Читаем Добротолюбие. 26 июля. Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления преподобного Исихия о трезвении. Двадцатый абзац:

Тому, кто подвизается внутри, в каждое мгновение надобно иметь следующие четыре (делания): смирение, крайнее внимание, противоречие (помыслам) и молитву. Смирение, – чтобы, как брань у него идет с соперниками – гордыми демонами, всегда иметь в руке сердца помощь Христову: ибо Господь ненавидит гордых. Внимание, – чтобы всегда держать сердце свое не имеющим никакого помысла, хотя бы он казался добрым. Противоречие, – дабы, как только уразумеет, кто пришел, тотчас с гневом воспротиворечить лукавому, как говорится: и «отвещаю поношающим ми слово» (Пс. 118, 42), – «не Богу ли повинется душа моя» (Пс. 61, 2)? Молитву, – дабы после противоречия, тотчас из глубин сердца возопить ко Христу с воздыханием неизглаголанным…

То, что трезвение, по существу, самым понятным образом тесно связано со вниманием и противоречием помыслам, вроде бы понятно. Мы потому и трезвимся, что умом своим стоим на страже сердца, внимательны к тому, что там происходит, и отвергаем все то, что происходит там не по воле Божьей, отгоняем эти помыслы. Это понятно. Но, кроме этого, казалось бы, понятного делания, внимания и противоречия, важными являются также, по мысли Исихия, молитва и смирение.

Трезвение – это не только упразднение вражьих помыслов, которые ко мне пытаются проникнуть, это всегда и молитва. Почему? Чаще всего помыслы лезут к человеку с более или менее развитым умом, который начитан в святоотеческой литературе.

Кстати, очень похожая мысль вызывала дискуссию в святоотеческой среде, но в конце концов победила традиция Ефрема Сирина и Исаака Сирина, которые всегда говорили о том, что надо не спорить с помыслами, а молиться. Тем не менее пришел некий помысел, а человек ему говорит: «Да ты что глупости говоришь? Это все ерунда! Знаю я, кто ты и откуда пришел». А он ему еще что-то, а мы ему еще что-то возражаем. И вот так он нам предлагает что-то, а мы обезоруживаем его и говорим: «Да знаю, к чему ты клонишь, все вот так и вот так будет». Вот сутки прошли, а мы противоречим с помыслом.

По мысли Ефрема Сирина, это плохо, во-первых, потому, что наш ум, противореча помыслам врага, общается с нечистым. Он их побеждает, но он прикасается к нечистоте, и эта нечистота не может не прилипнуть к помыслу нашему. Скажем, если вы сражаетесь с грязным человеком, то станете немного грязным, это неизбежно.

Кроме того (и это гораздо важнее), сопротивляясь таким образом, человек начинает понимать, что он может спорить с лукавыми помыслами; в сущности, может спорить с бесами, может противоречить им. Эта мысль надменная, высокомерная, что вот он может сам победить козни лукавого, что он настолько уже усовершенствован, что может сам победить козни лукавого. Эта мысль постепенно приходит к нему в голову. Он начинает мнить, что справляется с помыслами.

На самом деле это невозможно. Если сатана затеял с нами игру, если он всевает свои помыслы, а мы их отражаем, то варианта только два. Первый – нам помогает Бог, второй – сатана нам подыгрывает, на самом деле его сила, ненависть и мощь достаточно сильны, чтобы любым помыслом (а он знает, каким максимально подходящим помыслом) низложить, сокрушить, уронить нас мгновенно. Если он этого не делает, то ему не дает это сделать Бог, защищающий нас по Своей любви и нашему смирению.

Вот помысел пришел, мы его отразили; сами, быть может. И, отразив, тут же начинаем молиться. Этой обращенностью к Богу в молитве мы свидетельствуем, что мы на свои силы не надеемся, мы действительно (как слабые, сознающие свою слабость) призываем Сильного, Который может сокрушить все козни лукавого. И вот за это смирение и веру Бог покрывает нас Своей благодатью, мы действительно способны отражать вражьи замыслы только по нашей вере и нашему смирению. Когда мы начинаем надеяться на себя, ничего не происходит. Это очень важный элемент борьбы с помыслами.

Тридцать первый абзац:

Пребывая в общежитии мы должны с самоохотным изволением и готовностью сердца, отсекать всякую волю свою пред настоятелем, и быть таким образом, при помощи Божией, некако самопроизвольными безвольниками. При сем всячески надлежит нам ухитряться, чтобы не возмущаться раздражительностью и не допускать неразумных и неестественных движений гнева, потому что иначе в час брани духовной мы будем оказываться бездерзновенными (лишенными мужества). Ибо воля наша, если сами самоохотно не отсекаем ее, обыкновенно раздражается на тех, кои покушаются отсекать ее принудительно (без нашего соизволения); а из-за сего подвигнутый гнев, злобно лая, губит разумение брани (уменье вести ее), которое с большим трудом едва можно было стяжать. Гнев обыкновенно бывает разрушителен. Если он подвигнется против бесовских помыслов, то их разбивает и истребляет; а если воскипит против людей, то истребляет в нас благие относительно их помышления. Таким образом гнев, как очевидно, является разрушительным для всякого рода помыслов, худых ли то или, если случится, и правых. Он дарован нам от Бога, как щит и лук, и бывает таковым, если не уклоняется от назначения своего. Если же начнет действовать не сообразно с ним, то бывает разрушителем. Видал я, что и пес, в иной раз смело бросающийся на волков, терзает овец.

Речь идет о поведении в человеческом общежитии. Разумеется, это относится не только к монашескому общежитию, но и к любому человеческому общежитию, где мы, христиане, живем, вынужденно или по доброй воле находимся. Это может быть семья (в расширенном  понятии многочисленные родственники), это коллектив или община, то есть любая человеческая общность, где встречается общее житие, общая трапеза, общее нахождение под одной крышей, общие разговоры, некая среда общности и общения, которая предполагает человеческое общежитие.

И вот первое, что надлежит делать в человеческом общежитии, говорит преподобный Исихий, это отсекать свою волю перед старшим, будь то муж или родители, если это для детей, священник, настоятель или начальник (ректор, директор, управляющий, командир по службе). Перед этим старшим, под началом которого я нахожусь, нужно отсекать свою волю.

Когда, скажем, студенты живут в общежитии, четыре-пять человек, у них нет старшего. Никто из них не обязан отсекать свою волю перед кем-то, кто сам хочет стать старшим и чтобы все его слушались. Это его проблемы, пусть хочет, но мы не обязаны этого делать. А вот перед волей коменданта общежития, ректора или участкового милиционера, если он вдруг проник на нашу территорию,  мы должны отсекать свою волю, это не просто человек, желающий быть старшим, это старший в силу сложившегося штатного расписания, распорядка вещей. Хотя, может быть, нам приятнее и удобнее  послушаться того, кто сам ставит себя в авторитеты, чем старого коменданта общежития, но тем не менее порядок вещей таков – мы должны отсекать свою волю перед теми, под началом кого мы в этом месте, в это время, в этой сфере находимся.

Если  вспомним немного, то в этом, собственно, есть  начало трезвения, да и в целом начало всего доброго. Это подлинно христианская установка, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (1 Петр. 5, 5). Это мы знаем, то есть началом благодатного делания есть смирение, которое начинается с отсечения своей воли перед старшим. Но мы этого не делаем, разумеется. Не делаем и делать не собираемся. Поэтому и нет в нас благодати.

Сколько бы кто ни говорил когда-нибудь, где-нибудь о том, что жена должна слушаться мужа, никто ведь не стал слушаться мужа. Сколько ни говорили о том, что паства должна слушаться священника или, что более правильно, епископа, никто не побежал по этому поводу что-то делать и менять в своей жизни. Если только в отношении производства мы еще и храним определенные элементы послушания своим начальникам, то это, пожалуй, и предел, но зато хоть что-то в нас доброго есть. Если хоть что-то в нас и есть, то это потому, что в детстве мы слушали родителей, а сегодня слушаемся начальника на производстве. В силу того что мы хоть немножко кого-то слушаемся, начало послушания и смирения хотя бы в азах, в истоках у нас есть, какие-то крохи благодати Божьей у нас остаются.

Но в целом жизнь наша безблагодатная, потому что непослушание тому, кого слушаться мне велит Бог, ставит меня в прекословие, в состояние спорящего, враждующего со своим Богом, то есть я против Бога, я не подчиняюсь Ему. И, по сути, в этом состоянии мы ставим свою волю превыше воли Божьей, то есть мы, что называется, своевольники, самопроизвольные безвольники. Поскольку мы на своей воле пытаемся строить свою жизнь, она и проваливается, заходит в тупик, она разрушается, гробится, потому что мы делаем то, что велит нам наша воля, а не то, что велит нам Бог через наших начальников. И, естественно, опять-таки и наша жизнь угроблена, у нас безблагодатно и скорбно, общежития никакого нет, постоянные конфликты, постоянные ссоры, будь то в семье, или на производстве, или в общине, потому что никто не признает власть начальника. Даже если трое будут признавать власть начальника, а четвертый будет возмущаться ею, то покоя и правды в этом общежитии не будет. Для того чтобы нормальная ситуация в общежитии установилась, либо последнего выгонят из этого коллектива, либо все развратятся и никто не будет слушаться, что чаще и бывает.

Естественно, у нас возникает проблема. Тут не надо читать преподобного Исихия, и так понятно: если мы подчиняемся глупым, неразумным, с нашей точки зрения, совершенно негодным и непонятным приказам, то, естественно, по этому поводу психуем и раздражаемся. Авва Исихий поэтому пишет: мало того, что мы слушаемся, важно ухитряться не возмущаться раздражительностью, не допускать неразумных и неестественных движений гнева. Мало исполнять то, что нам сказали, важно при этом избавиться от раздражительности, не позволять раздражительности овладеть собой, потому что раздражительность разрушает сердце, рушит его, я постоянно киплю этим в сердце, оно постоянно раздраженное, оно не мирное. Это состояние пагубное для душевной организации любого человека, он становится неуравновешенным, неуправляемым, желчным, импульсивным, гневным и в конце концов начинает уже сознательно разрушать все в себе и вокруг себя.

Во-вторых, как дальше говорит преподобный Исихий, такое раздражительное состояние делает невозможной нашу молитву, мы не можем молиться, потому что мы должны сначала примириться со всеми, а потом уже молиться. «Миром Господу помолимся» – это не просто какой-то декларативный призыв, это свидетельство при первом слове любой христианской молитвы: ты должен со всеми примириться; примирившись, ты стяжаешь Святой Дух, Которым и совершаешь молитву, Который в твоем сердце совершает  молитвенное дело. По-другому не бывает.

Мы, конечно, научились читать тексты молитв и можем делать это и с раздраженным сердцем, но на самом деле ничего не получается. Если в сердце не живет Бог, то никакой молитвы принятой нет. В том и особенность христианской молитвы, христианской жизни, что в сердца наши дан Дух Святой, Который ходатайствует о нас воздыханиями неизреченными, Которым мы и взываем: Авва Отче. Если Духа Святого в нас нет, если мы раздраженные, не мирные, духа мира в нас нет, то и молитва наша не организуется, не созидается и не достигает своего плода.

Третье, почему это плохо: раздражение противоречит любви. Мы помним, апостол Павел в Послании к Коринфянам пишет, что любовь не раздражается. Если мы культивируем в себе раздражение, носим это раздражение постоянно, то любви в нас нет, на самом деле мы вне любви пребываем. Поскольку Бог есть любовь и любящий другого рожден от Бога, а мы пребываем в отношении нелюбви к другому, в раздражении к другому, то, естественно, Бога в нашем сердце нет. Продолжая настойчиво пребывать в раздражении, мы как бы отходим от Бога, как бы отказываемся от Него.

Вот мы говорим: я не хочу любить этого человека, потому что он плохо делает; я буду раздражаться, потому что он дурак, потому что он глупец... И человек носит это в себе днями, неделями, месяцами, годами. Понятно, что в конце концов никакой любви вообще ни к кому не остается. Ее не осталось нисколько, и, по сути, этим осознанно принятым раздражением человек убил в себе Бога, убил в себе благодать.

Мы  это понимаем, в общих чертах, в принципе, даже можем с этим согласиться. Вот когда мы слушаем апостола Павла о любви, святого отца о любви или еще кого-то о любви, мы согласны. Но мы делаем так, как делали всегда: продолжаем культивировать наше раздражение в отношении тех людей, чьи приказы, чья воля, чье мнение нас совершенно не устраивает. И поэтому через раздражение постепенно в сердце наше входит злость, гнев, и сердце наше становится излучателем смерти, а не жизни. Почему мы так делаем? Почему?

Ответ вообще достаточно простой, и он помогает нам просто понять, что с нами происходит. Этот ответ не помогает нам выйти из этого состояния, но объясняет, что с нами происходит.

Во-первых, мы оправдываем себя, потому что слушать эти приказы безумно, глупо, это полный идиотизм, это унизительно. Мы оцениваем приказ, а не подчиняемся, мы поступаем так, как нам кажется разумным, а не так, как должен делать разумный человек. Мы знаем много, но не знаем Христа, мы ревнуем о правде, попирая правду Божью, которая велит нам смириться перед тем, кто поставлен надо  мной начальником.

Вся проблема в том, что мы оправдываем свою гордыню нежеланием подчиняться «глупым», «диким», «неразумным» и прочим-прочим указам, приказам, постановлениям, то есть мы оцениваем качество приказа вместо того, чтобы думать о воле Божьей. Нас интересует то, что говорит человек, а не то, что говорит Бог. Человек говорит какую-нибудь глупость, мы ее исполнять не хотим. Бог говорит, что надо смириться, а мы Его не слышим. Это системная ошибка.

Мы все дети многочисленных революций, которые происходят последние двести лет. Бунт против любых приказов, против любой власти, против мужа, против Церкви, против норм, против правил, против того, что сказал Бог. И это из поколения в поколение. Как Дева Мария родилась в поколении праведников, столетиями накапливая эту святость, так мы столетиями накапливали в себе бунт, мы потомки бунтовщиков. Даже если конкретно наш  предок не устраивал революцию, он все равно сидел и возмущался, читая газеты, вместо того чтобы смиренно исполнять то, что должен исполнять. Поэтому мы по-другому просто не можем. Вместо того чтобы признать, что мы не можем и не хотим даже начать исполнять волю Божью, мы по-прежнему плывем на волне этого революционного тренда.

Еще одна причина: как нам внушили правду любого бунта, так внушили, что у нас есть наши права, и мы всегда думаем о наших правах, которые защищаем все ревностнее и ревностнее. На самом деле все это борьба за собственную независимость, за свободу личности. Понятно, что это совершенно противоположно христианству. Христос служил и слушался, Павел сам всем поработил себя и велел искать не своей пользы, а пользы другого, не своей воли, а воли другого.

Христос не призывал нас к свободе личности, не говорил нам о защите своих прав. Он учил совсем другому – служению и смирению. Поэтому Он никак нам не дается. Мы боремся за права в бесконечно изматывающей борьбе, а Христос по-прежнему стоит в стороне, потому что Он призвал к другому.

Записала Инна Корепанова