Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. Выпуск от 4 октября

Мы продолжаем читать слово преподобного Исихия о трезвении. Сегодня прочитаем 90-й абзац:

Насколько бдительно внемлешь уму, настолько с теплым желанием будешь молиться Иисусу: и опять, – насколько небрежно надзираешь за умом, настолько отдалишься и от Иисуса. И, как первое сильно освещает воздух ума, так последнее, – уклонение от трезвения и сладостного призывания Иисуса, – обыкновенно совсем омрачает его. Естественно сему делу быть так, как мы сказали, – и иначе оно не бывает. Это узнаешь ты из опыта, когда делом испытаешь. Ибо добродетель, и особенно такое светородное сладостное делание, обыкновенно не иначе изучается, как опытом.

Преподобный Исихий здесь пишет о том, что трезвение ума, наблюдение за ним влияют на теплоту молитвы, молитвенное усердие. То есть ты начинаешь не формально призывать имя Иисуса, но с любовью, горением; ты никогда не охладеваешь в желании, стремлении призывать имя Иисуса Христа. Трезвение прямо влияет на молитвенное делание, вернее – на правильность этого молитвенного делания, его горячность, естественность, жизненность. Так что чем больше ты заботишься о чистоте своего ума, тем горячее твоя молитва, тем больше ты привязан ко Христу. Почему?

Вообще этот абзац, как и несколько последующих, говорящих о связи трезвения и молитвы, можно было бы пропустить. Потому что для святых отцов той эпохи, к которой относится преподобный Исихий, это само собой разумеется, это общее место. Мы множество раз так или иначе об этом уже говорили.

Но для нас, современных христиан, людей, пытающихся жить духовной жизнью или что-то подобное делать, не очень очевидна связь трезвения и молитвы. «При чем здесь ум и молитва?» – этот вопрос я слышал много раз. «С молитвой все понятно: я молюсь. Но при чем здесь ум, трезвение? Да, понятно, что для борьбы со страстями необходимо какое-то трезвение ума – но для чего?» Современный человек не улавливает, как трезвый, чистый ум влияет на молитву и как они вообще связаны. Не уловить эту связь – все равно что не уловить закономерности между солнцем и теплом: «Солнце светит – жарко. Если не жарко, то почему мне холодно и я замерзаю? При чем тут солнце? Солнце тут совершенно ни при чем, мне просто холодно. Солнце не играет роли». Не усматривать связи между умом и молитвой – это, в принципе, не понимать, в чем дело.

По сути, преподобный Исихий говорит о том, что если ум мутный, грязный, нечистый, мрачный и наполнен всякой ерундой, то сердце отдаляется от Бога. Если ум трезвый, чистый, наполнен призыванием имени Иисуса, то сердце пребывает в Боге. Если ум молится, призывает имя Иисуса, то сам от этого становится чище, и вследствие этого в сердце больше Бога. Такая простая вещь. Но то, что было просто для святых отцов, мы совершенно не понимаем.

Тем более то, что мы обычно называем молитвой, – совершенно другое действие, совершенно не то, что описывает здесь преподобный Исихий или описывал бы кто-нибудь другой. У нас молитва никак не связана с умом, она скорее связана с чем-то другим: с личностью, нашим лицом, сердцем – при чем тут ум?

Мы называем молитвой обращение к Богу, просто обращение к Нему. Примерно такое же обращение, как к человеку на улице: «Здравствуйте! Вы не подскажете, как пройти в библиотеку?» Или прошу водителя: «Пожалуйста, остановитесь, мне здесь выйти надо». Или обращение к своему сыну: «Ты бы не мог, пожалуйста, сходить в магазин и купить мороженое?» Примерно так же мы обращаемся к Богу. И вот это обращение к Богу, когда мы выражаем некую нашу просьбу, мы называем молитвой. Например: «Господи, дай нам, пожалуйста, здоровье, очень Тебя об этом прошу!» – свечку поставил, перекрестился. «Господи, мне очень не хватает денег, мне очень нужна Твоя помощь, пожалуйста, помоги!» Может, еще раз повторил: «Пожалуйста, очень прошу Тебя»; расширил эту молитву, поставил свечку, перекрестился и пошел.

Если я не только захожу в церковь, а как-то молюсь на литургии, то примерно так же на словах «миром Господу помолимся» периодически говорю: «Господи, помоги мне, мне очень хочется выздороветь, помоги мне!» С какой-то периодичностью мы произносим эти молитвы, обращаемся к Богу – вот это мы называем молитвой.

Иногда это состояние просьбы у нас проходит. Не то чтобы совсем ничего не надо: все остальное, что надо, не очень насущно, и просить об этом как-то особо не хочется. Или мы рассуждаем: если Богу угодно, то Он это даст, если не совсем угодно – не даст. Поскольку это не насущная вещь, мы стесняемся Его об этом просить. Наверное, это хорошо.

Но молиться-то Богу как-то надо, мы же понимаем это. Раз есть Бог – к Нему надо обращаться. Не могут люди жить на территории одной квартиры и друг с другом не разговаривать: это всех будет очень тяготить. Надо хоть изредка как-то к Богу обращаться. И вот человек переходит к тому, что читает молитвенные тексты: называет  это правилом, просто читает утренние и вечерние молитвы или некоторые молитвы о здоровье и исцелении.

Кстати, часто люди говорят: «У меня проблема: ребенок заболел, надо, чтобы он исцелился». Говоришь человеку, что надо Богу помолиться, а он говорит: «Да, я согласен. Какую молитву нужно прочитать?» Или: «У меня тяжелая жизненная ситуация, кредиторы насели. Как можно помолиться?» – «Видите, вон там – икона Пресвятой Богородицы, около нее молитва». Человек берет этот молитвенный текст, читает (текст достаточно развернутый, больше, чем коротенькая молитва) и, радостный, довольный, изливший в молитвенном вдохновении или делании свою просьбу расширенно, правильными словами (как он понимает), тоже ставит свечку, целует икону и уходит.

Иногда, и не так уж редко, это молитвенное воззвание сопровождается слезами, плачем. Когда человека что-то зацепило, особенно если человек переживает за своего ребенка или жену, близких, маму – он плачет. И вот этот плач человек очень часто называет умилением. Если он читал у святых отцов что-то подобное об умилении, то он думает, что это оно и есть.

Действительно, когда человек плачет, кажется, что это всегда хорошо. Несомненно, блаженны плачущие (Мф. 5, 4), поэтому ругать человека не за что. Да и какая разница, как это называется: человек плачет перед Богом – значит, несомненно, будет утешен. На самом деле он чаще всего плачет от того, что чувствует любовь Бога к себе. Чувствует ее душой, эмоционально: «Да, Бог хороший, Он меня любит». Или чувствует ее в том, что он попросил об исполнении какой-то просьбы – и она исполнилась. Он чувствует, что Бог ему помогает, и так об этом и говорит.

В итоге какого-то пути, пройдя определенные прошения и чтения, человек видит, что Бог ему помогает, о нем заботится, и связывает это совершенно справедливо и правильно с тем, что он обращался к Богу за помощью. Поэтому для него это просто утешение, ему радостно, он всегда искренне говорит о том, что Бог ему помогает. Он Ему молится, и Бог помогает. Так бывает всегда.

Практически все люди, входящие в Церковь, так или иначе в этом состоянии были или находятся, иначе бы они тут просто не находились. Они знают, что Бог им помогает, приходят к Нему, благодарят Его, о чем-то снова просят и снова получают просимое. Им вновь хорошо: они знают, что Бог их любит, помогает им, видит их и жалеет, о них заботится.

Естественно, когда они читают о молитве святых отцов, о том, что святые отцы молились долго, – они изумляются, что человек долго молился, но по большому счету никакого смысла в этом не видят: «А зачем молиться? Я попросил один раз, другой, третий – и все получилось. Ну а если не получилось – значит, Богу это не угодно. И все, я больше не смущаюсь по этому поводу».

Единственная ситуация, в которой обыкновенный человек вдруг понимает, что что-то не так, когда ему действительно крайне необходимо получить просимое. Он просит, и ему даже кажется, что просит сверх меры, а ничего не происходит. Это обычно бывает тогда, когда мы просим не материальных благ, а исцеления от страсти нас самих или дорогих, близких нам людей: мужа, жены или ребенка, родителей; когда нам очень важно быть услышанными. Мы очень этого хотим, поэтому не можем отступать. И вдруг неожиданно для нас получается, что Бог не исполняет наши просьбы. Для нас загадка: «Как так? Раньше исполнял, а теперь не исполняет».

Или когда человек по какой-то причине, совершенно ему непонятной, дикой, вдруг понимает, что в нем восстали какие-то мерзкие страсти, которых он никогда в себе не замечал, и он негодует по этому поводу. Говорит: «Господи, убери эту дрянь! Почему эта страсть ко мне лезет? Я не хочу ее». Это может быть желание выпить или покурить, нахамить, кому-нибудь врезать. Это ненависть.

Человек понимает, что это плохие желания. Они ему не нравятся, он себя за них не любит, а вообще-то хочет себя любить. И он бы любил себя по-настоящему очень большой, искренней любовью, так же, как Бог его любит, но эта зараза ему мешает. «А если Бог еще на меня обидится? Скорее всего уже обиделся, потому что я никчемный, пустой человек. Как я теперь вообще могу просить о чем-то, молиться Богу? И сколько бы я ни просил, чтобы эта скверна исчезла, она никак не исчезает».

Вот у таких людей появляется понимание, что что-то в его прежней молитве – замечательной, радостной, трогательной, умилительной – было не так. Он начинает искать, думать, сам начинает молиться и постепенно, как справедливо здесь говорит преподобный Исихий, через опыт кое-чему научается. Научается он в первую очередь тому, что отцы и вся Православная Церковь в своей традиции, в Предании молитвой называет совсем другое. Даже Господь в Евангелии молитвой называет нечто совсем другое.

Молитва – это то, чему, оказывается, нужно учиться, то, что еще нужно приобрести, стяжать. Обыкновенно так человек не может помолиться. Почему-то у него есть такая мысль: захотел – пошел и помолился, ничего сложного в этом нет. Человек убежден в этом моменте. Во всем остальном он не убежден.

Он знает: если хочешь достигнуть каких-то результатов – надо потренироваться. Если хочешь выучить языки – надо их поучить; если хочешь, чтобы тебя взяли на работу, – надо как-то потрудиться и показать, что ты действительно классный специалист. Человек считает: «Что же такого в молитве? Взял и помолился».

А молитва – это дело, которому нужно учиться. Как говорит об этом известное всем слово: Господь дает молитву молящемуся. То есть надо делать постоянно молитвенные усилия, чтобы научиться молитве; надо всегда что-то молитвенное делать, чтобы к тебе пришла молитва. Надо буквально прокачивать молитву (скажем таким сленговым словом), то есть постоянно употреблять усилия. Царствие Божие нудится, и нуждницы (то есть принуждающие себя) достигают его (Мф. 11,12), говорит Христос. Почемутак? Что тут за загадка?

Молитва – это состояние целостного человека, предстоящего перед Богом, стоящего перед лицом Бога и внимающего Ему. Не в смысле только слушающего, а именно внимающего, то есть всем существом сосредоточенного на Боге, исполнении Его воли, переживании Его воли как потока жизни, изливающегося в мир. То есть человек должен быть весь сосредоточен на одном Боге, собран в Боге; должен возлюбить Господа Бога своего всем сердцем, и всем умом, и всею душою, и всею крепостью (Мк. 12, 33). Всем умом, всем сердцем, всей волей он должен возлюбить Бога, то есть видеть только Его, слышать только Его, знать только Его. Он должен быть сосредоточен на Боге (как сосредоточена возлюбленная на возлюбленном, сын на отце, солдат на своем полководце, слуга на своем хозяине), чтобы сделать точно то, что Он скажет, потому что это – жизнь, сокровище.

Чтобы стать таким целостным человеком перед лицом Бога, надо собрать свой ум воедино, соединить его с сердцем, опустить его в сердце и приложить к этому волю, чтобы исполнить все, что мы слышим, знаем, получаем от Бога. Это собирание души воедино. Ум, сердце и воля должны быть единым целым, единым центром.

Не так, чтобы воля была сильная, а ум – слабый; сердце – доброе, а воля – злая, ум –добрый, а сердце – злое. Чтобы не было этого разнобоя, чтобы все было собрано воедино, чтобы наше естество исцелилось от тления, распада, нужно начать именно с собирания ума. Собирание ума – это когда он отрывает себя ото всего, что есть в мире. Ведь если он думает о вещах в этом мире, то он привязан к вещам этого мира. Он в меру мысли своей, сосредоточенности на машине, доме, работе или еще чем-то не сосредоточен на Боге. Он – там, в этой вещи, а не перед лицом Бога. Он повернут к Богу как минимум боком, если не спиной; и смотрит, погружает себя в рассмотрение того дела, которое он делает. Ум надо оторвать ото всех вещей в этом мире и сосредоточить его в Боге.

Когда ум сосредоточен в Боге всецело – это значит, что в нем нет никакой посторонней мысли, кроме той, что изречет Бог, кроме того, что скажет и сделает с ним Бог. Все остальное убрано: оно исчезло, и ум становится чистым и безвинным, он собрал себя пред лицом Божиим. А любая мысль, в этом состоянии приходящая в ум, отвлекает, увлекает и уводит снова в мир.

Вот ты стоишь на молитве, собран в Боге. Пришла мысль: «Ух ты, у меня же через неделю день рождения! Чем же я гостей кормить буду? А какое же у меня будет блюдо?» И все, ты там, в дне рождения. Вроде бы стоишь перед иконой с молитвословом в руке, но ты –на дне рождения. Ты не внимаешь Богу, а внимаешь дню рождения. Пришла мысль о том, что у тебя завтра зарплата и надо ее потратить с умом, – и ты в этой зарплате, в этом дне, а не здесь, перед лицом Бога. Телом-то ты здесь, но ты не молишься, ты умом отпал от Бога. Язык говорит, а ты стоишь. Умом ты уже не в молитве, не перед лицом Бога.

Вот как важна именно деятельность ума. Поэтому трезвение, то есть та деятельность ума, которая направлена на то, чтобы отсекать все отвлекающие от молитвы помыслы, крайне необходимо. Если ты не трезвишься, то мыслями пребываешь не перед лицом Бога. Если трезвишься, то находишься перед лицом Бога.

Нельзя допускать мысли, которые в момент молитвы или после молитвы увлекают тебя от Бога. Надо научиться быть перед Богом, то есть внимать Богу. «Внимать» и «внимательно» одного корня: внимать Богу и быть внимательным перед Богом – это значит, что весь ум собран и сейчас перед Богом, Который есть жизнь, дыхание, радость. Этот же ум должно тщательно блюсти, чтобы ни одна мысль не похитила его и не увела туда, где нет этой жизни.

Записала Инна Корепанова