Читаем Добротолюбие. 8 февраля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина из второго тома «Добротолюбия». Продолжая разговор о восприятии зла, читаем 178-й абзац:

Но как же и Сам Бог о Себе говорит: «Аз есмь... творяй мир и зиждяй злая» (Ис. 45, 7), – и Пророк о Нем свидетельствует: «или будет зло во граде, еже Господь не сотвори» (Амос. 3, 6)? – Священное Писание словом зло иногда означает прискорбные случайности не потому, чтоб они в существе своем были зло, но потому, что чувствуются как зло теми, которым на пользу посылаются. Ибо Слово Божие, говоря с людьми, по необходимости говорит человеческими словами и с человеческими чувствами. Так сечение и прижигание спасительное, которые врач благодетельно делает страждущим опасными вередами, почитаются злом от тех, кому приходится выдерживать их; также коню шпоры и погрешающему исправление – не сладость; и все дисциплинарные строгости тем, кои проходят курс образования, кажутся горькими, как говорит Апостол: «всякое наказание в настоящее время не мнится радость быти, но печаль…» Таким образом слово «зло» полагается иногда в значении прискорбных случайностей, как в следующем изречении: «и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори» (Ион. 3, 10). И еще: «яко милостив Ты еси Господи, щедр, долготерпелив и многомилостив и каяйся о злобах человеческих» (Ион. 4, 2), то есть о прискорбных лишениях и бедствиях, которые вынужден бывает наводить на нас за грехи наши. О них другой Пророк, зная, как они полезны для некоторых, не из враждебного к ним чувства, но по желанию им спасения, так молится: «приложи им зла Господи, приложи зла славным земли» (Ис. 26, 15). И Сам Господь говорит: «се Аз наведу на тя злая» (Иер. 11, 11), то есть скорби и разорения, которыми будучи в настоящее время спасительно наказан, вынужден будешь наконец обратиться и поспешить ко Мне, Которого в дни счастья своего забывал. Почему мы не можем признать их существенным злом, когда они многим служат во благо и ведут их к восприятию вечных радостей. Итак, – возвратимся к предложенному вопросу, – все считающееся обычно злом, причиняемое нам врагами, или другим каким образом нас поражающее, не должно быть почитаемо нами злом... И тогда оно не будет уже таково, каким почитает его нанесший его в яростном духе, а таково, каким восчувствует его претерпевающий его…

Иоанн Кассиан разбирает разные сюжеты Священного Писания, в которых наведение того или иного зла приписывается Богу. И он говорит, что это не является сущностным злом, а только действие, которое воспринимается как зло, с точки зрения человека. И Писание таким образом как бы дает оценку и людям, потому что люди и скорби воспринимают как зло, а это неправильно. И получается, когда люди различные скорби, страдания, извне приходящие, прискорбные обстоятельства воспринимают как зло, это свидетельствует о том, что они неправильно видят мир.

Во всех этих цитатах, которые приводит Иоанн Кассиан, прискорбные ситуации, скорби, наводимые Богом, называются злом, потому что они воспринимаются таковыми человеком. А раз человек их таковыми воспринимает, значит, он не знает, что зло в нем самом. И если он не знает, что зло в нем самом, он еще не знает Бога, он не прикоснулся к Нему. Он не знает ни себя, ни Бога, поэтому тайну своего сердца  не ведает. Он не знает, что он источник греха, не знает, что он единственный источник зла.

И в этом смысле великая тьма, которая охватит человечество в конце времен, есть именно эта тьма. Люди будут стенать от всех бедствий, находящих на вселенную, стенать в беспредельном горе, отчаянии от того, что сделать ничего нельзя, хотя даже с точки зрения Священного Писания все эти бедствия будут лишь наказанием для того, чтобы человек от этой скорби обратился к Богу.

В Апокалипсисе есть такой сюжет: в последние времена придут пророки Енох и Илия и будут творить великие знамения, вполне соответствующие по размаху и уровню мощи тем чудесам, которые будет творить антихрист. Но эти чудеса будут только мучить людей, потому что они воспринимают это только как усиление скорби, хотя это Бог протягивает им руку. Но настолько те люди уйдут во тьму, настолько не будут способны видеть в скорбных обстоятельствах Бога, что чем больнее и тяжелее им будет, тем больше будет их ненависть к Богу, а не наоборот.

Через какое-то время у нас будет два сюжета, которыми Иоанн Кассиан проиллюстрирует свои слова и замечания. С нашей точки зрения, времена Иоанна Кассиана – удивительные, это золотое время, золотой век христианства. Но уже тогда вполне очевидно проявлялась антихристианская позиция, когда человек начинал видеть в любой скорби зло, а другого, доставляющего ему скорбь, считал злодеем и ненавидел его. Это уже тогда воспринималось как антихристианство, как позиция человека, отступившего от веры, как позиция человека, который потерял благодать Божью. Иоанн Кассиан пишет об этом именно потому, что уже тогда люди впадали в это состояние, в эту как бы прелесть, думая, что человек, причиняющий им скорбь, причиняет им зло, а раз он причиняет им зло, он есть носитель зла, а раз он носитель зла, я буду его ненавидеть. Таким образом, человек сознательно отступал от Христа и от христианства.

И сейчас это, естественно, проявляется в больших масштабах. Но суть этой проблемы с годами становилась все болезненнее, острее и в конце концов стала просто больным кровоточащим местом на теле человечества и мешала людям не только как-то жить, но мешала категорически принять Церковь. Неприятие Церкви основывалось на том, что она утверждает отношение к скорби не как к злу, а именно как к трудности, которая посылается нам для чего-то Богом, а потому не есть зло, и любой злой человек есть орудие в руках Божьих. Не случайно люди, встречающие такую позицию, начинали ненавидеть Церковь и уходили из нее, становились не только человеконенавистниками, а богоненавистниками, уходили в революцию, в мятеж, в бунт, в безумие, куда угодно.

Например, Иван Карамазов, чьи мысли я сейчас имею перед глазами, сошел с ума, обезумел. Кто-то совершал убийства (в тех же романах Ф.М. Достоевского), кто-то потом стал совершать революцию. И всё это люди, которые начали с того, что поверили, что любое приходящее извне нечто скорбное есть зло и причиняющий эту скорбь есть злодей. Если он не хочет измениться, я должен его ненавидеть, должен его уничтожить. Уничтожить. Уничтожая такого человека, я мню себя уничтожителем зла. Так совершаются революции, на этом основании они и происходят: как борьба со злом, точнее – как борьба со злодеями. Именно поэтому, естественно, любая революция, любое желание уничтожить злодея заканчивается большим злом в мире, большей кровью, большим насилием, большей жестокостью…

Это закономерно. Но в том-то и беда, что люди, вставшие на этот путь, уже не воспринимают того, о чем свидетельствует Церковь, они считают, что они заведомо правы, потому что борются со злом. А в сущности они в этот самый момент и становятся носителями зла, ибо они отделили себя от Бога, они присвоили себе суд, они считают себя мерилом правды, критерием различения добра и зла, они считают себя вправе решать судьбу другого человека, а главное, они отделили себя от Бога; стало быть, внутри их нет Бога, там смерть, темнота, они становятся носителями зла. Вот о чем говорит Иоанн Кассиан и вот от чего нас предостерегает.

Абзац 183. Он ставит вопрос: скорби – это не зло, но как их терпеть?

Как приобрести и сохранить терпение и благодушие? – Истинного терпения и благодушия ни приобрести, ни сохранить нельзя без сердечного смирения. Когда терпение будет исходить из этого источника, тогда для избежания скорби от неприятностей не нужно будет ни запираться в келье, ни укрываться в пустыни. Утверждаясь в глубине души на добродетели смирения, своей родительницы и охранительницы, оно не имеет уже нужды во внешних пособиях. Почему, если по причине какой-либо напраслины мы растревоживаемся, то явно, что в нас не прочно утверждены основы смирения, и здание наше внутреннее при набеге даже маленькой бурьки, подвергается разрушительному потрясению. Не тогда терпение похвально и достойно удивления, когда внутреннее спокойствие хранится, не будучи потрясаемо никакими стрелами врагов; но тогда величественно оно и славно, когда пребывает непоколебимым, во время устремления на него бури искушений. И оно чем, по-видимому, сокрушается и потрясается, тем более укрепляется; и тем более изощряется, что по-видимому притупляет его. Ибо никому не неведомо, что терпение получило свое имя от перенесения прискорбностей, и потому никто не может быть провозглашаем терпеливым, кроме того, кто все, причиняемое ему, переносит без тревоги. И за это именно не незаслуженно так похваляется он Соломоном: «лучше муж долготерпелив, паче крепкого, удерживаяй же гнев, паче вземлющего град» (Притч. 16, 32) ( то есть долготерпеливый муж лучше храброго, а тот, кто сдерживает гнев, лучше того, кто завоевывает город)…

Как приобрести и сохранить терпение? Такой вопрос люди задают очень часто. И ответ на него очевиден, каждый понимает, как это делается. Каждый видит ответ. Не значит, что это легко приобрести, но что делать, в принципе очевидно: терпение хранится смирением. Но, с другой стороны, и смирение, мы знаем, приобретается терпением. Такие парадоксы, такие антиномии, такие закольцованные системы часто сводят людей с ума, когда они соприкасаются с какой-то частью святоотеческой письменности, особенно аскетического наследия.

Но представим себе: мы двигаемся на двух ногах. И наше движение происходит таким образом: когда мы отрываем одну ногу от земли, мы опираемся на другую, в этом и заключается ходьба, на одной ноге нельзя ходить. Получается, терпение приводит к смирению. Когда мы терпим, душа наша постепенно смиряется, а смирение по вере помогает приобрести терпение. Когда мы смиряемся, веруя, что эти скорби попущены, посланы Богом, то мы способны их перетерпеть. Или более развернуто: когда мы разумеем по вере, веру нашу воспринимаем разумно, мы знаем, что мы должны терпеть скорби, которые каким-то образом нам посланы. Вера наша нам говорит, что раз с нами это произошло, раз эта скорбь нам послана, значит, нам ее послал Бог, и это помогает нам терпеть. Когда мы понимаем, что мы живем в Божьем мире, управляемом Богом, переживание скорбей помогает нам терпеть. А раз мы терпим эти скорби, то они, естественно, определенным образом нас смиряют.

Но, с другой стороны, когда мы со смирением принимаем свое положение в этом мире, понимаем, что мы не хозяева этой жизни, что у нас есть Хозяин, у нас есть Господь, Который счел таким образом нам сегодня оказать Свое внимание, значит, для чего-то это нужно. Когда мы со смирением принимаем Его участие, когда со смирением принимаем нашу ограниченность, нашу грешность, нашу немощь, то это помогает нам терпеть. Таким образом взаимосвязаны терпение и смирение. Поэтому Иоанн Кассиан и пишет: то, что, по идее, должно было терпение сокрушить, то его и укрепляет. Скорби восстают, чтобы нас сломать, но, именно претерпевая эти скорби, мы и становимся по-настоящему терпеливыми.

Лет пятнадцать назад я попал с детьми в Царскосельский лицей, для нас там проводили экскурсию. Я к традиционной аскетической литературе привык, но тогда меня поразило, в каких условиях жили там дети. Это очень аскетические условия. Там сознательно не было отопления, там сознательно делали так, что все дети спали при открытых форточках. При отсутствии отопления они спали при открытых форточках и зимой, и летом. Были случаи, когда в умывальниках замерзала вода, когда просыпаться было очень холодно. У них и другие разные условия были очень суровые. Для чего? Это отнюдь никак не связано с аскетической традицией. Это связано с другим. Системой воспитания считалось, что изнеженный ребенок не способен ни к чему. Там воспитывалась элита, и человеку потом надо будет сражаться, выполнять тяжелые поручения, надо быть тружеником, надо быть способным терпеливо переносить трудности, решение которых неизбежно связано с государственной службой. Поэтому их так воспитывали, и это считалось нормальным. Ювенальной юстиции тогда не было. Но главная мысль: изнеженность воспитывает человека, не способного терпеть.

Оказывается, если серьезно над этим поразмыслить, то хуже кого-либо, чем человека, не выработавшего терпение, трудно себе представить. Он же ничего не сможет, он даже на работу ходить не сможет, потому что надо всю жизнь вставать, ходить на работу, переносить какие-то трудности сидячей, стоячей или ходячей жизни, переносить немощи коллег, сварливость или грубость начальства. Для всего этого нужно терпение. И вся жизнь ребенка, а потом взрослого как раз и построена на том, чтобы терпению его научить. И сама христианская жизнь наша напрямую зависит от терпения. В терпении вашем стяжите  души ваши (Лк. 21, 19).

Смирение в этом смысле как раз является помощником, чтобы претерпеть. Терпение является важнейшим инструментом не только спасения человека, но и вообще его социализации. Для того чтобы он был способен терпеть, важнейшим свойством является смирение. Смирение сознает себя достойным всего. Смиренный человек знает, что он достоин всего, что с ним происходит, достойное по делам (грехам) моим приемлю.

Смирение всегда покорно Богу и словам Его, поэтому смиренный человек понимает, что Бог навел эту скорбь, значит, надо потерпеть. Бог сказал терпеть, поэтому надо Его слушаться, надо потерпеть. Смирение покорно Богу и сознает, что это Его воля. Смирение не ждет ничего, смиренный знает, что он всего лишь маленький человек, не ожидает для себя ничего великого и особенного, поэтому умеет радоваться всему. Это состояние смирившегося человека очень сильно помогает терпеть.

А терпение, как навык души к перенесению скорбей, в конце концов приводит к тому, что ради Христа, по доверию к Богу, по доверию к Промыслу Божьему претерпевая что-либо, мы получаем благодать. А благодать – это всегда есть Бог в человеке. А Бог – это всегда есть припадание к смирению, приобщение к смирению. Поэтому чем больше человек терпит с верой во Христа, тем больше в нем благодати, тем более он смиренный, тем больше он приобретает навык к терпению.

Записала Инна Корепанова