Читаем Добротолюбие. 1 февраля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина из второго тома «Добротолюбия». Разговор у нас идет о христианском восприятии зла. В прошлый раз, читая 176-й абзац, мы уже говорили об этом; продолжаем дальше линию его рассуждений.

Напомню, что с православной точки зрения зло – это грех, который отделяет нас от Бога. Добродетель – то, что соединяет нас с Богом, грех – то, что отделяет нас от Бога. Адам согрешил – и отделился от Бога, ввел зло, смерть в этот мир. Зло вошло в мир, и мир лежит во зле, как говорит евангелист Иоанн Богослов. Но все, что находится в мире, по слову Иоанна Кассиана, становится как бы средним (он использует это слово в 176-м абзаце), потому что может быть использовано для добра и может быть использовано для зла.

Пока мир был нетленен, пока в него не вошли зло, грех, смерть, все в этом мире, как созданное Богом, приобщало человека к добродетели, приобщало к Богу. Поскольку Адам согрешил и в мир вошли смерть и зло, то все, что есть в мире, может быть использовано как для добра, так и для зла; это решаем мы.

Любой грех, говорит Иоанн Кассиан, – как бы двоякое зло, или двойное зло. Во-первых, когда мы совершаем грех, зла в этом мире становится больше, концентрация присутствия смерти в этом мире становится больше с каждым нашим грехом; и кроме того, каждый мой грех убивает меня. Можно сказать так: любой грех убивает мир, умножая его тление и смертность, и любой мой грех убивает меня как отдельно взятую личность, отдельно взятую ипостась. Но в целом (и мы сейчас будем об этом говорить) злоба окружающих людей, тленность этого мира, присутствие зла в этом мире в виде падших существ не могут причинить мне зла в том смысле, что не могут заставить меня совершить грех.

177-й абзац:

Твердо содержа в мысли такое различие вещей и дел, и зная, что нет настоящего добра, кроме одной добродетели, происходящей из страха Божия и любви к Богу, и что нет настоящего зла, кроме одного греха и отделения от Бога, расследуем теперь со всем вниманием, было ли когда-нибудь, чтоб Бог, или Сам Собою или чрез другого кого причинил кому-либо из святых Своих такое зло? Этого ты без сомнения нигде не найдешь. Ибо никогда не бывало, чтоб другой мог ввергнуть кого-либо в грех, когда он не хочет этого зла и противится ему; и если случалось, что ввергал, то одного того, кто сам в себе зачинал сей грех по нетрезвости сердца и развращенной воле. Так, когда дьявол хотел ввергнуть в это зло – в грех праведного Иова, то, употребив против него все козни злобы своей, – лишив его всего богатства, поразив смертью детей, и самого его с головы до ног покрыв ранами, причинявшими нестерпимую боль, – никак не мог запятнать его грехом; потому что «во всех сих приключшихся» Иов пребыл непоколебим и «не даде безумия Богу» (Иов. 1, 22), – не склонился на богохуление.

Не могу сказать, что эта мысль Иоанна Кассиана – общая мысль христианской традиции, общая мысль православного свидетельства о том, что зла вне нас не существует. Оно существует во мне: оно в том, в чем я отделяюсь от Бога; в том, что я совершаю, делаю, принимаю и к чему прилепляюсь помимо Бога.

Люди, живущие в последние 100–150 лет, – в основном социально ориентированные. Особенно это видно по последнему поколению людей, и особенно по христианам. Это люди, которые акцентуированы, заточены, сконцентрированы, сфокусированы на преобразовании мира во всей его палитре и совокупности. Это преобразование природы как части мира, социальные преобразования, политические, экологические и, конечно, преобразование человека (не себя, а другого человека).

Концентрация подобных интенций с каждым десятилетием возрастает в геометрической прогрессии. Все больше и больше насыщенность на преобразование людей: на это направлены все социальные проекты, современные социальные тренды, частью которых является пропаганда ЛГБТ-направлений, технологий, практик. Стремление всецело, полностью изменить человека. И как часть этого процесса – наше внутреннее ощущение, что надо людей менять. Нам надо изменить мужа, жену, детей, соседей, священника, епископа, прихожан, чтобы они стали лучше. Надо что-то сделать с детьми, чтобы их улучшить. Надо что-то сделать с мужем, с родителями, чтобы они что-то поняли, приняли, уверовали и так далее.

Эта интенция, направленная на преобразование внешнего мира, стала особенно ощущаться, и с каждым десятилетием она нарастает. И это не случайно. В одно очень ужасное время, в один ужасный день правильное настроение человека было сломано, и его стали сознательно ориентировать именно на такой взгляд, на такое отношение к миру. С одной стороны, частью этого процесса в историческом масштабе были социальные революции,  с другой стороны – сама современная жизнь есть плод всех этих социальных революций. Понятно, что в наше общество, в нашу Церковь входят люди, жившие в эпоху революционных преобразований. Причем за столетие у нас было как минимум два эксперимента социальных преобразований. Естественно, это не может не сказаться на изменении нашей природы; мы просто как бы заразились этой бациллой социальных преобразований и все время хотим изменить мир вокруг себя.

А позиция древних, позиция Библии, традиционная, патриархальная позиция, на которой вырос в том числе русский народ (за что его в XIX веке социал-демократы немало упрекали), – это как раз стремление преобразовать и изменить самого себя, а не других. Человек Христа, человек Библии, Божий человек, человек веры – это человек, которого Священное Писание, сам строй церковной жизни, проповеди, книги, богослужебные тексты  направляют на внимание к себе. Даже иконографический ряд, лишенный перспективы, фокусирует внимание на том, чтобы я изменил себя, преобразовал себя. Это кардинальное, очень видимое отличие того, что должно быть и было очень долго в человечестве, от того, что есть сейчас.

Мы, отравленные этим воздухом преобразований, привыкли воспринимать и видеть зло в других. Хотя Священное Писание Нового Завета категорически ограждает нас от этого. В известной притче сказано: смотришь на сучок в глазу ближнего своего, а бревна в своем глазу не замечаешь (см. Мф. 7, 5). Мы знаем это, но обычно понимаем это так: «У меня тоже есть зло, а я вижу не зло, которое во мне, а зло, которое в другом». Пока мы видим таких же нехороших людей, как мы сами, это нас более или менее останавливает. Но когда мы видим вопиющее, с нашей точки зрения, зло, которого в нас совсем, казалось бы, нет, мы говорим: «Очевидно же, что у него бревно, а не у меня. Это он плохой, а не я».

Но Христос говорит о другом: сама способность видеть зло в другом и есть то самое бревно. То, что он делает зло, – это сучок, а вот видеть зло в другом – это бревно. Христос сравнивает не количество зла в одном человеке и в другом; Он говорит, что причинять зло окружающим – это сучок в сравнении с тем, чтобы видеть зло другого человека. Видеть зло другого – это страшнее, чем причинять зло другому. Вот такой парадокс.

Понятно, что без христианского искуса, без приобщения к Богу во Христе нам даже не понять, о чем речь. Когда человек какими-то непостижимыми чудодействиями Божественной благодати вдруг отрывает, отдирает взгляд от мира, от других людей и перемещает внимание в себя, то Бог открывает ему, что он такое есть. Если это делает Бог, если это не собственные усилия, то человеку больше нечего смотреть в этом мире – он видит такое, в сравнении с чем поступки любого другого человека – действительно сучок. Потому что то, что открывает человеку Бог о нем самом, страшно. Но Иоанн Кассиан говорит не об этом.

Он говорит, что когда ты начинаешь наблюдать самого себя, видишь сам себя, начинаешь замечать, что в тебе происходит, тогда эти слова становятся для тебя понятными, очевидными. И действительно так: зло только внутри нас.

Например, какой-то человек делает зло на наших глазах. Мы видим, что он причиняет зло, но мы не знаем мотивов этого человека, не знаем причин, по которым он это делает, не знаем последствий и не знаем Промысла, по которому все это происходит. Нам удобно читать об этом в Библии – там все понятно. Например, пророк Елисей идет помазать на царство в Израильском царстве некоего человека по имени Ииуй. Он его помазывает, и Бог ставит перед Ииуем задачу: уничтожить всех потомков царя Ахава, включая его жену Иезавель. Он – орудие в руках Божиих, чтобы совершить расправу над этими людьми. В контексте Библии у нас не возникает никаких вопросов по этому поводу, потому что там подробно описаны их злодеяния, их мерзости, и мы вполне разделяем такое решение. Любой, кто читает Библию, прочитывает это мимоходом.

Например, никто же не изумляется и не плачет, когда в какой-нибудь белорусской деревушке в 1947 году повесили какого-нибудь человека в гражданской одежде, который во времена немецкой оккупации был начальником полицейского участка и лично расстреливал многих людей, в том числе стариков, женщин и детей. Это никого не возмущает, не удивляет; это просто последствия войны. И даже мировое сообщество пока еще не удивляют эти сюжеты, эти картинки.

Привыкшие к подобным вещам, мы читаем на страницах Библии о том, что Ииуй расправился с тем-то и тем-то. Сам он будет ничуть не лучше, и, в свою очередь, его тоже ждет мало приятного, но пока он исполняет эту расправу. Причем расправа очень жестокая. Например, Иезавель была убита и выброшена из окна, и кровь ее лизали собаки, как и было предсказано пророком Илией. Мы прочитали это, но особо не обратили внимания. А если бы мы жили в то время и это случилось на наших глазах? Если бы мы ничего не знали про эту женщину, а увидели, какие ужасы происходят? Мы сказали бы: «До чего люди дошли! Пожилую женщину выбросили из окна! Ужас!» Или: убили, утопили в собственной крови. Это же жестоко!.. Когда это происходит на наших глазах и мы не знаем, что именно происходит, мы воспринимаем всё именно так.

Таких случаев очень и очень много в жизни. Библия просто дает некоторые типические черты, она не размусоливает это на каждой странице. Она просто говорит, что такое бывает, чтобы мы могли видеть эти черты в окружающей нас действительности и выработали к этому правильное отношение.

Вернемся к тому человеку, который совершает зло. Не зная, что происходит, и видя, как человек на наших глазах делает зло, мы его судим. Причем очень часто мы не знаем, почему этот человек так делает. Более того, очень часто это не является объективным злом, это просто некое относительное зло, с нашей точки зрения. С Божественной точки зрения, это может быть вовсе не зло. Мы ничего не знаем, но судим. И, судя этого человека, мы делаем заведомое зло.

Мы не знаем, делает ли зло он. Но, судя этого человека, делаем зло мы, потому что нарушаем заповедь; в этот момент мы отделяем себя от Бога, значит, делаем зло.

Может быть, и он делает зло – не знаю. Но я знаю, что, судя его, я делаю зло. Даже если действительно он делает зло, но это он делает зло. А я буду делать зло только в том случае, если буду судить его. Или если Бог велит мне защитить обижаемого человека, а я это не сделаю, тогда  я тоже сделаю зло. Но я говорю пока про очевидную вещь.

На наших глазах происходит не очень много реального зла, заведомого зла. Оно происходит где-то на экранах; или об этом говорят: соседка рассказала, муж рассказал, на работе рассказали, в новостях показали. И мы осудили. Мы не знаем, что именно произошло, нам просто преподнесли материал, но, осудив, мы точно знаем, что мы согрешили. В результате получается, что только этим осуждением мы умножаем и умножаем зло. Мы не знаем и не должны знать этой жизни, но нам важно не сделать зла самим.

Поэтому надо внутри знать, чего хочет от меня Бог, чтобы не осудить. Если Бог хочет, чтобы я вмешался, то я должен знать, что должен вмешаться. Или знать, что не должен вмешиваться. Как не должен вмешиваться человек, например, в такой ситуации: он ходил за грибами, вышел из леса с полной корзиной грибов и видит, как на центральной площади белорусского села вешают человека в гражданской одежде. Он заблудился не только в лесу, но и во времени и не понимает, что происходит. Если он кинется защищать этого человека, то будет абсолютно не прав. Его надо остановить и сказать: «Не вмешивайся, ты не знаешь, что здесь сейчас происходит». Но если бы человек был внимательным к себе, он знал бы, что Бог ему говорит: вмешиваться сейчас или не вмешиваться.

Часто наша реакция на поступки других людей очень импульсивная: осудить, вмешаться, сказать, обругать, что-то сделать с другим человеком. Когда начинаешь замечать, что это неправильная реакция, люди говорят: «А что? Сидеть сложа руки и ничего не делать?» Дело не в этом. Христианство очень активно, но оно внутри. Когда я нахожусь внутри, то  любое событие воспринимаю как посылаемое мне Богом; не как зло какого-то человека, а как событие, в которое вовлекает меня Божественный Промысл. Для чего? И я должен спросить у Бога, что мне делать в этой ситуации: вмешаться или учиться? Помолиться или отойти? Если Бог свел меня с этой ситуацией, Он хочет, чтобы я чему-то научился, что-то понял, что-то сделал, кому-то помог или чего-то избежал. Но для этого я должен понимать, что все зло у меня внутри, что я могу сделать неправильный вывод, могу набедокурить и умножить и без того существующее зло.

А я заведомо считаю, что я – хороший, а вокруг меня есть зло, на которое я должен как-то реагировать. Нет! В мире есть люди, есть Бог и есть мое сердце, в котором всё. Если в моем сердце Бога нет, то я ходячее зло, я почти что бес. Если в моем сердце есть Бог, я должен спрашивать Его: «Что я должен сделать? Как должен отреагировать на то, что происходит? Что мне делать, чтобы не было этого зла?» Потому что без Бога и будет одно зло. Совершенно не важно, что мы считаем злом; важно, что Он считает злом.

Всякий поступок, который не соединяет нас с Богом, есть зло, ибо зло – отсутствие Бога; воля, которая не освящена Божественной благодатью. Поэтому мы сами своей самостью, своей решительностью вмешиваясь в процессы, в которых ничего не понимаем, не спрашивая Бога, не пытаясь познать волю Божию, вновь и вновь с каждым прожитым днем умножаем зло, смерть и тьму в этой жизни.

Записала Инна Корепанова