреплял Его по человечеству. А чтобы это укрепление происходило, Он идет и молится почти каждую ночь. Мы знаем об этом несколько свидетельств.

Это образ человека, попавшего в трудные обстоятельства. Да, человек, сидящий на диване и читающий книги (может быть, даже хорошие, духовные книги, у которого замечательная жена, замечательные дети, замечательная мама, которая ничего от него не требует, а готова всячески окружить заботой и теплотой, боится потревожить лишний раз), действительно может иногда помолиться, иногда не помолиться, у него все хорошо.

А что делать тому, на которого каждые пять минут кричат или орут, которого унижают или бьют? Это же невыносимо. Но вынести-то это надо. Раз он верит, что Бог его поставил в эти условия, у него нет другого выхода, как только молиться, иначе гнев и отчаяние его раздавят. Он молится, чтобы не впасть в отчаяние, не сорваться на гнев или агрессию. И вот он молится, молится с болью, ему нужен Христос здесь и сейчас, ему нужно, чтобы Христос пришел и утешил.

Вы когда-нибудь читали жития мучеников? Хотя и отражено это в Деяниях святых апостолов, но еще ярко видно и в житиях. Вот мучают целый день какого-нибудь великомученика (Димитрия Солунского, Георгия Победоносца, Екатерину), не всех же сразу убивают, бросают на ночь в темницу. Что там делает человек? Почему он молится? Он же измучен физически, душевно, но он молится. А нет другого выхода, надо же набраться сил. И вот человек, попавший в тяжелую ситуацию, молится, чтобы его не раздавили гнев или уныние, печаль или отчаяние, он молится, чтобы остаться верным Богу, исполнить послушание, как было естественно для Христа в Гефсиманском саду молиться перед самым тяжелым для Него испытанием.

Но ложное смирение потому и ложное, что человек не молится. Не молится, потому что не верит, и не поверит, потому что не молится. Немного вначале почитает человек какие-нибудь молитвы об умирении враждующих или акафист «Умягчение злых сердец». Лучше не стало. «Ну и ладно. Больше не буду читать, уж как-нибудь. Молитвы нет, веры нет. Как-то терпеть-то надо, буду терпеть. Потому что некуда деваться. Уйти не могу, сбросить ярмо не могу. Деваться некуда, буду терпеть и смиряться».

Но это не смирение, оно не созидает, а разрушает, потому что нет ни веры, ни молитвы. А что получается? Душа сокрушается от этого горя, неизбывной тяготы, постоянного унижения и насилия, и нет никакого просвета. Нет веры, нет Христа, нет утешения свыше, нет Бога в этом месте. Я просто терплю, потому что некуда деваться, я консервирую свое отчаяние.

Но ведь это и есть ад, самый настоящий. Здесь, на земле. И никто нас туда не помещал, мы сами туда себя поместили. Это не Божья воля меня туда вогнала. Если я верю, что это воля Божья, тогда я должен молиться. Молясь, я стяжаю благодать, которая преобразит мое сердце и уберет вон отчаяние.

Нет, я сам себя поместил в этот ад, сам поверил, что это неизбывно. Я не хочу сделать ничего, чтобы разорвать эти отношения и уйти куда угодно, но нельзя же допускать разрушения своей души. Хоть куда, но уйти, разорвать эти порочные отношения или поверить: раз они неразрывны, значит – это Бог сделал. А поверив, молиться. Помолившись, я приобрету благодать и увижу, что все вокруг меняется. Но просто консервируя свое отчаяние, я погружаю свою жизнь в ад, и, естественно, душа моя умирает.

Истинное смирение есть путь к благодати, и всегда благодать жизни свидетельствует, что это подлинное смирение. Смирение ложное есть путь в ад, путь к отчаянию. И это отчаяние, разрушающее душу, и свидетельствует о том, что смирение ложное.

Записала Инна Корепанова