Читаем Добротолюбие. 5 сентября. Священник Константин Корепанов

Абзацы 27–29:

Что достойно в тебе зависти, то скрывай наипаче от завидующего.

Когда друг твой, считая унижением для себя добрую славу о делах твоих, уязвится завистью и даже вздумает некоторым укором омрачать ее, смотри, не уязвись и сам, попустив влиться в душу твою горькому яду огорчения. О том и забота у сатаны, чтоб его завистью разжигать, а тебя огорчением съедать.

Но смиримся лучше и «большею» таковых «честью» почтим (Рим. 12,10), – стараясь и трапезою укротить озверившийся от ревности дух их.

Цитата из Послания к Римлянам звучит так: будьте братолюбивы друг к другу с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте.

Это слова о зависти. Вообще принцип, здесь озвученный, очень актуален во всех случаях, для любой ситуации, для любого христианина.

Например, если тебя кто-то ненавидит, а ты в ответ платишь обидой, то погибнете оба: один – за то, что ненавидит, а другой – за то, что обижается. Сатана погубит обоих. Он увлек одного ненавистью, другого обидой. Один человек согрешает супружеской изменой, а другой его судит: один гибнет из-за того, что прелюбодей, а другой погибнет из-за того, что судит.

То есть на самом деле нет нужды всех увлекать одной-единственной страстью. Достаточно в одном возбудить ревность, а в другом горечь – и погибнут оба; в одном возбудить пьянство, а в другом высокомерие, осуждающее пьяницу, – и погибнут оба. Один священник нерадив, а другой собрат его, служащий в этом же храме, радивый. Но второй осуждает нерадивого, и погибнут оба. Один человек благочестив, и боголюбив, и созидает общину, созидает Тело Христово, а другой человек пришел, оклеветал его, разрушил и эту общину, и эту деятельность, а священник его за эту деятельность осудил, разгневался, обиделся и не простил – и погибнут оба.

Это универсальное свойство. Действует это правило всегда, везде, во все времена, в любой стране, в любом христианине. И поэтому надо быть очень бдительным к себе: как только мы начинаем видеть зло другого человека, мы перестаем замечать собственное зло. Вот мы уязвились сознательным грехом человека и в порыве справедливого негодования впадаем тоже в грех. Вот мы видим человека, который недостойно себя ведет, хотя и христианин, и тут же идем и рассказываем о нем жене: «Ты видела, что брат наш делает? Во дает! Ты представляешь, что натворил, что учудил!?» И рассказываем историю. По сути, какая между нами разница: брат пойдет в ад за свой грех, мы – за свой.

Вот такая, если хотите, круговая порука. Это страшное действие. Когда видишь это в реальности в повседневной жизни, то просто наступает ступор, нравственный, умственный, молитвенный ступор, потому что ты понимаешь, что действительно лукавство врага околдовало, охватило, опутало всех. И только Господь как бы напоминает о Себе, стучит и говорит: «Нет, Я не оставил людей!» Говорит он и тому, и другому, и третьему, и четвертому… И тому, кто пьет, и тому, кто его судит, и тому, кто блудит, и тому, с кем он блудит, и тому, кто не может простить ему этого блуда, – всем Бог может даровать покаяние. Он осветит, Он вразумит и может воздвигнуть падшего.

И только эта мысль, эта вера, эта надежда помогают человеку просто не сойти с ума, не впасть в безумие от обилия лукавства, в которое погрузился человек, опутанный дьявольской ложью.

Конечно, сейчас это особенно мрачное состояние. В прежние эпохи было все-таки легче, потому что люди это понимали и трезвились больше. Сейчас трезвость (в духовном смысле этого слова) не то что недоступна, она не является ценностью, поэтому никому не нужна. Если трезвость перестала быть ценностью, если духовное рассуждение перестало быть ценностью, естественно, что лукавство врага в такую эпоху торжествует все больше и больше.

И вот зависть. Зависть вызывает в человеке горечь. И эту горечь, которую вызывает зависть, надо уметь чувствовать. Я могу представить, могу поверить, что есть люди, которые не завидовали. Но даже им, если они хотят быть благочестивыми, быть христианами, нужно почувствовать горечь другого человека, горечь, с которой этот другой человек завидует. Надо почувствовать эту горечь для того, чтобы пожалеть человека.

Мы понимаем: если человек похоронил любящего или любимого человека (или любимое животное), ему горько, и мы не посмеем смеяться над этой, как нам кажется, нелепой телячьей нежностью. Мы не посмеем смеяться над вдовой, которая рыдает на могиле своего мужа, или над слезами дочери, у которой умерла мама, или над слезами матери, которая хоронит ребенка. Не посмеем! Мы не хоронили своих детей, мы даже вообще, может, еще никого не хоронили, но можем же, как люди, понимать, что человеку больно и горько.

Вот так надо уметь, не завидуя самому, почувствовать, что зависть, вошедшая в другого человека, может быть горечью: она болезненна, она мучительна. Он мучается, и нам нужно быть к нему милосердным, и не только потому, что ему сейчас горько, но и потому, что мы христиане. Мы должны быть милосердными, потому что мы христиане, и мы знаем, что все мы люди. Если сейчас ему не посочувствую, не пойму, что ему плохо, не пойму, каким грехом, какой страстью он мучается и что эта страсть мучительна, то завтра я сам могу впасть в эту зависть и почувствовать еще более болезненно всю горечь этой зависти. А если даже не почувствую, то будет еще хуже – я стану жестоким. Я стану жестоким к чужим слабостям и к чужим страстям, а в сущности – жестоким по отношению к другому человеку. Если я не испытываю горечи другого человека и не сострадаю при этом, то становлюсь жестоким всегда.

Вот пьет человек водку. Он может по разным причинам ее пить. Если вы не священник и не психолог, вам необязательно разбираться в том, по какой причине он пьет водку, по какой причине он пьяница. Это священнику надо разбираться или психологу, такая у них неприятная работа – понять, почему это происходит с человеком. Пусть другой и не разбирается. Но он должен почувствовать, что человек мучается этим самым пьянством, что ему тяжко, он сам себе мука, сам себе приговор, сам собственный палач.

Если мы этого не почувствуем, станем жестокими. Для нас он перестанет быть человеком, он будет как бы недочеловеком. И мы это видим в повседневной жизни: он – никто, ничто. Мы его и за человека не считаем, он как бы второго сорта, он как бы недочеловек. И эта жестокость обусловливается отношением конкретно к этим пьющим людям, а в сущности, ко всякого рода слабому, немощному, грешащему человеку.

И вот здесь, в этих трех коротких абзацах, показано, как нужно поступать в том случае, если мы сталкиваемся с завистью; не с собственной завистью, а с завистью другого человека. Но поскольку мы все люди, я еще раз повторю: если мы не почувствуем горечь другого человека, сострадая ему, то Бог, спасая нас, даст нам почувствовать эту горечь, когда нас поразит зависть к другому человеку.

Так вот, первое, что советует преподобный Нил Синайский в отношении этой страсти: скрывать то, что заведомо вызовет в другом человеке зависть. Понятно, что скрыть всё мы не можем, но мы можем об этом не говорить, не трубить. Мы можем просто ездить на новой машине. Понятно, что ее увидят, но необязательно при этом говорить: «Видишь, какая у меня машина?» Не надо говорить, увидят и так. Зачем возбуждать дополнительно зависть, зачем рисоваться перед другим человеком, красоваться перед другим, выставлять себя напоказ перед другим, оказывая давление на его душу, за которую умер Христос? Пусть он что-то узнает, но необязательно хвастаться и хвалиться.

Необязательно выставлять свой успех, свое приобретение, свой навык напоказ. Надо будет – человек увидит, но пусть это будет не по твоей воле. Надо бережно относиться к слабому человеческому сердцу. Надо понимать, что зависть очень легко вспыхивает в человеке, и не делать все сознательно напоказ, а как бы скрывая даже то, что получилось, тот успех, который есть. Нет, можно этим поделиться, если мы заранее уверены, что в другом человеке это вызовет только радость – и больше ничего. Но если мы знаем, что человек немощен, у нас не такие близкие, дружеские отношения и он не святой человек, чтобы порадоваться, тогда лучше что-то скрыть, не выставлять, не хвалиться, просто как бы оберегая сердце другого человека от горечи зависти. И Бог это покроет.

Да, другой может все равно позавидовать. Человек немощный, с ним может это случиться. Но это будет не моя вина, я не провоцировал его на это. Я знал, что он бедный, немощный, и берег его как мог. И, стало быть, ответственность несет он сам, а не я, побудивший его к этому.

Если, скажем, я знаю, что со мной рядом сидит человек, слабый перед алкоголем, я не должен предлагать ему алкоголь, не должен пить перед ним. Может, мне и хочется, но я не должен, потому что для меня этот алкоголь безопасен (одна рюмка – и мне достаточно), а для этого человека – это опасно. И когда я своим потреблением алкоголя спровоцирую его на проявление его страсти, виноват буду я. Если он сам по какой-то причине найдет этот алкоголь и выпьет, это его беда, его ответственность.

Точно так же и здесь: не провоцировать, не давать повода ищущим повода, бережно относиться к брату своему. Это первое, что предлагает преподобный Нил Синайский.

Второе: если все-таки это произошло, если человек возбудился к нам завистью и мы эту горечь его речей, горечь его взгляда, его обиду начинаем чувствовать, не надо упиваться: «Эх ты, немощный человек! Что ж ты завидуешь? Не знаешь, что ли, что это страсть?» Да, страсть. Ему горько. Пожалей его, помоги ему выпутаться из этой страсти!

И вот здесь преподобный Нил Синайский указывает способ, как это можно сделать. Конечно, можно помолиться от всего сердца, и это должно делать во всех случаях, но он предлагает другое. Ссылаясь на Послание к Римлянам, он предлагает поступать в отношении к этому человеку с особой честью и похвалой, с добрым отношением, точнее – с уважительным отношением. Не снисходительно-покровительственным, это еще больше обижает и унижает, а с уважительным, находя в человеке то, что действительно заслуживает уважения, оказывая ему честь, хваля его.

Вот, например, преподобный Иоанн Лествичник говорит: когда мы хотим оказать любовь, надо оказывать честь, даже превыше того, что человек заслуживает. Честь, которую человек заслуживает, мы должны оказывать по заповеди Божией. А любовь предполагает, что мы должны оказывать честь более, чем ее заслуживает человек. Мы же, поскольку мы современные христиане, не оказываем друг другу даже той чести, которую человек заслуживает.

Мы вообще не привыкли оказывать чести никому. Мы в этом смысле совершенно деструктивное сообщество, не уважаем никого, но оказываем честь только в силу какой-то регламентации: не по велению сердца или долга, а потому, что так принято и положено, но не более того. Не является проявлением нашей сердечности даже уважение к родителям, учителю, к священнику, архиерею, начальнику, уважение к другому человеку. Раньше-то называли: господин такой-то… Снимали шляпу. А сейчас: «Эй, привет! Как дела?» – и еще чего-нибудь, с матом или прозвищем... Вот уровень нашего общения. Поэтому даже то уважение, которое надлежит оказывать любому человеку, мы не оказываем никому в принципе. Это нас погружает в беспросветную тьму на самом деле. Мы так долго боролись революциями ХХ века, уничтожая эти замечательные христианские завоевания, что разрушили все, и человек сейчас превращается в некое социальное животное, не уважающее, не оказывающее чести никому, никогда, никаким образом.

Так вот, если мы руководствуемся любовью и состраданием к человеку, который мучим страстью, ревностью, горечью этой ревности, надо оказывать ему честь. Я подчеркиваю: эту честь надо оказывать искренне, примерно так, как мы оказываем честь нашему ребенку, который унывает, не верит в себя. Он нарисовал рисунок (просто каляка-маляка) и говорит: «Мама, я нарисовал, смотри! Это лошадь». Мы говорим: «Слушай, вот это да! Так здорово! Так красиво! Спасибо! Я сохраню». И храним ведь! И ребенок рисует еще, еще и еще… У него, может, не получится никогда, но он поймет, что мама его любит, мама в него верит, у них устанавливаются доверительные отношения. Мы оказываем ему честь, которой он не заслуживает. Это так просто, когда любишь человека.

Но точно это же надо чувствовать и в отношении человека, который недугует ревностью, завистью, горечью этой, у которого сердце отравлено этим ядом. Надо помочь ему! Надо сказать: «Слушай, ведь я так петь не умею, научи меня». Или: «Где ты учился? Как ты так умеешь петь?» Или пусть не петь, но что-то есть у человека, какой-то талант. «Научи меня так рисовать!» Или: «Как ты чудесно рассказываешь!» Или еще что-нибудь достойное, ведь есть же у человека что-то достойное уважения: терпение ли его, кротость ли его, что-то другое. Но сказать не лукавя, а честно. Надо обратить внимание человека на то, что у него тоже есть достоинство, таланты, дары, перед которыми я склоняюсь, которые ценю, уважаю, это удивительные дары и способности.

Это легко сделать, когда человека любишь. Главное, чтобы не превозноситься, не мнить о себе: «Тоже мне – завидует! Несчастный человек!» И не радоваться тому, что он завидует, потому что его зависть поднимает меня в собственных глазах. Это и есть «мнение о себе»: его завистью я питаю свою собственную гордыню, его завистью раздуваю собственное самомнение. Этим самым я рою себе яму, в которую упаду.

Отнесись милосердно к зависти другого человека, пожалей его, почти его – и Бог сохранит тебя.

Записала Инна Корепанова