Читаем Добротолюбие. 5 апреля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого Иоанна Кассиана из второго тома «Добротолюбия». В прошлый раз мы говорили о синергии и соотношении Божьего действия, Божьей благодати и человеческого произволения. Из прошлой беседы для нас стало очевидно, что действие человека и действие Бога всегда и во всем сообразны. 

Мы видим человека, совершенно неверующего: он пьет, развратничает, никого не любит, богохульствует. Проходит неделя, он ходит в церковь и говорит: «Бог меня спас!» Рассказывает, как Бог его спас. Нам кажется странным: почему? Ведь в нем же не было никакой склонности к добру, никакого Бога он знать не знал. Так нам кажется. А Бог смотрит в самую глубину, в самую бездну человеческого сердца и видит там либо уже созревшее произволение, либо готовность откликнуться на Его благодать. Ведь Он видит человека не так, как мы, и даже не так, как ангелы или бесы. Он видит человека целиком во всех его неизведанных безднах, видит, что тот готов исправиться. 

Великим постом читается житие преподобной Марии Египетской. Она как раз из таких людей. В житии подробно описывается весь ее немыслимый разврат и невообразимо короткое покаяние. Буквально несколько слов, и она спасена. Можно недоумевать: как это случилось, откуда в ней это? Она же блудница, даже среди блудниц она испорчена чрезвычайно. Почему же так? 

Что-то в ней было. Почему она пошла в храм? Зачем ей с ее наклонностями и намерениями, с двенадцати лет валяющейся в блуде, понадобился храм? Зачем она, будучи не в силах туда войти, делает несколько попыток? Что-то ее влечет в храм. Может быть, обыкновенное любопытство: гляну-ка я, как монахи там живут? Такие ли они красивые, как о них говорят? Попробовала – не получилось. Да и ладно, не очень-то и надо. Но если она второй и третий раз пытается туда проникнуть, значит, не все ее удовлетворяло в ее жизни, значит, она искала спасение… Иначе просто прошла бы мимо или после первой неудавшейся попытки ушла из храма. Но даже, вытолкнутая из храма, обессилевшая, она стоит перед иконой. Она не пожала плечами, не сказала: «Больно надо!» – и ушла. Она застыла перед этой иконой и думает не о том, идти дальше или нет. Ее что-то не пускает, но она очень хочет попасть в этот храм. И это искреннее желание перевернуло ее жизнь, потому что благодать Божья коснулась ее сердца и усилила это желание в тысячу раз. В свете и огне Божественного желания она увидела всю себя, и возненавидела всем сердцем, и захотела изменить свою жизнь. 

Я все время думаю: одно дело – рассказ, другое – если бы мы были на корабле с теми мужчинами, которые развлекались с ней по пути в святое место… Что бы мы подумали, увидев, как она в сторонке стоит перед иконой и что-то шепчет? Обыкновенная распутная женщина, чье распутство мы узрели собственными глазами. Ведь ни за что бы мы не поверили, что благодать может ее коснуться. Мы сами не знаем, как на Бога глаза поднять, а ей вообще ничего не светит! Как ее море не проглотило? 

Вот так все неоднозначно. Но Бог знает глубины каждого человека. Если там есть хоть потенциальная возможность ответить на благодать, хотя бы желание, то Бог дает благодать. Сердце человека раскрывается, разворачивается, и начинает меняться вся его жизнь. 

Несомненно, синергия действует, но очевидно, что благодать важнее, мощнее любого нашего произволения. И вот об этом немного пишет Иоанн Кассиан в 194-м абзаце: 

…Посему, сколько бы ни были велики труды человеческие, все они не могут сделать благодать не туне-даемою. Апостол языков, хотя говорил, – что он «потрудился паче всех Апостолов»; впрочем присовокупляет, что труды эти не ему принадлежат, а «благодати Божией, которая с ним» (1Кор. 15, 10). Таким образом словом: «потрудихся», он выражает усилия своей воли; словами: «не аз, но благодать Божия» – Божественное содействие, а словом: «со мною» – показывает то, что благодать содействовала ему, не в праздности и беспечности пребывающему, а тогда, как он трудился. 

…сколько бы ни были велики труды человеческие, все они не могут сделать благодать не туне-даемою (то есть даром, ни за что даваемой). Благодать всегда дается даром, не за наши старания, жертвы, поступки. Нет ничего, что бы могло «предварить» благодать, то есть сделать ее как бы неизбежной, необходимой, заслуженной. Нет! Она видит наше произволение и изливается на это произволение потоком. И это произволение осуществляется только потому так плодоносно и так ярко, что излилась благодать. Поэтому в заключение размышлений о синергии в 195-м абзаце Иоанн Кассиан и говорит: 

Бог многоразличными и непостижимыми способами устрояет спасение наше: в желающих и ищущих спасения Он усиливает желание, а в не имеющих желания возбуждает оное; помогает исполнению спасительных желаний наших, – и вдыхает святые желания, или утверждает их. Почему в молитвах своих мы именуем Его и Покровителем и Спасителем и Помощником. Он подобно нежнейшему Отцу и сострадательному Врачу, во всех нас все производит: у иных Он производит начало спасения и воспламеняет усердие к Нему, у других приводит к концу дела, и добродетели к совершенству, – иных удерживает от близкого падения, а другим подает случаи и удобства ко спасению, – иным, хотящим и текущим, вспомоществует, других, не хотящих и противящихся, привлекает и склоняет к доброму расположению: всюду производит все – возбуждая, содействуя и утверждая, – но без нарушения данной Им же свободы. 

Этим славословием мы всегда заканчиваем любую молитву, по слову апостола Павла: Все из Него, Им и к Нему (Рим. 11, 36). Слава всегда Ему, и вся жизнь наша должна стать благодарением Ему. Именно это мы говорим в наших евхаристических молитвах, благодаря Его за все, что мы знаем, за все, чего мы не знаем, ведь наша жизнь окружена всеми благами Его. Но при этом мы страдаем, терпим, участвуем в труде. Труд этот для нас тяжел, наше естество страдает, хотя без благодати мы ничего бы не сделали, благодать нас укрепляет. Мы как бы разделяем с Ним подвиг, спасая свою душу и другие человеческие души. Мы как бы в Нем, через Него, вместе с Ним страдаем, ибо наше естество укоренено в Нем, оно есть тело Его, в котором мы, как в Церкви, пребываем. Мы разделяем с Ним подвиг терпения и послушания. В этом и есть наша награда: разделить с Ним Его жизнь, как Он разделяет нашу. Это и есть синергия. 

Именно молитва обеспечивает действие благодати и, что особенно важно, – понимание ее действия. Ведь если не будет понимания того, что есть благодать, то человек все будет приписывать себе. Тогда он исполнится высокомерием и гордыней, теми качествами, свойствами, которые приводят как раз к умалению благодати: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4, 6). 

Поэтому для человека, который по благодати Божьей хоть что-то делает, очень важно оставаться в этом самом делании, оставаться в понимании того, что все, что он делает, дает ему благодать. А чтобы понять, что все, что я делаю, делаю не без благодати, что мне помогает творить благодать Божья, это Он мне помогает, как раз необходима молитва. 

Поэтому вне правильной, достойной, открывающей это познание молитвы человек находится на очень опасном пути, рискуя потерять все, что он имеет. И если у него нет правильной, не формальной, не внешней только, а глубокой духовной молитвы, то человек погибнет. Не за то, что не молится. Никто не погибнет за то, что он не молится, так же как никто не спасется за то, что он молится. Но молитва является тем важнейшим инструментом, который помогает понять, что благодать есть благодать, что без Бога я ничего не могу сделать, каждый мой шаг осуществляется только потому, что Он мне помогает, что Он милостиво ко мне снисходит. Поэтому, естественно, следующее рассуждение после синергии Иоанна Кассиана посвящено молитве. 

196-й абзац: 

Надобно поставить для себя первою целью и верхом совершенства непрестанную молитву, опирающуюся на умирении души и чистоте сердца, для достижения коих подъемлется нами утруждение тела и держится сокрушение сердца. Связь между всеми сими деланиями и молитвою неразрывна и взаимна. Ибо как строй добродетелей (сих) ведет к совершенству в молитве; так они, – если молитва не завершит и не увенчает собою их всех, не могут пребыть твердыми и постоянными. Как без них не может быть приобретена и взойти к совершенству эта, о коей у нас речь, непрестанная, чистая и невозмутимая молитва; так и эти добродетели, в устроении жизни по Богу идущие впереди ее, не могут быть явлены в совершенстве без неусыпной молитвы. Посему мы не могли бы войти прямо в рассуждение о силе молитвы, завершающей собою здание всех добродетелей, если бы наперед не было нами по порядку означено и рассмотрено все, что должно быть отсечено или приготовлено, в видах стяжания ее, – или если бы, – по смыслу Евангельской притчи (Лк. 14, 28–30), не было нами наперед расчислено и собрано все, что потребно для построения сего возвышеннейшего духовного столпа; что однако и будучи приготовлено, не пойдет в дело как следует, и не допустит правильно возложить над собою последних верхов совершенства, если прежде, по вынесении всякой нечистоты пороков, и выброшении обломков и мертвого мусора страстей, на живой и твердой земле сердца нашего, как бы на оном Евангельском камне (Лк. 6, 48), не будет положен прочнейший фундамент простоты и смирения, на котором мог бы быть воздвигнут этот столп чрез назидание на нем духовных добродетелей, непоколебимо стоять и главу свою возносить до последних высот неба, надеясь на свою прочность. Когда же он будет утвержден на таковом фундаменте, тогда пусть снидет проливной дождь страстей, пусть подобно стенобитным машинам нападут стремительные реки гонений, пусть наляжет свирепая буря враждебных духов, он не только разрушением не разрушится, но не почувствует даже их приражения. 

Смысл этого абзаца в том, что молитва венчает собой все добродетели и является для этих добродетелей необходимейшим венцом. По сути, это слово говорит о том, что молитва нуждается в условиях. 

Когда мы переступаем порог храма, естественно, заводим разговор о молитвах, и нам нужен молитвослов. Мы не собираемся молиться, мы собираемся прочитать те молитвы, которые есть в молитвослове, которые, по нашему убеждению, по нашей вере дадут нам просимое. Мы относимся к ним как к заговорам, как к некоему священному тексту, обладающему безупречной, непоколебимой силой. 

И вот мы взяли в руки молитвослов и начинаем читать молитвы, скажем, об исцелении болезни или о том, чтобы построить дом (или чтобы деньги были). Мы быстро понимаем, что это не работает, и большая часть людей забрасывает молитвослов, оставляет его. Но некоторые люди, их очень-очень немало, начинают интересоваться молитвой, ведь они теперь стали верующими, надо Богу молиться. Они читают книги о молитве, и во всякой 

книге о молитве читают, как это замечательно, как это здорово, какие есть удивительные святые, у которых на молитве открывались способности, они могли исцелять, они могли пророчествовать, они могли знать будущее, они видели Бога… То есть молитва это здорово! Надо попробовать. 

И человек начинает молиться. Он начинает читать много Псалтирь, или акафисты, или то, что есть в молитвословах, разные молитвы. Кто-то узнает про то, что есть молитва Иисусова, и начинает заниматься ею. В любом случае это всегда молитва, нацеленная на некий результат. Мы сейчас о самой молитве как о молитве, нацеленной на результат, не будем говорить. Может быть, в другой раз когда-нибудь скажем слово. Но в любом случае человек должен понимать: чтобы молитва начала твориться, чтобы стала собственно молитвой, стала средством к богообщению, к богопознанию, к встрече с Богом, а стало быть, к изменению себя, что и должно быть целью молитвы (и чтобы она была услышана и принесла плод изменения нашей жизни), необходимы условия. 

Мы не знаем об этом. Мы просто купили молитвослов и начали молиться; или купили какую-то книгу и начали молиться; купили четки и начали молиться. Нам никто не сказал о том, что у молитвы должны быть условия. И пока эти условия не исполнятся, никакой молитвы не получится. Чтение получится, а молитвы как переживания встречи с Богом, как богообщения, как богопознания не получится. 

О каких же условиях говорится в 196-м абзаце Иоанном Кассианом Римлянином? 

Во-первых, это мир души, то есть человек должен помириться со всеми. Об этом говорит и Евангелие. Но мы же не слышим этих слов. Ты принес дар свой к жертвеннику и вспомнил, что кто-то имеет что-то против тебя, иди примирись с ним. Примирись с обидчиком своим раньше, чем ты пришел на молитву, ибо Бог взыщет за то, что ты сделал с ближним. Или апостол Петр пишет о том, что молитва мужчины не приемлется, если расстроена жена, огорчена им. Надо помириться. Мысленно обвел всех своих знакомых, с кем встречался, взором и подумал: «Я с ними в мире? Они на меня не сердятся?» Если так, то можно молиться. 

Второе условие – чистота сердца. В первую очередь – не думать ничего плохого про других людей. Это могут быть и блудные помыслы в отношении каких-то людей. С этим мы хотя бы знаем, что бороться надо. Это гораздо чаще бывает зависть или ревность, неприязнь в отношении какого-нибудь человека. Это нечистые мысли, когда у нас сердце думает плохо про другого человека. Мы не можем помолиться, потому что Бог есть Бог всех. 

Третье условие – это воздержание чрева. Мы должны научиться воздерживать свое чрево, потому что молитва есть действие духа, а чрево есть насыщение плоти. Дух плоти противится. 

И четвертое необходимое условие – это сокрушение на молитве, без чего, собственно, молитва превратится в гордое действие. Подлинная молитва всегда приводит к сокрушению. Она всегда основана на сокрушении как на непоколебимом камне, ибо Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4, 6). Сокрушение и есть переход к смирению, обретение смирения, что и помогает состояться молитве, быть принятой, услышанной и исполненной. 

Записала Инна Корепанова