Читаем Добротолюбие. 24 октября. Священник Константин Корепанов

Я объяснял в прошлый раз причину, по которой нам часто придется это делать, потому что фактически целостный текст просто делится на абзацы, на фрагменты. Целостность от этого теряется, и вот такое раздергивание на цитаты представляется мне умалением целостных произведений. Поэтому я буду рассматривать слова преподобного Ефрема Сирина по минимуму, так, когда есть какое-то очень важное для нас поучительное зерно. В целом о покаянии, плаче, о Страшном Суде особенно, последних днях мира, о Христе лучше всего прочитать целиком сочинения преподобного Ефрема Сирина. Поверьте, они того стоят!

Мы в прошлый раз говорили о двойственности души в контексте последних слов Ефрема Сирина, в контексте его завещания. Очень странная категория, с нашей точки зрения, непонятно, как это получается, как это происходит. В общем, эту двойственность можно описать в парадигме Послания апостола Павла, который говорит, что есть новый человек и есть ветхий человек. В каждом человеке (я подчеркиваю: в каждом, хотя правильно сказать, что ощущают это только христиане) есть бездна зла, и в каждом христианине есть бездна добра, обусловленная его верой во Христа. То есть в христианах есть и ветхий человек, и новый, но ветхий человек глубокий, это бездна зла и греха. Поскольку Тот, Кто присутствует во мне по вере моей после крещения моего, является Бессмертным, Бесконечным, Нетленным Богом, то и, естественно, бездна добра во мне также присутствует. Бездна бездну призывает, бездна с бездной соотносится. Надо понимать, надо представлять, что у нас такое есть.

Когда мы живем со Христом, мы как-то не очень хорошо ориентируемся именно в первой этой бездне: забываем о том, что в нас бездна зла никуда не делась. Наша вера во Христа не делает нас людьми, чуждыми всякого греха, всякого зла, всякой тьмы. Это не так, и так невозможно, хотя многие думают, что именно так и происходит, что теперь они стали совершенно безгрешными, не имеющими способности ни к какому злу, просто нетленными. На самом деле вся эта бездна в нас сохраняется, только появляется еще и другая.

Так вот,  суть первой бездны в том, что она есть гордость, вернее – гордыня: гордыня как своеволие, гордыня как сознательное непослушание Богу. Подчеркиваю: обязательно сознательное непослушание Богу. Сознательное непослушание Богу, в сущности, есть бунт против Бога, протест против Бога. Вот этому сознательному непослушанию Божественной воле и предана вся наша внутренняя бездонная сущность. И познает в себе, и борется с этой сущностью в себе каждый человек, уверовавший во Христа.

Вторая бездна, как я уже сказал, принадлежит, собственно, не мне, а Христу. Поэтому в нашем обыкновенном, эмпирическом человеческом бытии в христианине сосуществуют вместе и первое, и второе. Нельзя остановиться на чем-то одном: обязательно сосуществование ветхого и нового человека, в сущности, до конца его земной жизни.

Поэтому и преподобный Ефрем, и другие великие святые, которых мы хорошо знаем до их последнего смертного часа, до их кончины, постоянно называли и ощущали себя людьми необыкновенно грешными, необыкновенно отравленными грехом. Они не только  ощущали это, но и оплакивали это состояние, несмотря на то, что чувствовали в себе и неизреченную силу, и милость Божию.

Любой христианин (постольку, поскольку он христианин) пребывает и в том, и в другом состоянии: и в ветхости своей, где бездна греха и тьмы глубока, и в милосердии Божием, в силе и свете Бога, которые, конечно, тоже суть бездна.

Когда человек начинает понимать, познавать, опознавать, как бы определять свое бытие исходя из этих двух состояний, он неизбежно приходит к тому, о чем мы читали описательно в прошлый раз, читая завещание преподобного Ефрема Сирина. Если подходить к этому с точки зрения духовных установок, то человек призывается к тому, что выражено словами, сказанными преподобному Силуану Афонскому: держи свой ум во аде и не отчаивайся. То есть по грехам своим, по состоянию своей души, по бездонности зла, в тебе находящегося, ты непременно достоин всякого осуждения. Это непременно и безусловно, ты никак не можешь это исправить.

Тем не менее в тебе присутствует Бог, ты Его хранишь. И эта милость Божья, постоянно ощущаемая, переживаемая, познаваемая, не позволяет тебе отчаиваться, потому что ты это тоже знаешь. Ты не думаешь о ней, не веришь в нее, ты ее знаешь, эту любовь, Божию милость, непостижимость торжества Его света и силы Его любви. И чем больше в тебе ощущение греха своего, тем больше в тебе и ощущения Его безмерной милости.

Исполнение на практике того, что сказал Бог преподобному Силуану Афонскому, и приводит к тому, что переживает преподобный Ефрем Сирин в том завещании, которое мы читали в прошлый раз. Но эта двойственность имеет еще и другие точки приложения, и другие формы осознания в человеческой жизни.

Так начинается вторая глава из слов святого Ефрема Сирина. Первый абзац:

Увы мне! В каком я стыде! Сокровенное мое не таково, как видимое! Подлинно у меня только образ благочестия, а не сила его. С каким лицом приду к Господу Богу, Который знает сокровенности сердца моего? Подлежа ответственности за столько худых дел, когда и на молитве стою, боюсь, чтоб не сошел с неба огнь, и не потребил меня. – Но не отчаиваюсь, уповая на щедроты Божии.

Мы видим здесь свидетельство о двойственности именно в контексте только что упомянутых слов: держи свой ум во аде и не отчаивайся. То есть человек сознает совершенно свою испорченность и грех, но при этом он не отчаивается, уповая на щедроты Божьи.

3-й абзац:

Там обнаружится и что сделано во тьме, и что сделано явно. Какой стыд обымет душу мою, когда осужденным увидят меня говорящие теперь, что я неукоризнен! Оставив духовное, покорился я страстям. Учиться не хочу, а учить рад, подчиняться не хочу, а подчинять себе люблю; трудиться не хочу, а других утруждать охоч; не хочу оказывать чести, а чтимым быть желаю; упреков не терплю, а упрекать люблю; не хочу, чтоб уничижали меня, а уничижать люблю. – Мудр я на то, чтоб давать советы, а не на то, чтоб исполнять их самому; что делать должно, то говорю, а чего не должно говорить, то делаю.

Вот тоже абзац о двойственности. Действительно, получается, что эта двойственность перетекает в антитезу собственных дел, слов и поступков: я сам это делаю, но других за это ругаю, поучаю; сам этого не делаю, а от других этого требую. Эта двойственность становится как бы характеристикой наших поступков, нашего внутреннего духовного состояния в отношении именно к самим себе и к людям, которые нас окружают.

Например, мы осуждаем человека за то, что он пьет. Осуждаем потому, что сами не пьем. Но пьянство – это невоздержанность к вину, а мы не воздерживаемся, скажем, в употреблении мяса, едим большое количество мяса. В сущности, невоздержанность одна и та же, то есть мы такие же невоздержанные, как и он. Просто он невоздержан к вину или водке, к алкоголю, и это вызывает более видимые и более тяжелые последствия; и вред приносит. Объедение мясом тоже приносит свои последствия, просто не столь очевидные, не столь зловредные, как последствия пьянства. Но, по сути, мы делаем то же самое, что делает тот человек, которого мы осуждаем за пьянство.

Или, например: я хожу в храм, а он не ходит в храм. Очевидное сравнение. Но, находясь в храме, я на самом деле в храме не пребываю: телом я в храме, а умом вне храма. Кстати, возможна совершенно другая ситуация: когда человек может сидеть дома, но умом быть в храме. И вот мы вроде бы телом в храме, а сердцем своим, душой своей вне храма. Но почему-то мы этого не замечаем и упрекаем другого, но не упрекаем себя.

Или, скажем, я учу другого жизни: как правильно жить, как правильно делать, как правильно молиться, а сам либо этого не исполняю, либо не очень люблю, когда меня кто-то другой учит жизни.

В любом случае эта двойственность в повседневной жизни христианина, несомненно, присутствует. Это есть. Мы так вот живем, но этой двойственности не чувствуем.

Оценка себя с этой точки зрения возможна только тогда, когда благодать Божья человека просвещает. И только тогда, когда эта благодать Божья действует на человека, он может научиться не только видеть, но и выдергивать эти плевелы фарисейства. К тем примерам, которые я перечислил, можно еще множество добавить, но суть, наверное, понятна, о чем говорит преподобный Ефрем Сирин, каждый понимает примерно, о чем речь идет. Но увидеть в себе, что он учить рад, а учиться не хочет или не хочет, чтобы его учили, может только человек, которого коснулась благодать Святого Духа. И лишь когда благодать Святого Духа касается человека, он может приобрести не только понимание того, что он лицемерит, но и способность к тому, чтобы эти плевелы фарисейские повыдергать.

10-й абзац:

По наружности мы смиренны, а по нраву жестоки и бесчеловечны; по наружности мы благоговейны, а по нраву убийцы; по наружности полны любви, а по нраву враги; по наружности дружелюбны, а по нраву ненавистники; по наружности подвижники, а по нраву – тля для подвижников; по наружности постники, а по нраву морские разбойники; по наружности целомудренны, а в сердце прелюбодеи; по наружности безмолвники, а в сердце бродяги; по наружности кротки, а по нраву высокомерны; по наружности советники, а по нраву совратители; по наружности простодушны, а по нраву опасны. – От чего так? От того, что не имеем страха Божия пред очами своими, и заповедей Господних, или не знаем, или, зная, перетолковываем в угоду себе.

Когда мы учимся видеть эту двойственность, этот двойной стандарт в отношении собственных оценок других людей и собственной самооценки, тогда начинаем с этим бороться. То есть когда мы научились видеть, когда нам открыла это благодать, она же учит нас с этим бороться. И мы научаемся борьбе с этим лицемерием, с этой двойственностью, а инструментом этой борьбы является самоукорение. И другого способа встать на борьбу с этим до поры до времени просто не существует.

Нам хочется осудить человека за его пьянство. А мы укоряем себя и говорим: «Подожди! А ты сам-то воздержанный, что ли? Давай сам сначала научись воздержанию: перестань есть так много, перестань нарушать посты, вообще держись поста так, как это делают святые отцы, как должен христианин, распявший плоть свою со страстьми и похотьми. Не можешь? Тогда и другого не суди!»

Или, например, мы хотим укорить человека за то, что он не ходит в храм: надо ходить, а он не ходит. Я вместо этого думаю: «Хорошо, я хожу. А я при этом всецело присутствую в храме? Мои мысли не уходят за пределы храма? Я действительно переживаю в храме то, что поется на Херувимской песне: «всякое ныне житейское отложим попечение»? Я действительно откладываю все житейские попечения, входя в храм? Не откладываю? Думаю о другом? По телефону звоню? Сообщения прочитываю? Значит, я ничем не лучше тех людей, которые не пришли в храм, они хотя бы честнее».

Или, например, про те же замечания. Хочется сделать замечание – спроси себя: «Ты сам можешь потерпеть это замечание? Не можешь! Тогда зачем делаешь другому то, чего себе не хочешь?»

Или там чиновник ворует, безобразник такой, хулиган. Но ведь ты тоже деньги любишь. Ну, не воруешь, но вообще-то та причина, которая заставляет его воровать или брать взятки, такая же и в тебе.

Таким образом, человек с помощью самоукорения постоянно ставит себя перед каким-то фактом собственной испорченности и таким образом исцеляется от лицемерия. Он начинает познавать и оценивать себя адекватно.

11-й абзац:

И ныне еще (после долгих лет самоисправления) много во мне нечистых помыслов – зависти, зложелательства, самоугодия, чревоугодия, гневливости, тщеславия, любоимания. Сам в себе я ничто, а считаю себя за нечто; принадлежу к числу худых людей, а домогаюсь приобрести себе славу святости; живу во грехах, а хочу, чтоб почитали меня праведным. Сам лжец, а на лжецов досадую… Не стану описывать ежедневно занимающих меня мыслей, забот о суетности, нерадения о молитве, страсти к пересудам. Не буду описывать хождения в церковь по одному заведенному порядку и умышленных при сем замедлений, выисканных встреч, лицемерных бесед с благочестивыми женщинами, ненасытность в принятии даров, ласкательств для получения большого. Такова жизнь моя, таковы недостатки мои!

Конечно-конечно, каждый человек, который прочитает это, абсолютно совершенно ясно поймет, что преподобный Ефрем Сирин на себя наговаривает.

И потому, что мы так думаем, что преподобный Ефрем Сирин на себя наговаривает, мы ничего не понимаем в собственном христианском бытии. А если до нас дойдет, что преподобный Ефрем Сирин не наговаривает на себя, можем сказать: «Он что, правда такой?! Он что, любит подарки принимать?! Он с женщинами беседует лицемерно, а на самом деле ему просто приятны женские беседы?! Так какой же он после этого святой!? Никакой он не святой!» И всё! Мы разочаровались в очередном святом так же, как до этого и во всех прочих.

Мы никак не можем принять эту двойственность в человеке: что в нем есть и тьма беззакония и греха, и бездна благодати Божественной. Потому ничего у нас не получается. Для того чтобы изменить и понять, принять эту двойственность правильно, по-христиански, излечиться от лицемерия, нам и нужно самоукорение. Это самоукорение как раз и направляет острие осуждения на меня самого. Потому оно и называется самоукорением: я хочу укорить другого – остановился, подумал и укорил себя. Я хочу сделать замечание другому – остановился и укорил себя.

«Ну что он делает? Как он ходит!? Сделаю замечание!» Остановился: «А мне бы понравилось? А я бы вытерпел это замечание? Нет! Тогда не буду его делать. А ты сам-то  ходишь по храму так, как надо? Благоговейно ходишь? Ты перед иконами дома благоговейно ходишь? Нет. Ну и ему не делай замечание, потому что и тебе бы это не понравилось».

Это самоукорение – очень важный инструмент, помогающий исцелить от лицемерия, помогающий осознать и принять эту двойственность, то есть видеть в себе проявление собственного греха и неизреченной, непостижимой, всегда побеждающей мое нечестие благодати Божьей, которой мы все и спасаемся.

Записала Инна Корепанова