Читаем Добротолюбие. 29 августа. Священник Константин Корепанов

Мы в прошлый раз начали разговор о предмете нашей брани. Мы уже много раз говорили, читая «Добротолюбие», о брани с помыслами. И здесь, читая шестой абзац этого раздела, мы подробно говорили о том, что осуществление брани с помыслами возможно только с помощью иных помыслов. Так это по мысли преподобного Нила Синайского. Некоторые же отцы (и таких мыслей придерживается святитель Игнатий (Брянчанинов)) говорят, что нужно сопротивляться в первую очередь молитвой.

Помыслом противным или молитвой, в любом случае для осуществления и того, и другого необходимо качество души, которое называется терпением. Об этом в десятом абзаце преподобный Нил Синайский пишет:

Демоны воюют с душой помыслами, а им, чувствительнее для них, противоборствует терпение; и они, видя этого мощного предводителя битвы, с робостью вступают в борьбу.

Собственно, читая шестой абзац, мы пришли к тому же самому выводу: что бы мы ни пытались делать, сопротивляясь тем помыслам, чувствам, влечениям, интенциям, которые уводят нас в сторону от Христа, противоборствовать им в любом случае необходимо терпением. Это терпеливое принуждение себя к исполнению того, что велит Христос, к исполнению заповеди Божьей.

Помысел отвлекает. Допустим, мы ему сопротивляемся другим помыслом. Помысел говорит, например: «Что ты тут сидишь? Все люди давно деньги зарабатывают, а ты довольствуешься своей никчемной, маленькой, крошечной заработной платой. Надо уходить с работы, надо менять работу». Иногда к этому помыслу присоединяется еще голос: например, теща или мама, жена или кто-то еще говорит, что надо все бросать и пускаться на путь зарабатывания денег. И это действительно истощает человека, он мучается этими помыслами.

Он принимает помысел: раз я поставлен на это место и на этом месте работаю, у меня есть своя зона ответственности, свое послушание, я твердо знаю, что Бог меня сюда поставил, надо терпеть именно то, что есть. Но терпеливое помышление о том, что я должен находиться здесь и исполнять это служение, как бы размывается под напором давления. Если это только помыслы, то с ними худо-бедно можно справиться мыслью о том, что я нахожусь здесь по воле Божьей. Но если к этим помыслам присоединяется кто-то из реальных людей, убеждающих меня в том, что нужно оставить эту работу, то для борьбы одного другого помысла недостаточно, нужна молитва о том, чтобы Господь утвердил меня в исполнении Его воли. Но и эта молитва при настойчивости человека, убеждающего меня в том, что нужно бросить эту работу, а также вся моя брань, вся моя защита, все мои средства, которыми пытаюсь обороняться, вся моя битва заканчиваются, я не могу сопротивляться. И большинство людей под напором этого внешнего давления рушатся. Почему рушатся?

Естественно, что мысль человека не в состоянии сопротивляться мысли бесовской. Поскольку мы все не святые отцы, молитва наша немощна, сопротивляться давлению бесовскому она тоже не может. Поэтому и рушится все. И человек бросает работу, ищет другую. Вскоре выясняется: там, где хороший заработок, туда не берут или это не совсем честно. На это человек закрывает глаза, решается на какие-то лукавства, которые ранят его совесть. И в конце концов, даже если не заканчивается все какими-то правонарушениями и уж тем более преступлениями, мир душевный потерян, стабильность разрушена, разрушается душа, а порой и семья человека… Все становится зыбким, потому что человек бросил из рук путеводную нить, он ее потерял, он перестал исполнять волю Божью. Он не поверил Богу, он поверил чьим-то словам, как, в сущности, и Ева, которая просто поверила настойчивым словам другого существа.

Большинство людей не помнят, не осознают (в их сознание никаким образом не приходит мысль об этом), что они когда-то сами потеряли эту путеводную нить, сами ввергли себя в такое волнение скорбей, трудных обстоятельств. И восстановить эту потерянную нить часто не представляется возможным, разрушается все: душа, приходят какие-то страсти, порой семья рушится, с детьми что-то происходит, какие-то долги, какие-то кредиты, непонятно что… Человек заходит в тупик и просто кричит Богу: «Помоги!» Но ничего не меняется, потому что он сам находится не на твердом камне заповедей и верности, а на зыбком песке собственной воли. Вот что происходит с людьми.

Я сознательно взял обычный бытовой пример с зарплатой, хотя на самом деле и в литературе, и в нашей повседневной эмоциональной сфере гораздо ярче другой пример, когда соблазнитель соблазняет, скажем, мужчину или женщину совершить измену, сотрудника, чиновника совершить подлог, взять взятку. Настойчивые просьбы, настойчивые требования, вообще любая настойчивость показывает немощь нашей воли, наше малодушие. Необязательно требовать, необязательно быть наглым или злым, надо просто быть настойчивым. И настойчивость размывает границу, преграды, рушит стены, как и настойчивая осада, собственно говоря. Любая настойчивая осада рано или поздно приведет к падению крепости – не потому, что это какие-то суперорудия, а просто потому, что это осада, и потому, что она настойчива.

А почему, собственно, так? А потому, что настойчивость есть воля. Она показывает, что наша воля беспомощна. Настойчивая осада – это почти безвыходная ситуация, и большинство людей, оказавшись в этой ситуации, просто оправдывают свое падение тем, что помысел, соблазн, искушение были настойчивы. В общем-то, это так и не так, потому что судить нас будут не за настойчивость наших врагов, а за нашу нетерпеливость.

Христос сказал нам об этом: В терпении вашем стяжите души ваши (Лк. 21, 19). Нужно терпеть. Терпение и есть главное спасительное действие человеческой воли. Наш ум парализован: он раздавлен очевидностью предлагаемых помыслов и соблазнов. Наше сердце сжато в тиски, просто сплющено, раздавлено вожделением, какими-то мечтами и просто не в состоянии сопротивляться, потому что в нашем сердце нет любви к Богу. Но у нас есть вера, крошечная, маленькая вера, которая всегда достаточна для того, чтобы вытерпеть случившееся с нами искушение.

Как говорят святые отцы по этому поводу: Бог никогда не попускает случиться с нами какому-то искушению, если прежде не дал достаточное количество благодати. То есть вот этой благодати веры, чтобы сопротивляться, у каждого из нас достаточно. Но мы-то надеемся, встречая искушение, что мы его просто одной рукой отодвинем, что сейчас как вспомню слово из Священного Писания – и все враги побегут; как только произнесу молитву Иисусову – и сразу радость облагоухает мое сердце, сразу все соблазны и искушения рассыплются… Так бывает, но не всегда.

И вот речь-то идет именно о тех случаях, когда «не всегда». Когда враг настойчив, а Бог как бы оставляет человека: ни мысли, ни чувства, ни сердце не помогают ему – надо просто терпеть. А мы к этому оказываемся совершенно не готовы. Мы готовы побеждать умом и сердцем. Мы мечтаем о том, что стали великими подвижниками, не понимая, просто даже не зная, что все великие подвижники становятся таковыми просто через терпение, когда они не находят помощи ни в уме, ни в сердце, но у них есть мысль: «Я не должен отступать. Я не должен отступать!»

В житии преподобного Иоанна Многострадального мы видим, что восемнадцать лет его мучил блудный бес, а он не согрешал. Он не мог одолеть этого беса, он не мог отодвинуть эти мечты, эти волнения плоти, это вожделение. Он в конце концов зарыл себя в землю по грудь, чтобы случайно не согрешить. Он весь сковался ледяным холодом, не ел уже несколько дней и почти ничего не пил. Он сидел в пустой келье, ни с кем не общался, женщин никогда в жизни не видел, и он не мог победить это искушение. Но он остался непоколебимым, он терпел. Той благодати, которая была ему дана, было достаточно, чтобы вытерпеть это искушение.

Другие святые отцы, в этом же монастыре живущие, когда к ним приходило блудное наваждение, просто говорили: «Господи, защити, помоги!» – и это исчезало и никогда больше не появлялось. Но это не приносило и венцов, не приносило и награды, не приносило и благодати, потому что Бог пришел и спас. Да, хорошо, иди и живи дальше. Но у этого подвижника, который с легкостью справлялся с блудным бесом, были какие-то другие искушения. Скажем, раздражающий его брат или уныние, которое овладело им… Каждому свое, но что-то все равно человек должен терпеть. А терпеть – это не тогда, когда я помолился и все прошло, а когда все мои усилия, все мои доводы, все, что я могу сделать, не приносят никакого результата. И тогда остается только одно: сжав зубы, терпеть.

Яркий пример из истории: граф Остерман-Толстой. Когда авангард французской армии, превышающий в четыре-пять раз, напал на его крошечный арьергард, прикрывающий отход русской армии к Смоленску, солдаты спрашивали его: «Что делать? Пушек нет, ничего нет. Что делать-то?» Он говорит: «Стоять и умирать». Вот эта известная фраза как нельзя лучше подходит к описанию того, что каждому (я подчеркиваю: каждому) подлинному подвижнику приходится делать.

Что-то получается от одного движения его мысли, что-то получается от одной молитвы, которую он произнес, что-то получается от того, что он просто открыл Писание или прикоснулся губами ко кресту, что-то получается от того, что кто-то позвонил, утешил, сказал слово… Но всегда есть нечто, что человеку приходится терпеть, просто терпеть. Не помогают ни молитва, ни чтение, ни благодатные мощи, ни чудотворные иконы, ни духовник светоносный – ничто не помогает, ты просто должен терпеть.

Именно это состояние терпения в обстоятельствах, разрушающих веру человека, надежду человека, меняет нас, именно это коренным образом переплавляет наше сердце, именно это и делает наше сердце способным вместить Христа, именно это делает нас способными однажды посмотреть Ему прямо в глаза. Это делает нас дерзновенными перед Ним: мы тоже были на кресте, мы тоже что-то терпели, не испытывая никакой помощи. Мы тоже, как и Он, говорили: «Боже, Боже, почему Ты меня оставил?» – но не сходили с этого креста и висели на нем. Да, это маленький, крошечный крестик, даже не крестик, окопчик, траншеечка, но в ней сидел человек, который только терпел ради одной-единственной мысли: так велит Христос. И вот это делает нас христианами, это сораспинает нас со Христом. И это сораспинание нас со Христом обеспечивает нам и совоскресение с Ним.

Еще один коротенький 12-й абзац:

Когда внимаешь советам отцов, будь не судией их дел, но уразумевателем и изучателем изречений их.

Собственно, можно и не комментировать. Как правило, никто и не судит отцов IV–VIII веков, даже, наверное, и XX–XXI веков. Это не столько относится к ним, сколько к отцам, близким к нам по времени, XIX, XX века: святитель Феофан Затворник, святитель Игнатий (Брянчанинов), преподобный Силуан Афонский и другие святые отцы, большей частью канонизированные. Они очень соблазнительны. Они же недавно жили, они говорили на одном с нами языке, мы знаем, по воспоминаниям окружающих их людей, что они были вовсе не адамантами: у них были свои немощи, слабости, болезни, скорби, они раздражались, гневались, унывали, печалились. Может, иногда ели мясо, хотя были монахами, может, иногда пили молоко, хотя был пост, может быть, иногда пропускали глоточек вина или еще что-то, может, в словах у них что-то не так написано. «Нелепо как-то, не так. Ну что ты говоришь? Все же на самом деле было не так».

Встречается вот это наше высокомерное рассуждение, как мы это любим называть, а на самом деле осуждение, а порой и глумление над словами святых отцов, близких нам по времени, насмешливое порой издевательство. Кто-то подтрунивает, скажем, над святителем Игнатием (Брянчаниновым), кто-то над праведным Иоанном Кронштадтским, кто-то над преподобным Силуаном Афонским. Всегда найдется человек, который свысока, с высоты своего образования, или духовного опыта, или прожитых лет, или прочитанных книг, судит о святом человеке. А зачем? Ну, допустим, ты не согласен с этой точкой зрения святого отца. Ну, вполне возможно, это же не Священное Писание. Ты зачем подтруниваешь? Ты зачем глумишься? С улыбкой говоришь: а, этот Игнатий говорит, что так-то и так-то, а на самом деле все не так… «А этот Силуан Афонский написал про какую-то любовь. Глупости все это».

Ты сначала стань святым. Стань святым! А став святым, не будешь ни над кем (вообще ни над кем!) подсмеиваться. Ты не будешь подтрунивать ни над одним святым человеком. Ты понимаешь: да, люди разные. Опыт не только универсальный, на него наложена печать личности человека, того, что он сам испытывал, переживал в какой-то предыдущей жизни. Зачем? Он прожил свою жизнь со Христом, ты проживаешь свою жизнь со Христом. Вы – братья, вы там встретитесь. Зачем так насмешливо говорить или осуждать?

Ты должен понять: если тебе этот писатель не подходит, отложи его в сторону, возьми другого. Но в любом случае ты должен уважать опыт, духовный опыт этого человека и вчитываться в его слова, чтобы получить от них пользу.

Мне рассказывали люди, что старец Иоанн (Крестьянкин) даже в последний период своей жизни всегда выходил и слушал проповеди, которые произносили священники. Они могли быть молодыми и уж, несомненно, не обладали ни его благодатными дарами, ни его духовным опытом. А он тем не менее их слушал. Это смирение и мудрость. Ведь проповедующий человек говорит по Божией благодати, значит, и я могу услышать что-то полезное, замечательное из слов этого юноши, который говорит что-то полезное, как пчела собирает мед с каждого цветка. Ведь любящим Бога все споспешествует ко благу.

А если мы только, как патологоанатомы, разрываем тело свидетельства того или иного святого отца, его писания, на хорошие и плохие цитаты, то мы не поняли ничего в духовной жизни, мы слепы, мы чужды жизни. Надо перечитать это его писание и взять оттуда то благо, то добро, ту мудрость, которая может умудрить, смирить, вдохновить. А судить эти слова – это не просто некультурно или невежливо, это свидетельство, что сам человек чужд жизни.

Записала Инна Корепанова