Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. Выпуск от 27 сентября

Мы продолжаем читать слово о трезвении преподобного Исихия и обращаемся к 70-му абзацу:

Отрекшийся от житейского, т.е. от жены, имения и прочего, внешнего лишь человека сделал монахом, а не и внутреннего. Но кто отрекся от страстных помыслов обо всем этом, тот сделал монахом и внутреннего человека, который есть ум. И такой есть истинный монах. Внешнего человека легко сделать монахом, если захочешь, но не мал труд – сделать монахом человека внутреннего.

Мысль в этом абзаце достаточно проста и часто встречается у прочих отцов-подвижников. Необходимость разделения на внутреннего и внешнего человека взята из новозаветной традиции. И в Евангелии, в апостольских посланиях есть указания на то, что есть некое внешнее и внутреннее благочестие, разделение на внешнего человека и внутреннего. Но, так или иначе, он взял этот образ не с бухты-барахты: этот образ соответствует и объективной реальности, и слову Божию. Поэтому он и говорит о разделении, о том, что есть человек внутренний и человек внешний.

В монашеской традиции это разделение обретает особенную колоритность, особенную форму, потому что внешнее благочестие неизбежно, по умолчанию приводит к фарисейству. Еще раз повторю: априори, без разных вариантов. Если человек, придя в монастырь на подвиг, заботится только о внешнем благочестии, то он никакой не монах и никогда ничего не достигнет. Это чистой воды лицемерие и фарисейство, потому что человек только внешне прекрасен и хорош, а внутренне исполнен беззакония и неправды, как покрашенный гроб.

Преподобный Исихий здесь говорит, что очень удобно сделать внешнее благочестие. Какие сложности, говоря о монахах, в том, чтобы надеть на себя монашескую рясу, монашеский клобук, параман, взять в руки крест, свечку и начать проходить послушания; научиться держать голову вниз, носить четки и класть поклоны; выучить, как целовать иконы, как разуметь службу человеку? Этот внешний образ жизни, внешнее благочестие, поведение и даже слова очень легко воспроизвести, очень легко осуществить. Изменить внешний имидж не представляется сложным. Конечно, и тут надо что-то уметь, знать, понимать, как во всякой профессиональной деятельности, но сделать это легко каждому желающему человеку. Истины в этом нет, как нет истины в фарисействе.

Истинное монашество – это монашество не внешнее, а внутреннее. Монах – это человек, который заботится о том, чтобы не выглядеть монахом, а быть монахом; не выглядеть христианином, а быть христианином. Если он об этом не заботится, не предпринимает усилий для этого и  вообще не знает, как это делается, – он естественным образом превращается в фарисея. Мы все свидетели тому, как много у нас этого. Собственно, фарисей – это человек, который занимается внешними формами благочестия.

Внутренний человек, или, как называет его апостол Петр, сокровенный сердца человек (1 Петр. 3, 4), – другой. Особенно видно, что он другой, ему самому. Это может быть никак не видно снаружи, но сам человек, живущий внутренним миром, живущий внутри самого себя, прекрасно знает, что он другой, что внутри его есть жизнь и он живет перед лицом этой жизни. Собственно, это ощущение жизни перед лицом Божьим, лицом вечной жизни, и является ключевой интенцией, побуждающей человека к тому, чтобы трезвиться. У него и запускается процесс трезвения, потому что пробуждается внутреннее око ума. А пробуждается оно потому, что он находится перед лицом Божиим – тогда он приобретает и желание, и способность бдеть над собственным сердцем. То есть тогда и начинается трезвение.

Внешняя деятельность особенно печальна в отношении того, что внешней может быть не только одежда, благочестие, поведение в храме, слова, – такой же внешней может быть и молитва. Это может быть особенно печально, но, к сожалению, именно это и происходит у людей, живущих только внешней жизнью.

Молитва совершается  устами: человек устами говорит молитвенные слова. Громко или тихо, благоговейно или не очень, но он проговаривает эти слова, называя их молитвой, тогда как сердце в этом действии (да и не только сердце, даже ум) участия не принимает. В этом смысле человек фарисействующий, но не имеющий естественным образом внутренней молитвы, попадает под слова, сказанные пророком Исаией:  «Люди сии приближаются ко Мне, чтут Меня устами своими, сердце же их далеко отстоит от Меня» (см. Ис. 29, 13). Почитание Бога устами, произнесением молитвенных слов – это лицемерие. Потому что у тебя внутри сердце мертвое, ты не видишь того, что ты мертв; твое сердце ничего не чувствует: нет даже внимания к молитве, не то что каких-то сердечных переживаний. Поскольку ты внешне произносишь слова молитвы, то тебе кажется, что ты живой и молишься. Ты себя вдохновляешь и утешаешь этим, тогда как сердце твое очень-очень далеко отстоит от Бога.

Если человек не изменит своего состояния, то фарисейство естественным образом будет в нем прорастать все глубже и глубже, и все те грехи, в которых Христос упрекал фарисеев, всплывут наружу. Тогда человек действительно увидит, что он лицемер, что внутри его пустота, и на самом деле всем своим сердцем он не чтит Бога, но только имеет некую видимость; как говорит апостол Павел, имеет вид благочестия, а силы его отвергся. То есть именно того, что дает это благочестие, внутреннего состояния перерождения, у них  нет.

Как же тогда сделать сердце чистым? Как же приблизиться сердцем к Богу? Здесь преподобный Исихий говорит: «кто отрекся от страстных помыслов обо всем этом (обо всем житейском), тот сделал монахом и внутреннего человека, который есть ум». Оказывается, главное – не в изменении внешнего вида. Хотя он, конечно, тоже важен: он помогает провести границу между собой и миром, помогает человеку собраться, дисциплинироваться, как-то пережить внутреннее возрождение, но именно внутреннее возрождение. Если он просто надел монашескую одежду, устроился в какой-нибудь монастырский хор, назначен на монастырские послушания и их исполняет – это все хорошо, конечно, но в монастырь-то он приходит для изменения самого себя, перерождения себя перед лицом Бога, изменения своего сердца. Если внешнее есть, а внутреннего нет – тогда нет и изменения, потому что измениться должна не моя одежда, а мое отношение к людям, к Богу и в том числе к одежде.

Получается, что можно отречься от жены, имения, собственности; можно отречься от книг, преподавания; можно отречься от многого, от всего, но внутри ничего не будет, если человек не будет заботиться именно о возрождении внутреннем, о том, чтобы внутренне измениться. Это внутреннее изменение, перерождение человека и приближение к нему сердцем и есть суть отречения от страстных помыслов, которые человека беспокоят.

Что такое страстные помыслы? Это некие пристрастия сердца, страстности, которые привязывают человека к чему-то или кому-то: человек надеется на что-то, дорожит чем-то. То есть это кусочек сердца, который он не отдал Богу, но в который он поставил идола и этому идолу служит. Конечно, этот идол может быть открытым, человек может грешить явно. А может быть и спрятанным: тогда человек боится явно грешить, поэтому грешит скрытым образом, так, чтобы никто не узнал. Даже он сам может не догадываться об идоле.

Если у него есть вожделение, утешение, стремление к чему-то помимо Бога, упование на что-то помимо Бога, нежелание отдать Ему этот кусочек сердца, то человек привязан, пристрастился к чему-то. Раз он пристрастился, то эта «страстишка» и становится его маленьким скучным терафимом, идолом. Поэтому, когда приходит Господь, Он сокрушает наших идолов. Он просит у нас позволения, чтобы мы пустили Его внутрь и чтобы Он там сокрушил наших идолов, от которых мы согласились отречься.

Есть в Книге пророка Иезекииля (14-я глава) небольшой фрагмент. Глава начинается с того, что приходят вельможи и разные людские старцы к пророку Иезекиилю и вопрошают его о воле Божьей. И вот устами пророка Иезекииля Бог говорит: кто из дома Израилева допустит идолов своих в сердце свое и поставит соблазн нечестия своего перед лицем своим (Иез. 14, 4), тот человек не будет услышан Богом, не будет принят Богом, Он никогда не откроет ему Своей воли, так как человек допустил в свое сердце идолов и им поклоняется. Стало быть, он не поклоняется Богу, потому что нельзя служить Богу и идолу одновременно.

Таким образом, мы видим человека, который поставил идола в сердце или имеет соблазн нечестия: некую страсть, которая мучает его, привлекает, тянет, и не важно, насколько она сильна. Кто-то копит на счетах миллионы, а кто-то отложил на всякий случай один серебряный рубль. И тот и другой имеют идола в сердце, и тот и другой сребролюбивые, потому что надеяться на этот серебряный рубль нельзя, надо надеяться на Бога. Но человек завернул этот рубль в тряпицу и хранит его как зеницу ока «на всякий случай». Значит, кусочком сердца он надеется не на Бога, а на эту самую монету. Она стала для него его надеждой, источником жизни.

Таких эпизодов и пристрастий разного рода у человека может быть в реальности очень много. Но смысл один: если ты не отрекся от страстных помыслов, то они живут внутри тебя; они там роятся, культивируются, и их нужно очистить. А это значит, что нужно не внешнее делание, а внутреннее: не наблюдать за тем, как я выгляжу и такого ли фасона моя монашеская одежда, а следить за тем, чтобы молитвой и постом, подвигом, добрыми делами или чем-то еще мы очистили бы сердце от страстности. Тогда там бы мог поселиться Христос, и тогда мы имели бы возможность в сердце не только служить Богу, но и трезвиться. Потому что сердце наше было бы чистым, страсти оттуда ушли бы, и мы могли бы силой нашего ума и благодати Божией стоять на страже своего сердца.

Из всего этого следует еще один замечательный факт, и мне он представляется гораздо более важным, глубоким, значительным. Если человек оставил жену, имение, работу, оставил даже свою одежду и надел монашескую, оставил свой дом и переселился в монастырь, но сердце не изменил, то никакой он не монах и Христа в его сердце нет.

Но если человек живет семьей, живет с женой, имеет имение, но ко всему этому не пристрастился, всего этого не вожделеет постоянно и не имеет страстно привязанного ко всему этому сердца, то совершенно не важно, какая у него форма одежды, какой у него образ жизни и насколько велика или мала его келья, его дом. Это не имеет значения, потому что важно, каково его сердце.

Если в сущности не важно, какова внешность и что происходит вовне, то, стало быть, эти слова относятся и к тем, кто не оставил свою жену, кто живет с семьей, кто имеет имение. Он может стать и внутренним монахом, если заботится не о внешнем, а о внутреннем; если он не пристрастился ко всему тому, что имеет; если то, что он имеет, является для него всего лишь орудием Промысла Божьего и это главное для него.

Бог так устроил, что есть жена для того, чтобы воспитывать, рожать детей или нести какое-то иное служение. Бог дал ее для того, чтобы научить человека любви, заботе или совместной молитве. Может быть очень много разных нюансов. Главное, человек понимает: если это есть – значит, это от Бога. Именно от Бога: это не мое, но Бог дал мне для того, чтобы я и она исполнили свое служение. Бог дал имение, детей, чтобы я исполнил свое служение; так это понимает каждый человек.

Если человек воспринимает всё внешнее как дары Божии, данные ему для осуществления служения, а внутри борется с пристрастиями к тем приятным вещам, которые его окружают (к собственности, власти, имению), если  понимает, что все внешнее остается просто внешним, а Бог смотрит на сердце  (сыне, дай мне сердце (Притч. 23, 26)), – тогда и человек женатый (семейный, имеющий имение) думает о внутреннем. Думая о внутреннем, он борется со страстями, идолами, привязанностями внутри сердца. Семья, жена, дети и имение ему не мешают, потому что главное для Бога – это внутренний человек. Если ум человеческий чист и человек собран вовнутрь, то он вполне себе монах, хотя внешне монахом и не является, потому что главное именно то монашество, которое внутри.

Записала Инна Корепанова