Читаем Добротолюбие. 1 августа. Священник Константин Корепанов

Когда взойдешь на высоту добродетелей, – тогда великая тебе потребность в ограждении: ибо, если упадет стоящий на полу, то скоро встанет, а упавший с высоты подвергается опасности умереть.

Мы уже говорили о том, что гордость может проявлять себя в отношении к Богу, – тогда она чаще всего называется гордыней. Высшим проявлением этой гордыни является отречение от Бога как Источника жизни, то есть провозглашение своей автономности, независимости. Отсюда и лекарство против такой гордыни, которая, несомненно, есть в каждом человеке, – благодарение. Благодарение и есть то действие в душе человека, которое противоположно гордыне и автономности, независимости от Бога. Все, что у меня есть доброго, – от Бога.

Второе проявление гордыни – гордость человеческая, которая направлена по отношению к людям. Она делается явной через отношения с людьми и отношение к людям, сравнение себя с другими. Об этом мы говорили в прошлый раз. В этом контексте нужно прочитывать и тридцатый абзац.

Что значит «ограждение»? Каким образом человек может оградить себя, восходя на высоту добродетелей?

Первым ограждением является то, что человек не соотносит качество своей жизни (а также своей души, душевных способностей, возможностей) с самим собой. Все доброе, что есть у человека, он соотносит с Богом. Способность молиться, думать, понимать Писание, изменять свою жизнь, поститься, слушать духовника, стоять в храме, делать добро – все это не должно быть соотносимо с самим собой, а должно быть соотносимо с Богом. Мы должны благодарить Бога за то, что все это есть. Но само это качество, это свойство души – искусство не соотносить ни одного своего дара с Богом – есть тот навык, тот урок, та способность, что приобретает человек, восходя по ступеням добродетелей. Он не может и шага сделать, если хоть в малой степени не научится соотносить все, что у него есть хорошего, с действием благодати Божией. Восхождение по ступеням добродетели включает в себя и обучение способности не соотносить все доброе и хорошее с самим собой.

Второе ограждение – то, что все эти способности, благие вещи не только не приписываются самому себе, но и не являются личной заслугой. Такое тоже часто бывает: конечно, молитву мне дал Бог, но дал-то Он ее за что-то. Я воздерживаюсь, это мне дал Бог, но дал за что-то. Человек исповедует, что это дар, но сама возможность этого дара соотносится с усилиями  человека. Нужно научиться ни в коем случае не соотносить щедрость Бога со своими заслугами. На самом деле это Его щедрость, и она никак не обусловлена моими качествами. Это всегда сугубо Его щедрость. Поскольку это всего лишь вариант первого способа смиренного ограждения, то он тоже включен в сам путь восхождения по стезе добродетелей. Сколько бы человек ни восходил, как бы он ни восходил, он учится тому, чтобы отчетливо понимать, что все, что у него есть доброго, – это дар Божий, милость Божия, щедрость Бога. Ничего достойного этих даров сам человек не сделал.

Каков же третий способ ограждения себя, чтобы не упасть с высоты добродетелей? Когда человек живет один, как Нил Синайский или Антоний Великий, мы предполагаем, что он уже прошел какой-то искус. Чтобы оградить себя на вершине добродетелей, ему ничего и не нужно, кроме первых двух способов. Для человека, живущего в одиночестве, достаточно сознавать, что все, что у него есть, – даже эта пустыня, даже способность здесь жить, все, что он приобрел, все является дарами Божьими и щедростью Божией. А он все делал только плохое, но Бог его помиловал, ущедрил и даровал ему паче чаяния все то, что теперь его держит, питает, вдохновляет на этом пути. Пребывание в одиночестве ничего другого не требует. Собственно, этому человек и учится, восходя по стезе добродетелей. Проживая десять, двадцать лет в одиночестве, он становится добродетельным, а это и предполагает способность ничего не соотносить с собой.

Совсем другое дело,  когда человек живет не один, а среди людей. Если он не стяжал того, что мы называем любовью, то неизбежно у него будет фарисейство. Он будет вести себя точно так же, как пресловутый фарисей в храме, о котором говорит Христос. Он будет ходить и говорить: да, Господи, я Тебя благодарю за Твою щедрость, милость, любовь ко мне, благодарю Тебя, что я не такой, как этот человек. Это неизбежно. Может быть, не этими словами сказано, не этими мыслями продумано, но это будут вариации на ту же тему. Вроде бы все человек сделал, понял, что это Бог, это щедрость Божия, но очевидно: вот есть человек, которому эта щедрость  не явлена.

Когда человек живет один, он понимает, что где-то есть хорошие люди, но себя он знает, что он плохой, а Господь его помиловал, ущедрил. Но стоит появиться вокруг еще кому-то, кто не имеет того, что он имеет, человек становится перед проблематикой, решить которую он не в состоянии без определенного опыта, о котором мы ведем речь. Он видит, что эти люди – не совершенно отчаянно плохие, но тем не менее у них нет даров, которые есть у него. Постепенно он начинает думать: очевидно, есть во мне что-то такое, чего нет в них. Как только эта мысль пришла в голову, выкристаллизовалась из головы человека, была вербализирована – сначала произнесена умом, а затем вслух – человек вытащил мысль, которая была всегда на сердце: что он не такой обыкновенный человек, каким сам себя рисует.

Итак, когда появляются рядом люди, все совсем не так просто. Нет никаких способов, сугубо подвижнических «технологий», которые могли бы уберечь нас от этих фарисейских мыслей. За исключением одного: я должен человека полюбить. Проходя ступенями восхождения добродетелей, еще по ходу этого восхождения, даже если живу один, я должен стяжать любовь. Если нет любви в сердце, если я буду жить только тем, что  у меня есть, без любви, то фарисейства мне не миновать, оно неизбежно.  Фарисейство имплицировано в духовный подвиг. Это близнецы-братья с антагонистическим колоритом, они неразрывно идут друг за другом. Если человек добродетельный, то фарисейство сидит у него на хвосте. Поэтому Христос и предупреждал Своих учеников, будущих подвижников, о закваске фарисейской. Ее невозможно миновать, если только человек не навыкнет к смирению. Это то, чему нужно учиться. А для того чтобы учиться любви, чтобы стяжать ее, необходимо помнить, что люди мне соестественны, и в силу этого надо о них проявлять заботу, сочувствие, то есть служить им, жалеть их, сочувствовать им, молиться за них, переживать и так далее.

 Если я стяжал любовь, то мне уже ничего не страшно. То есть я научился сострадать, жалеть, сопереживать людям. Я всегда исхожу из того, что они – мои братья и сестры, они соестественны мне. Если научиться через представление соестественности стяжать способность видеть в других то, чего нет в нас, и за это уважать их, а то плохое, что в них тоже есть, оплакивать, жалеть их, сочувствовать их горю, то в этом делании приобретется такое качество души, которое сохранит нас на любой вершине добродетели.

Тридцать второй абзац:

 Не забывай своего падения, хотя и покаешься; но поминай о грехе твоем плачем, к смирению твоему, чтоб, смирившись, по необходимости отсечь тебе гордость.

Здесь обозначен общий способ для ограждения себя от падения в любом состоянии. То есть мы должны помнить о своем грехе – это любого человека сокрушает и смиряет. Это представление восходит к первой главе Второго послания апостола Петра, где он (говоря, правда, не о лествице, а о цепи добродетелей) основным, главным, первым звеном этой цепи как раз называет память о некогда сделанных грехах.

Если у тебя есть память о собственном грехе, ты всему научишься. Если ее нет, то ты не сможешь идти дальше. Почему это так работает? Вот мы, например, прочитали труды апостола Петра, кого-то из святых отцов или хотя бы эти строчки Нила Синайского и начинаем помнить о своем грехе. Но у каждого, кто попытается это сделать, ничего не получится, кроме печали. Вместо смирения он впадет в уныние, а если вовремя не перестанет этим заниматься, то дойдет до отчаяния.

Господь сказал некогда Силуану Афонскому: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Эти слова стали в последнее время очень популярными, о них говорят очень много людей – и зря. Сам Силуан говорит о том, что это делание может вести только ограниченное число людей. За всю историю Церкви мы об этом говорим чуть ли не как о панацее от всех бед: «Сейчас будем держать ум свой во аде, и все у нас будет хорошо». Мы забываем, что ключевой является вторая часть: не отчаивайся. Потому что погрузить свой ум во ад на самом деле не так уж трудно: он почти там и пребывает, если мы только вышли из грехов. А вот не отчаиваться при этом не получится.

Любой человек, научившийся как-то себя оценивать, может поместить себя умом во ад. Но не отчаиваться при этом могут только единицы за всю историю существования Церкви. Мы попадаем в депрессию, уныние. Собственно, не это делание объясняет в целом унылый характер нашего нынешнего церковного бытия, на это есть другие причины. Но тем не менее мы неправильно помним о грехе и укоряем себя, мы что-то делаем не так. Мы приводим себя к унынию, отчаянию, а иногда еще и к неврозам – и ничего не достигаем.

Начинать нужно не с этого, а с веры в милость Иисуса Христа, в Его любовь. А постижение Его любви начинается с того, что мы осуществляем заповеди, которые нам доступны. То есть то, что мы поняли, осознали и можем исполнить, мы начинаем делать регулярно. В итоге однажды мы сможем познать Его милость, любовь и снисхождение. Верить в Его любовь, размышлять о ней, читать книги и познать ее – это совершенно различные состояния. Говорить о любви и быть любимым – абсолютно разные вещи.

Например, много книг написано о том, как может женщина любить мужчину. Человек читает, размышляет, он вдохновлен, весь в эмоциях и переживаниях. Ему кажется, что он знает женскую любовь. Но это все кончится в тот час, когда и его полюбит женщина. Тогда он поймет: все, что ему представлялось как знание любви, было всего лишь в его голове, а на самом деле все совсем по-другому. Так и размышления о грехе и сам грех – это совсем не одно и то же. Познание Божественной любви больше, важнее, полнее, чем представления о ней. Когда человек познает любовь, тогда он может заложить правильный фундамент для того, чтобы помнить о грехе.

По сути, мы не знаем Божественной любви, но, прочитав некоторые книги, послушав лекции, думаем: «Буду помнить о своем грехе». Мы начинаем вспоминать о грехах, в которых уже исповедались, покаялись, и понимаем, что они ужасны, страшны. Мы с радостью тогда скинули, забыли эти грехи в надежде, что они прощены, а теперь возвращаем мысль: «А вдруг нет? А вдруг не прощены? Писание говорит, что есть грехи, которые не прощаются».

И мы впадаем в уныние, отчаяние, потому что нам кажется, что Бог нас никогда не простит. Более того, мы уже забываем о том, что эти грехи были когда-то прощены, что мы покаялись, причастились и нам было в тот день замечательно, легко и хорошо. Мы всё это забыли и понимаем, что грехи у нас страшные. И вместо блага мы делаем себе только хуже. Душа скукоживается, замерзает, можно сказать, на ветру – и получается все совсем не так, как надо.

А вот когда человек знает любовь Божью и знает, как сильно любит его Господь, у него, естественно, возникает чувство окрыленности, ощущение того, что он может вообще все, если Бог так любит его. И чтобы не улететь на крыльях вдохновения, ему как раз нужно себя одергивать: «Не думай, что Он любит тебя потому, что ты такой уникальный, необыкновенный. Просто Он есть Любовь и так же любит всех. Лучше помни о своих грехах, не забывай, из какого дерьма Он тебя вытащил». Это протрезвляет, смиряет, воспитывает. Но при этом уже человек никогда не забывает эту сильную, необыкновенную Божию любовь. И когда он чувствует, что память о собственных грехах его разрушает, он не просто вспоминает эту любовь, а легко возвращает себя в состояние стояния перед ней и снова может заниматься этим деланием.

Действие, о котором мы говорим, – это когда человек помнит о своем грешном существе, о том, что грех живет внутри его. При этом он отчетливо видит все с ним происходящее в свете любви Божией, понимает, что милость Божия, несмотря на все его грехи, осталась с ним, что Бог пришел к нему, жалеет его, вдохновляет, помогает ему. Само состояние соотнесения своего греха, своей омерзительности, которую все отчетливее видит человек, и милости, непоколебимой в любви и щедрости Божьей, смиряет и ограждает сильнее всего.

Записали Маргарита Попова и Анна Кузоро