Читаем Добротолюбие. 31 января. Священник Константин Корепанов

Продолжаем читать второй том «Добротолюбия». Сегодня мы начнем изучать «153 главы о молитве» преподобного  Нила Синайского. Здесь абзацы очень коротенькие, поэтому прочитаем сразу первый и второй:  

Если бы кто захотел приготовить благовонный фимиам, то ему надобно по закону сложить по равной части «ливана чистого, кассии, ониха и стакти» (Исх. 30, 34). Это – четверица добродетелей. Когда они все в полном совершенстве и в равной силе присущи в душе, тогда не будет предан ум (изменнически, разумеется, каким-либо внутренним предателем).

Душа, очистившись полнотою добродетелей, поставляет ум в состояние непоколеблемости, соделывая его способным принять устроение, какое требуется (в молитве).

Мысль проста. И когда читаешь эти слова преподобного Нила Синайского, то появляется ощущение, что об этом мы уже прежде читали и что все только об этом и пишут на каждой странице.

Интересно преподобный Нил говорит о молитве – его труд так и назван: «153 главы о молитве». Казалось бы, в нем и надо было подробно рассказать о том, как молитву творить: какие слова произносить, какое положение тела принять, как стоять, как сидеть, руки куда девать – на колени положить или нет, неспешно произносить или быстро, умом или сердцем творить молитву. И это было бы понятно!

А ты, преподобный Нил, о чем пишешь? При чем тут добродетели? Так и написал бы «153 главы о добродетели», и все бы всё поняли. А почему ты начинаешь слово о молитве совершенно непонятными словами о добродетели? Причем в третьем абзаце прямо говоришь: «Молитва есть беседа ума к Богу». Здесь понятно всё! А зачем в двух  абзацах ты, преподобный, пишешь о какой-то добродетели?

Преподобный Нил говорит общеизвестные всякому подвижнику факты – всякому древнему подвижнику, всякому средневековому подвижнику, всякому подвижнику ХIХ века, а даже иногда подвижникам ХХ века. Он говорит общеизвестные вещи о том, что ум очищается и делается способным к молитве исполнением заповедей Христовых, что стяжание добродетелей и является плодом исполнения заповедей Иисуса Христа.

Ну да! И мы об этом знаем! Но нам это неинтересно – мы же о молитве спрашиваем! Потому не надо нам сейчас про заповеди говорить – это все неинтересно. Нам помолиться надо – за себя, за близких. Нам бы молитву Иисусову научиться творить. Конечно, потом мы будем стяжать добродетели, но сейчас нам очень нужно слово о молитве! «Ну так слушай, я тебе скажу о молитве, –  как бы отвечает нам преподобный Нил. – Сначала ты исполняешь заповеди Иисуса Христа и подготавливаешь свой ум: делаешь его способным молиться».

Нет, мы так не принимаем! Мы хотим слушать о молитве, мы хотим научиться молиться! А про заповеди – это неинтересно, это скучно. И тут можно пожать плечами и сказать то, что когда-то преподобный Антоний Великий сказал своему келейнику: «Накорми их кашей – они больны!»

Невозможно приступить к молитве в том смысле, в котором она считается молитвой, называется молитвой и совершается как молитва, если ты не начал исполнять заповеди Божьи. Ибо только через это ум обретает способность молиться. И он никогда не обретет эту способность, если человек не начнет исполнять заповеди Христовы.

Ведь что такое заповедь? Это правило, обязательное для исполнения, – правило, которое тот самый чумазый и неотесанный ум мой принимает внутрь себя. «Я не могу судить? И я не буду судить!» – И ум носит эту мысль: «Нельзя! Нельзя!» Ум принимает эту заповедь и носит внутри себя слово Божие. И это самое слово Божие, помещенное в человеческий ум, совершает особое действие и готовит его к тому, чтобы молитва действительно стала «беседой ума к Богу», как учит преподобный Нил. Не беседой языка, не беседой чего-то другого, а именно беседой ума к Богу, потому что сначала этот ум принял в себя слово Божие, поносил его в себе, очистился этим словом, укрепился этим словом и потом уже сделался способным на этом слове строить свои дальнейшие молитвенные отношения с Богом. А если не так, то – никак!

В том-то и беда, в том-то и причина – почему у нас не получается молитва.  Потому, что мы знаем только устную молитву. Конечно же, мы читали о том, что надо и ум собрать, и внимание сосредоточить, но на деле ничего не получается. А не получается именно потому, что мы не хотим исполнять заповеди Божии; думаем, что это потом, когда-то будем делать. Но сама молитва, первые ее движения начинаются именно со слов: «Господи, я же не хочу осуждать. Дай мне силы не судить! Исправь мой ум, сделай его способным не судить».

Именно тому, как хранить в своей душе заповеди, как хранить в своем уме слова Божии, и будут посвящены наши первые молитвы – настоящие, подлинные, потому что рождены они будут желанием удержать в себе слово Божие. А это слово Божие и есть семя жизни.

Вышел сеятель сеять (Мф. 13, 3). Что же он сеет? Мы думаем, он сеет слово о том, что Христос воскрес, что Христос нас любит. Но это – знания, а не семя. Семя же должно иметь силу произвести плод, и такими семенами являются заповеди Христовы.

Да, Он любит нас! Поэтому и мы должны любить – именно так сказано у апостола Иоанна Богослова: «Бог есть любовь, поэтому всякий, рожденный от Бога, любит ближнего» (см.1 Ин. 4, 7–8). Если я верю, что Бог есть любовь, то я должен любить ближнего – это и будет семенем.

Да, Христос воскрес! Поэтому и все воскреснут. Значит, я не должен привязываться к жизни сей, ибо она временна, а меня ждет жизнь вечная. Если же я прилеплюсь к этой жизни, то не смогу воскреснуть. В этом и заключается смысл – в нашей вере в воскресение. Как говорит апостол Павел в Послании к Римлянам: «Если с Ним сораспинаемся, то с Ним и воскреснем» (см. Рим. 6, 8). Другого воскресения нет.

И любое такое же слово Божие – это не просто информация из Катехизиса и не некое положение христианского вероучения. Семя – это заповедь, которая вытекает из того или иного положения учения, из того или иного догмата. Христос воскрес, и чтобы нам с Ним воскреснуть, нужно с Ним умирать, нужно причащаться Его Крови, нужно совлекать с себя ветхого человека.

Бог любит меня, поэтому мне надо все силы свои положить на то, чтобы любить другого. Принимая эту заповедь, мы открываем путь к молитвенному деланию и постепенно становимся способными молиться. Но когда у нас ничего не получается, когда все наши молитвы рассеянны, когда мы не способны собрать свой ум и по-настоящему вознести его к Богу – это означает, что мы не хотим исполнять заповеди. Именно поэтому все и сыплется.

Если бы мы смогли прожить весь день никого не осуждая, и не просто потому, что просидели этот день в закрытом кабинете, а потому, что постоянно имели внутри своего ума заповедь и повторяли себе: «Не смей! Нельзя судить!», то вечером нам удалось бы собрать свой ум на молитву. Если бы всякий раз в уме была мысль: «Не укоряй! Не злословь! Не делай замечаний! Не учи другого жизни!», то мы бы собрали свой ум на молитву. Если бы мы имели в уме слова: «Прощай! Жалей! Помогай!» – и делали бы так, как велит нам слово Божие, и слово бы это было зафиксировано, запечатлено, зажато в нашем сознании, то мы бы собрали свой ум на молитву.  

Есть Книга пророка Исайи, и в ней также про это много говорится. Но я приведу только одну фразу, где пророк говорит: Омойтесь, очиститесь;… перестаньте делать зло; научитесь делать добро,… спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю (Ис. 1, 16–18).

Вот условие, которое известно еще со времен Ветхого Завета. А Новый Завет сделал его еще рельефнее, предметнее, конкретнее: ты не можешь прийти к Богу, пока не перестанешь делать зло. До этого твоя молитва – ничто.  «Кто учит вас топтать Мои дворы? Когда вы поднимаете ко Мне руки, Я отворачиваю лицо, потому что руки ваши наполнены кровью и страданиями людей. Вы их обижали, унижали, оскорбляли, всяческим образом делали больно. Как же Я вас услышу? Перестаньте делать зло другим людям. Начните делать им добро хотя бы понемногу: защитите, накормите, утешьте, обнимите, пожалейте, простите» (см. Ис. 1, 12–17). Вот что говорит Бог в Книге того же пророка Исайи.

Вот когда ты начнешь выполнять это условие,  тогда, встав вечером на молитву, ты поймешь, что значит: молитва есть беседа ума к Богу, – как пишет о молитве преподобный Нил Синайский.

Итак, третий абзац:

Молитва есть беседа ума к Богу. В каком же устроении имеет нужду ум, чтобы мочь не озаряясь вспять (или – сюду и сюду), вознестись к своему Владыке и беседовать с Ним без всякого посредника?

Начинается этот абзац с того, что дается определение молитве. Ум возносится к Богу – значит, мы на молитве. Начиная молиться, мы не просто произносим слова – мы ставим себя перед Богом, мы с Богом говорим, мы к Богу возносим эту молитву. Мы должны сознавать это умом и тогда ощутим Его присутствие.

Мы же обычно обращаем молитву куда-то в пустоту – то ли ввысь, то ли вдаль. Но как только мы позовем Бога и произнесем Его имя, не так важно, в какой  молитве («Отче наш» или «Господи, Иисусе Христе»), Он отзовется, Он придет. При условии, что мы делали все то необходимое, что касается добродетели.

Хотя сейчас мы недобродетельны – нет! Но мы весь день трудились над тем, чтобы исполнить заповеди Христа, и это есть добродетель. Мы несовершенны и недобродетельны, но мы трудились над Его словом весь день,  потому мы – Его дети. Мы в Него верим, мы на Него надеемся, Его слово для нас закон. Мы верим, и за эту веру откликается на нашу молитву Бог, оправдывая, очищая, омывая нас.

Мы целый день пребывали с Его словом. И вот теперь мы позвали – и Он пришел, чтобы слушать и чтобы слышать нас, чтобы в этой молитве открыться нам, чтобы в этой молитве открыть нам то, что сейчас нам необходимо: Свою милость или любовь, утешение или силу, вдохновение или прозрение, понимание или какое-то озарение – то, что необходимо нам сегодня. Он является, чтобы подбодрить нас. Так делает отец – он всегда так делает. Тем более так делает Отец Небесный.

Мы весь день ходили с Его словом в уме и пытались (сколько было сил) исполнить это слово. А если не исполняли, то сразу вставали на молитву и начинали реветь: «мы же хотели исполнить, Господи, но не смогли». И тогда Он подходит к нам, обнимает нас  и этими же слезами омывает наше сердце. Эти слезы становятся благодатными, потому что мы плачем не от того, что у нас нет денег, а от того, что мы Бога не любим, что не исполняем Его волю, что не верим в Него, что Он для нас не на первом месте.

Что Ему еще делать с нами, как не утешить, не поддержать, не дать силы, не вдохновить? Ведь Он и пришел для того, чтобы грешников спасти, чтобы надломленное укрепить, чтобы льна курящегося не угасить (см.: Мф. 12, 20), чтобы раздуть в нас пламень христианства Духом Святым и огнем. Он принес этот огонь и дает его нам тогда, когда мы начинаем носить в уме Его слово.  

Когда мы действительно вступаем в богообщение в молитве, то возносим ум к Богу. Что это значит? Мы же не поднимаемся в высоту. Но там, где Бог, там и есть высота. И это Бог, приходя к нам, возносит наш ум к Себе – на Свою высоту, а не на какие-то пространственные высоты. Через молитвенные действия нашего ума Он прижимает нас к Себе и вдохновляет, утешает, помогает и всяческим образом оберегает.  

Через это действие, через это богообщение, через это прикосновение нашего ума к Божественной жизни, к Богу, к Его животворным энергиям ум обретает твердость, ум обретает чистоту, ум обретает надежду, то есть он обретает все те свойства и качества, которые ему крайне необходимы для того, чтобы пребывать в молитве. Именно через такое богообщение ум приобретает ту способность, о которой и пишет в своем «Слове» преподобный Нил Синайский, –  «беседовать с Ним без всякого посредника».

Далее преподобный Нил вспоминает слова из Книги Исход и говорит, что такое вознесение ума к Богу предполагает следующее: мы должны отрясти прах со своих ног, должны снять внешнюю одежду, – одежду мира, совлечься тьмы века сего и суеты (см. Исх. 3, 5). Мы должны как бы обнажиться перед Богом – оставить эту внешнюю одежду подобно тому, как оставляют грязный плащ в коридоре, и закрыться в келье. Не погружаясь в суету, предстоя Богу в сокровенных комнатах наших, будем снимать с себя все наносное, нечистое, скверное, будем сдирать с себя то, что налипло на нас. Мы должны понимать, что, приступая к общению с Богом, мы должны всего совлечься.

Дальше пишет в четвертом абзаце преподобный Нил Синайский:

Если Моисею, намеревавшемуся приблизиться к земной купине горящей, возбранено было это, пока не иззует сапоги от ног (Исх. 3. 5), – то как же тебе не отрешить от себя всякое страстное помышление, когда желаешь видеть Того, Кто выше всякого чувства и помышления, и быть Ему собеседником?

Здесь преподобный Нил говорит о некоей норме видения Бога на молитве. Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8). Для нас это, скорее всего, недоступная высота. Однако ощутить, как Бог подходит, как Он прикасается, как Он открывает нам то, что нужно открыть: Свою любовь или Свой гнев, Свой свет или Свою силу, – все это на молитве может почувствовать каждый человек. Не телесно почувствовать, а сердцем и умом. Ибо невозможно молиться Богу, общаться с Ним и не ощущать Его. Любой, призывающий имя Бога, уже вступает в общение с Ним ощутительным образом.

Если это не так, значит, мы не подготовили свой ум исполнением заповедей Божиих, значит, мы не верим заповедям и они нам не нужны. Мы просто сами по себе произносим какие-нибудь молитвы, и с нас довольно. Но потому-то ничего с нами и не происходит.

Если бы мы исполнили какую-нибудь заповедь, то, несомненно, были бы услышаны Богом: как только мы бы Его воззвали, так Он и отозвался бы. Ибо Его любовь к нам неизмеримо больше того, что мы можем вместить, представить или предположить. Если мы идем к Нему беседовать, то радость Его от этого неизмеримо больше нашей – это радость Отца, к Которому приходят Его дети.

Записала Инна Корепанова