Читаем Добротолюбие. 8 августа. Священник Константин Корепанов

Тридцать четвертый абзац:

Падая воздыхай, и преуспевая не надмевайся. Не величайся тем, что ты безукоризнен, чтобы вместо благолепия не облечься тебе в срамоту.

Собственно, все сказано самим абзацем, комментировать по большому счету нечего. Важно всегда помнить, что падение – это нормальное состояние человека. Об этом пишет Нил Синайский, до этого мы подобные строчки читали то ли у Иоанна Кассиана, то ли у аввы Исайи. Это общее место для святоотеческой письменности.

Я всегда слушающим говорю: «Вы читаете святых отцов, которые пишут о разных нюансах борьбы с блудной страстью, чревоугодием, гордыней, тщеславием. Разве они по книгам это изучали? Сидели и читали книжки?» У многих из них (например, у Антония Великого) вообще не было книг. У них не стояли на полках тома «Добротолюбия», они не читали Игнатия (Брянчанинова) или Феофана Затворника. У кого-то были небольшие списки, свитки, как у Иоанна Лествичника, а у кого-то не было ничего. И они делали записи как раз потому, что у них ничего не было, а люди, которые пришли после них, хотели иметь какие-то книги. Так, по чьим-то просьбам, было написано большинство книг, которые мы сейчас читаем как творения святых отцов.

Но если они описали какие-то страсти, значит – они пережили их, боролись с ними и впадали в них, хотя бы мысленно и чувственно. Они могли не впасть в какой-то грех делом, но почти дойти до совершения этого греха они неизбежно должны были. Иначе они никогда не смогли бы написать об этом. Они не книжники, а люди, которые в своей жизни на практике прошли через это и описали свой опыт.

И когда я говорю, что падение – это нормально, это относится не к нам – людям в неизмеримое число раз более немощным, гнусным, знающим грех и развратившимся гораздо сильнее, чем те, что подвизались в Синайской, Скитской, Фиваидской пустынях в IV, V или VI веке. Мы неизмеримо немощнее и грешнее этих людей. Но и они тоже падали, вставали, плакали. Иначе мы бы никогда не прочитали их книг, ничего бы не узнали о тех слезах, которые проливали авва Сисой, Ефрем Сирин, Агафон Великий или еще кто-то. Отчего бы они плакали, если бы никогда не знали падений? Пусть не в действительности, не телесно – но душевно и в уме они падали, и очень болезненно. Но они вставали и шли дальше.

Нил Синайский пишет о том, что, когда взойдешь на высоту добродетелей, ты должен ограждать себя, чтобы не упасть. Откуда он это знает? На лестнице добродетелей стоит вывеска: «Не влезай – убьет!»? Или он сам падал, но остался жив и видел, как другие падали и умирали? Может, просто он упал не с самой последней ступеньки, а где-то с середины, но это тоже опыт падений. Недопустимо изображать жизнь святого человека как шествие по какому-то райскому саду, где человек идет, срывает благоухающие цветы и с каждым цветком приобретает мудрость, знание или добродетель. Такого никогда не было и не будет. Человек опытом проходит эту жизнь, в терпении и падениях. Потому что только падения сильно, жестко, но глубоко учат вожделенному смирению. Их не нужно бояться.

Причем эта мысль настолько общая для всех святых отцов, что ее видно невооруженным взглядом. Они все говорят: важно не то, что ты упал, – важно научиться вставать. Нельзя не падать. Человек, достигший высот добродетелей, отличается от того, кто их не достиг, в первую очередь тем, что, хотя они оба падали, один вставал после падения, а другой нет. И хотя мы это знаем, в повседневной жизни каждый из нас мечтает о том, чтобы прожить безукоризненно, не согрешить ни разу. По этой причине мы впадаем в страшное отчаяние и депрессию, когда все-таки согрешаем.

Но апостол Иоанн Богослов в своем Первом послании ясно говорит, что нет человека, который жил бы и не согрешил. Это невозможное, немыслимое состояние. Только один без греха – Господь Иисус Христос. Все остальные грешат и будут грешить. Заканчивая послание, Иоанн Богослов говорит, что даже если человек скажет, что он не согрешил, то он – лжец, истины в нем нет. Он все равно будет грешить, и пока он это делает, ему нужен Спаситель от греха, искупитель, примиритель с Богом.

Постепенно в этой борьбе и вставании после собственных падений человек обретает то искомое ядро, вокруг которого он постепенно обрастает добродетелями, – смирение. Иного способа научить человека тому, что он без Бога совершенно ничего не может, к сожалению, не существует. Все равно это падения, ибо каждый падающий сначала подумал, что он может не упасть. Нет какого-то непостижимого состояния. Человек всегда падает, потому что сначала возгордился, превознесся, вел себя высокомерно, что-то приписал себе.

Если человек будет всякий раз, падая, вздыхать, бояться не собственных падений, а нежелания вставать после них, он постепенно достигнет искомого смирения. Падения станут реже, приобретенный навык смиренномудрия оградит его от дальнейших падений. Но фактически он всегда лежит в смраде своих некогда совершенных грехов с упованием на милость Божию. Непрестанное взывание к Богу постепенно и превращает его в святого. В сущности, это и есть внутреннее состояние человека, восходящего к вершине добродетели. То есть мы оцениваем его как добродетельного человека, а он изнутри видит себя лежащим на гноище, взывающим к Богу и получающим в ответ милость к своим немощам и грехам.

«Наставления» преподобного Нила Синайского подразделены по борьбе с той или иной страстью. Последнее, что мы читали – «О гордости», – мы закончили. Дальше идет третий блок назиданий преподобного Нила Синайского, который называется «Увещательные главы». Мы их целиком пропускаем (не потому, что эти главы не важны). Там содержатся короткие изречения на темы, которые мы уже разобрали.

Следующий, четвертый, блок собранных им изречений называется «Мысли, отводящие человека от тленного и прилепляющие к нетленному». Мы их тоже практически целиком пропустим, обратим внимание только на три абзаца и перейдем к пятому блоку, который называется «Подобные предыдущим мысли и увещания, извлеченные из других писаний преподобного Нила» (из первого слова к Евлогию, монаху). А сейчас остановимся на трех абзацах из «Мыслей, отводящих от тленного».

Абзац сорок седьмой:

Не желай разбогатеть ради нищелюбия; ибо Бог законоположил праведнику подавать милостыню от сущих (Лк. 11, 41; – из того, что есть у него).

Иногда хорошим людям приходит в голову мысль о том, что хорошо бы разбогатеть. «Были бы у меня деньги, я бы мог решить проблемы очень многих людей». Эти мысли есть сеть и соблазн. А для монашествующих они почти всегда заканчиваются гибелью. Почему сеть и соблазн? Что плохого, если я хочу разбогатеть, чтобы творить милостыню и помогать людям? Получается, что человек увлечен богатством… Именно увлечен: он же хочет богатства, чтобы помогать бедным. Он начинает мечтать, вожделевать богатства (чтобы использовать его во благо), но вожделеет он уже именно богатства, а не помощи бедным. Это неосознаваемое движение души. Человек неопытный этого не понимает и не контролирует это. А опытный знает: если он хочет богатства для того, чтобы помогать бедным, значит, он хочет богатства. Хотя поначалу он это желание прячет, мимикрирует под помощь бедным, но хочется ему одного. Хотеть богатства, пусть и для благих целей, – это сребролюбие, а не помощь бедным, хотя и какое-то время можно этой помощью заниматься.

На тему разумности и неразумности есть пример, эпизод из жития преподобного Феодора Эдесского, чьи писания тоже включены в «Добротолюбие». У него был брат (менее известный, хотя и более совершенный) – преподобный Иоанн Ветхопещерник. Они когда-то подвизались вместе. И однажды они шли по пустыне, по обычаю тех иноков. Шли не вместе, а друг за другом на некотором расстоянии, чтобы не предаваться праздным беседам, и шептали молитвы. Вдруг Феодор видит, что брат его Иоанн остановился, испугался, закрыл глаза, а потом отпрыгнул далеко и пошел дальше. Его смутило странное поведение брата. Он дошел до этого места и увидел валяющийся на его пути большой слиток золота. Он осудил брата, сказав: «Вот глупый! Это же Бог посылает нам золото. Сколько мы можем сделать добра с его помощью!»

 Феодор взял это золото, пошел в Эдессу, сотворил очень много блага с этим золотом, не взяв себе ничего. Он построил приюты для бедных, дома для вдов – вложил золото в хорошее социальное служение. Каждая песчинка этого золота была брошена в горнило социального служения. Когда он все это закончил и вернулся в пустыню, то не нашел там своего брата. Брат его ушел. Феодор начал звать своего брата и услышал голос: «Пока ты не смиришься и не покаешься за все, что сделал, не увидишь лица своего брата». Когда этот голос прозвучал, он вдруг увидел, кем он был и во что превратился. Хотя все это время, возвращаясь из Эдессы в свою пустыню, он кичливо думал: «Вот я расскажу это брату. Что же он, такой младенец, испугался золота, когда можно его надежно вложить?..» Он понял, что на самом деле осуетился, стал совершенно невыносимым человеком – гордым, тщеславным. Хотя он до крупинки, до копейки все вложил в социальное служение, но потерял все то, что имел. Ему пришлось вернуться в Эдессу, пустыня не приняла его обратно. Ему надо было нести покаяние. Он сделал посреди Эдессы столп и подвизался на нем до конца своих дней. Он нес покаяние среди города, которому сделал столько добра. Теперь он понял, что никакое это не добро, пытался молитвой исправить свою жизнь и сделанное им. Вот такой парадокс. Один рассуждает, а другой не имеет этого рассуждения и душу свою едва не погубил.

А есть другой, более известный, пример. Он часто используется в разного рода притчах. Взят из патерика. Был угольщик, который почти все заработанное тратил на бедных. И один монах стал молиться, чтобы у этого угольщика было много денег. Хотя ангел его отговаривал: «Ты сам не знаешь, чего просишь! Пусть будет так, как есть, и ничего другого ему иметь не надо». Но монах молился, говорил: «Ты не знаешь этого человека. Он удивительный. Он все раздает бедным. Если у него будет больше денег, он будет раздавать больше». Однажды угольщик находит слиток золота, продает его, становится богатым, а вместе с этим приходит и жестокость. И когда монах, который его знал, пытается прийти к нему в гости, тот его выгоняет. Тогда монах понимает, что сделал все необдуманно, и начинает много молиться, чтобы Бог вернул его обратно. На это понадобилось гораздо больше времени, но в конце концов Бог услышал этого монаха. Бывшего угольщика оклеветали, все у него забрали, вернули в прежний город. Он стал просто угольщиком и опять стал добрым и щедрым.

Таких эпизодов в житиях святых и в патериках очень много. Во-первых, человек не знает себя, не знает, что с ним происходит, когда он получает богатство. А во-вторых, он не верит и не знает Бога, Который поставил его именно в это состояние: не царем, имеющим возможность для благотворения, не богатым вельможей или олигархом. Он поставил его именно в это бедное состояние. Бог не ошибся. Бог знает, в какое состояние нас поставить. Желая изменить свой статус ради каких-то благих условий, мы, по сути, бунтуем против Бога, говоря Ему: «Господи, я всем доволен. Но если бы Ты сделал меня богатым, я бы стольким бедным помог!» Нет. Ты недоволен тем, что ты бедный. Помогай из того, что у тебя есть, и все. Ты возмущен против своего статуса, который тебе дан Богом, хочешь изменить его, но прикрываешь это какими-то благими оправданиями. Ты желаешь своей воли: «Я хочу помогать бедным! Я хочу!» А Бог, может, тебя поставил для того, чтобы ты другим делом занимался: книжки читал, за людей молился, землю пахал или людей кормил своим трудом… Для чего-то другого тебя привел в жизнь Бог. Узнай, для чего. Делай то, ради чего Он тебя привел в жизнь, а не желай того, чего Он тебе не дал. Любая своя воля закончится в конце концов поражением.

«Я хочу помогать бедным» – это нетрезвая мысль. Тебе никто не мешает помогать из того, что есть. Иди и давай. Да, может, это немного, но ты делишься, а это гораздо важнее. А ты хочешь, чтобы помощь была ощутимой, чтобы ты видел, как меняется в социальном плане жизнь человека. Ты хочешь быть богом этого человека. Тебе нравится само состояние, как ты раздаешь большими ломтями дары этой жизни. «Бог» и «богач» – однокоренные слова. Ты хочешь быть богом, хочешь, чтобы люди благодарили тебя, хочешь ощутить власть, как ты одним росчерком решаешь судьбы людей, облагодетельствовав их. Ты сможешь это понести? Задохнешься от гордыни. Ты не умрешь от того, что тебе не вынести этой славы, этого ощущения, что ты все можешь? У тебя же нет Божественного смирения. Ты смирись под высокую руку Бога, прими то, что Он тебе дает.

Если Бог увидит, что это действительно полезно и нужно, Он даст тебе возможность раздавать земные дары людям, но не прежде, чем ты смиришься настолько, чтобы эти дары не могли тебя разрушить. Это очень коварное состояние, поэтому сеть для всякого хорошего человека. Ведь дело не в обогащении бедных. Бог Сам может сделать всех богатыми. Если может тебя, то может и всех. Ты просишь у Бога богатства, чтобы раздать его бедным? Это нелепо. Попроси богатства для бедных. И посмотри, что будет. Но нет. Ты хочешь, чтобы богатство было только у тебя, чтобы ты был источником милости и радости других, чтобы видеть и сознавать, что ты можешь это сделать. Пусть они сами будут богатыми. Пусть у каждого будет достаток – помолись об этом. Если это так важно, у них будет то, что им необходимо. Ведь дело не в том, чтобы все бедные стали богатыми, а в том, чтобы изменилось сердце. Я творю милостыню, чтобы изменилось мое сердце, а не перестали существовать нищие. Нищие будут и должны быть всегда. Но, отдавая им часть своей жизни, хлеба, имущества, я приучаюсь делиться, я расширяю свое сердце, чтобы вместить в него боль человека. Я пытаюсь учиться любви. Со мной происходит нечто очень важное – для этого все сделано. А иначе мы попадем под искушение, которое отверг Христос, когда Ему сатана говорил: «Скажи, чтобы камни стали хлебами» (или: «Поклонись мне, я сделаю тебя царем мира»). Это как раз тот путь, который привел бы всех к радости и счастью. Но Христос отверг эти искушения, сети и соблазны.

Записали Анна Кузоро и Анна Купцова