Читаем Добротолюбие. «Борьба с тщеславием». Священник Константин Корепанов

На самом деле мы очень плохо представляем жизнь святых подвижников той далекой эпохи, особенно если она у нас рисуется лубочными картинками житий святых. Жития святых – замечательная вещь, и я считаю, что каждый человек должен их обязательно прочитать в свое время. Но они всего лишь жития святых. Они не являются документальной биографией. Они именно жития – особый жанр литературы, когда рассказывается о том, как великий подвижник то и то делал. Причем рассказывается с важной педагогической целью: захватить, пленить, вдохновить, увлечь человека к подвигу.

Но вообще-то жизнь любого святого подвижника включает очень много просто человеческих компонентов, о которых не пишут. Кроме того, путь аскетов, подвижников, пустынников включает в себя почти целожизненный период брани, о которой в житиях не написано. Ну а что писать-то?!

Очень давно я заметил такую интересную вещь: люди, которые читают жития святых, имеют одно представление о благочестивых подвижниках, а люди, которые читают книги, этими святыми написанные, имеют другое представление о подвижниках. Ведь ни преподобный Исаак Сирин, ни преподобный Ефрем Сирин, ни преподобный Антоний Великий, ни святитель Василий Великий, ни любой другой подвижник не писали о том, как они изгоняли бесов, как исцеляли людей, какие откровения видели. Нет, они писали о борьбе со страстями. А жития как раз описывают разные великие интересные события, произошедшие в жизни этих людей. А если мы читаем именно то, что написали сами подвижники, они как раз и описали вот этот самый длительный период их аскетического пребывания, тот самый период, который лежал между «пришел, увидел» и «победил». Между этим лежит целый пласт жизни в среднем тридцать лет (двадцать-сорок, но в среднем тридцать лет).

Эти тридцать лет наполнены тем же самым (вот что важно), чем наполнена наша жизнь: в другой амплитуде, в другом подвиге, в другом количестве подвига, но и в другом количестве переживаемых скорбей. То есть, конечно, они не нам чета, но боролись-то они с тем же самым, с чем и мы. И вот этого представления нам не хватает. И это представление как раз и дает нам чтение святых отцов.

Но чтобы это увидеть, надо именно внимательно читать святых отцов. Желательно читать даже не «Добротолюбие», я бы сказал, а собственно сами тексты, потому что «Добротолюбие» – это же выборки из святых отцов. Скажем, семь томов Собрания сочинений преподобного Ефрема Сирина на русском языке и примерно 150 страниц в «Добротолюбии» – это же разное соотношение. Слово преподобного Исаака Сирина или даже преподобного Иоанна Лествичника не копирует здесь «Лествицу»; «Добротолюбие» только вставляет некие фрагменты из «Лествицы». Очень много интересных вещей, которые в полном тексте, так скажем, мы наблюдаем.

Что мы наблюдаем? Мы наблюдаем, что подвиг святых отцов был очень-очень напряженный. А это от нас уходит. Представляется, что он пожил в пустыне, через пять-семь лет овладел непрестанной молитвой или еще чем-то и стал трудиться, чудотворить и так далее. На самом деле нет! Он прошел довольно трудный путь борьбы со страстями, с теми же самыми страстями, с которыми боремся мы.

Еще пример к вопросу: что делать, если заскучал? Не помню, говорил или нет, слова преподобного Пимена Великого из Древнего патерика. Люди спорили о том, как реагировать на то, что монахи на службе спят. Был специальный человек, который ходил и будил их, чтобы они не засыпали. Нормальная практика. Действительно, подвижничать пришли, так что спать? А преподобный Пимен Великий говорит: «А я, если вижу спящего брата, сяду рядом с ним, положу его голову к себе на колени, пусть спит».

Почему так? Нет, сам-то преподобный Пимен не спит. Почему он такой снисходительный? Он любит, наверное, всех? Почему он любит? Как из состояния принципиального отношения к немощам другого человека вдруг появляется снисходительное отношение к немощи другого человека? А только тогда, когда ты сам перенес собственную немощь, когда ты сам знаешь, как трудно бороться со сном в определенном возрасте, как трудно преодолеть этот сон, когда ты еще не истончил свое тело, как это трудно и невыносимо. Апостолы и то спали, хотя там такая напряженная минута была. Но немощен человек, и преподобный Пимен это знает. А раз немощен, значит, надо человека поддержать, чтобы он не перенапрягся, о чем мы и говорили в прошлый раз. Когда человека перегружают, передавливают, перенасыщают тем, что его душа переварить, осознать, перечувствовать еще не может.

У преподобного Исаака Сирина есть такая замечательная вещь. Он говорит о том, как бороться с унынием, перечисляет разные способы, а потом говорит: «Ну, если ничего не помогает, накройся рогожкой и спи». Это пишет пустынник, причем пустынник сирийский, где такие вещи никак не могут пройти. Это же суровые аскеты, всю жизнь проживавшие в подвиге. Ну а если ничего не помогает?! Он же не говорит, что во всех случаях ложись и спи. Он говорит: если ты то попробовал, то попробовал, то попробовал, но ничего не помогает, то просто выспись. Сегодня поспишь, завтра поспишь, послезавтра поспишь, и все нормально будет. Отдохнешь немного, спать надоест, и ты возьмешься за дело.

Все это потому, что ведь спать-то можно, а из кельи выходить нельзя. Ведь именно к этому влечет нас уныние: убежать из кельи, вырваться куда-нибудь, что-нибудь купить, что-нибудь посмотреть, что-нибудь послушать, то есть открыть свои чувства, чтобы туда заполз мир, и снова этого воздуха мира хапнуть. Естественно, болезнь только усугубится.

А если ты не разрешаешь эти чувства, но просто спишь, ты просто восстанавливаешь душевные и физические силы. Ты не можешь бесконечно спать: ты не такой человек и не в том состоянии. Да и неинтересно спать в пустыне. Через день, максимум через два ты будешь способен снова возвратиться к подвигу. Надо понимать, просто знать некоторые особенности, которые часто в житиях не указаны.

Например, двадцать лет боролся с унынием сопостник Варсонофия Великого Иоанн Пророк, да и сам преподобный Иоанн Лествичник. Более того, у Иоанна Лествичника благодаря борьбе с унынием и появился, собственно говоря, материал для «Лествицы». Он так боролся с унынием: делал выписки из разных пергаментов, из разных источников, все это записывал, хотя это было не принято на Синае, чтобы хоть как-то побороть уныние. А в результате этого родилась потом «Лествица».

Примерно пятнадцать лет приходилось практически без всякого подвига в тяжелейшем унынии жить архимандриту Софронию (Сахарову). Тридцать лет боролся с бесами старец Силуан Афонский. Тридцать лет, приходя в келью, чтобы там молиться, он находил там бесов, несмотря на то что ничего «достойного» бесов он не сделал.

Это надо просто знать. Я перечислил самые известные истории, но вообще-то они есть у каждого подвижника. И в основании всего этого лежит образ апостола Павла, который мучим был ангелом сатаны и молился, чтобы этот мучитель от него отошел. Но Господь сказал: Сила Божия в немощи совершается (2 Кор. 12, 9). Ибо когда ты немощен, когда ты знаешь свою немощь, тогда силен. И уныние необходимо подвижнику, чтобы он познал свою немощь, чтобы окончательно смирился. Об этих вещах нам надо знать, чтобы бороться с собственным унынием и не впадать в отчаяние.

Ну а мы переходим к следующему разделу борьбы со страстями. Мы поборолись немножко с унынием, теперь преподобный Ефрем Сирин пишет о борьбе с тщеславием.

260-й абзац:

Разумей, монах, что говорю: да не будет у нас с тобою вне – благоговение, а в келье – беспечная распущенность; чтоб не быть подобными «гробам повапленным» (Мф. 23, 27). Ибо на всяком месте один и тот же Бог, Коему слава вовеки! Аминь.

Разумеется, это относится не только к монахам, это, можно сказать, относится к любому христианину: разумей, христианин, что говорится здесь. Описанная здесь угроза (превратиться в покрашенный гроб) относится тоже ко всем христианам и, по сути дела, восходит к предупреждению Господа Иисуса Христа, когда Он говорит: «Берегитесь закваски книжников и фарисеев» (см. Мф. 16, 6).

А что такое закваска книжников и фарисеев? Это лицемерие. Поскольку слово Христа относится ко всем христианам, то и этот отрывок относится тоже ко всем христианам: разумей, христианин, чтобы тебе не быть лицемером.

Что значит «лицемер» в нашей повседневной действительности? Это когда ты, например, на людях – один, а в собственной квартире – другой. Когда ты в храме – один, а на работе – совсем другой. Когда ты снаружи – один, а внутри – совершенно другой. Это такие срезы, такие векторы, такие, скажем, проявления, по которым мы можем узнать, что мы тоже лицемеры.

Если мы по-разному ведем себя в храме и на работе, дома и на людях, если мы на самом деле снаружи хотим казаться хорошими, а внутри у нас все бурлит, то мы лицемерим. Собственно, последняя эта болезнь, последние перечисленные болезненные состояния, когда мы снаружи одни, а внутри другие, – вот это состояние является фундаментом, является корнем для всякого лицемерия.

Если внутри у человека нет Христа; если внутри он не живет перед лицом Бога, то он неизбежно будет лицемерить. Это, скажем, закон духовной жизни, столь же четкий, столь же неотвратимый, как закон всемирного тяготения. Если мы в сердце не стоим перед лицом Господа, то лицемерие для нас неизбежно.

Поэтому очень важная установка: пока Духом Святым не вселится Христос в сердце человека, лицемерие неизбежно. Пока мы не соединимся с Богом в Духе Святом, лицемерие никуда не уйдет, оно будет нашим основным лейтмотивом или качеством жизни.

Как проявляется это лицемерие в повседневной жизни? По сути дела, как живет человек вне этой самой благодати Святого Духа? Если не родился в нем Христос, если он не соединился с Богом во Христе, если Духом Святым не вселился Христос в его сердце, как это должно быть в таинствах Крещения, Миропомазания, Причащения, то что тогда происходит? Что чувствует такой человек?

Вот он ходит в церковь, он ходит в храм, молится, причащается даже, читает какие-то книги, он делает какие-то добрые дела, постится, читает молитвы, акафисты. Естественно, если сказать ему, что он лицемер, он возмутится: «Как лицемер?! Я – подвижник. Может, не очень великий подвижник, но подвижник: что могу, то делаю».

Так вот, если человек недугует лицемерием, если оно в нем живет, то с ним происходят следующие вещи. Он видит только свои внешние ошибки, замечает именно то, что он делает не так.

Например, начал человек вкушать пищу и забыл, что среда сегодня, сметанки в суп положил на автомате и расстроился: «Хотел же попоститься… Среда же все-таки сегодня, а тут такое дело…» Пошел в храм, в автобусе поехал, но что-то не получилось: кто-то место не уступил. Нашумел, наворчал… и поругался. Как-то нехорошо, неловко поругался. Тот не прав, конечно, но и ругаться тоже как-то некрасиво, но заметил, что поругался. Потом телевизор посмотрел, еще что-то. Такие вещи он за собой замечает. И замечает только то, что происходит с ним вовне.

Второе – это когда мы начинаем видеть результат своих усилий. Вот мы читаем акафисты (мы это видим), читаем молитвы (тоже это видим). Мы постимся, и у нас получается. Вот раньше не мог прочитать акафист, а теперь получается. Слава Богу, каждый день читаю! Псалтирь даже в этот пост получилось почитать. И пост в прошлом году тяжело давался, а в этом году проще поститься.

Человек видит, что у него стало лучше, и доволен. Он не то чтобы блокнот заводит на стенке, на холодильнике, он внутри себя отмечает эти моменты, и он доволен. Этот пост у него получился! В прошлый раз он пару раз срывался на молочные продукты (желудок болел), а в этом году прошел пост, и ничего такого не было, обошелся без молочки. Очевидный успех! В прошлый пост он никак не мог до конца Псалтирь дочитать, а в этот год получилось, несмотря на искушения. Вот этот пусть миллиметровый рост есть, и человек собой доволен.

Третье – он видит ошибки близких людей и не может их не осудить. «Ну, очевидно, я, скажем, молюсь, а ты не молишься. Ну как можно жить без молитвы? Я вот перед едой помолился, а ты свинья, что ли, что не молишься? Надо молиться! Я вот пощусь. Вообще правило есть: Великим постом все должны поститься, а то от Причастия отлучат. Ну как же так?! Надо поститься, хочешь или не хочешь. Все же терпят, всем нужно, а ты – что-то как-то один. Я причащаюсь каждую неделю – и тебе надо причащаться. Вообще-то ты грешнее, поэтому тебе надо чаще причащаться».

И прочие ошибки другого очень хорошо видны. И человек, естественно, говорит, что эти ошибки надо исправлять.

Четвертое свойство такого человека – он не видит добрых качеств окружающих людей, а если начинает их замечать, то они его угнетают, или раздражают, или ввергают в уныние. «Конечно, ему легко говорить, у него жена есть, а у меня нет жены. Конечно, ему легко говорить, он один живет, а у меня четверо детей и жена. Конечно, ему легко говорить, он в своем доме живет. Конечно, ему легко говорить, он на пенсии. У меня все труднее, у меня все хуже. Вот поэтому я не могу жить так, как он».

На самом деле нас угнетает успех другого человека. Мы всем рассказываем: «Вот правило у меня небольшое, собственно говоря: акафист, два канона, кафизма из Псалтири, поклончики делаю сколько могу (около пятидесяти), молитву читаю Иисусову в течение дня». Вот так спокойно, смиренно рассказываем людям.

Вот кто-то взял и сказал: «Ну так это хорошо, конечно. А я, например, читаю по три кафизмы». И нам обидно: «Как это он по три кафизмы, а я всего одну?» Мы начинаем искать причину, почему он читает по три: «А, так он же не работает, он же пенсионер. Конечно, он может прочитать три кафизмы. Вы же понимаете, что я все равно лучше, а не тот, который по три кафизмы читает». То есть человек не может спокойно относиться к успеху ближнего.

И последнее: человек в таком состоянии считает необходимым расслабиться, потому что труд же был, подвиг был, причащались, каялись, молитвы читали, теперь надо отдохнуть, надо расслабиться, надо любую возможность использовать. «Вот сейчас есть возможность отдохнуть – надо отдохнуть, а придет время – буду молиться».

Фактически человек относится к некоему напряжению своей жизни, к некому усилию своей жизни как раб или наемник: раз мне за это не заплатят, я и делать этого не буду; раз никто пока не видит, никто не контролирует мои работы, я пока и отдохну.

Все вместе эти перечисленные признаки и качества, наша реакция на свои или чужие какие-то проявления – и есть признаки тщеславия.

Записала Инна Корепанова