Беседы с батюшкой. Священник Никита Сороколетов. 27 мая 2025

27 мая 2025 г.

Главная » Передачи » «Беседы с батюшкой»

В гостях в студии – клирик храма во имя мученицы Татианы в Люблине (г. Москва) иерей Никита Сороколетов.

– Сегодня хотелось бы затронуть тему свободы человеческого выбора и ответственности за нее. Отец Никита, скажите, пожалуйста: что такое свобода в христианском смысле?

– Это сложный вопрос, потому что создан огромный понятийный аппарат, определяющий, что такое свобода. Чтобы говорить о христианском понимании свободы, нужно найти отправную точку. Есть свобода негативная и свобода позитивная, то есть это два модуса. Негативная – это свобода от чего-то, а позитивная – к чему-то. Пример, чтобы было понятнее: негативная свобода – это свобода от каких-то чужих проектов, режимов, в которые вас втягивают. Будь то политические или еще какие-то. Свобода позитивная – это возможность реализовать свой собственный проект.

Важна метафизическая нагрузка, когда мы говорим о свободе. Мы переходим в план религиозный, христианский. Свобода как предельная категория, как наличие у человека выбора, чтобы ответить на предельный вопрос. Он заключается в принятии Божественности, бытия Божия, или его отвержении. Здесь у человека всегда есть свободный выбор. Это влияет на то, как вы будете проживать свою жизнь. Если вы отрицаете наличие Божественного, это одна история. Если признаете – другая история.

Нужно разобраться в христианском определении свободы. Святые отцы, христианские мыслители всегда использовали философский словарь, опирались на философию в целом, чтобы работать с такими сложными темами, интерпретировать Благую Весть. С одной стороны, здесь есть опасность скатиться в схоластику. Мне кажется, что нужно использовать герменевтический подход. Взять христианский образ и вывести из него христианское понимание свободы на основании этого. Таким примером, на мой взгляд, является Богородица, Божия Матерь.

У митрополита Каллиста (Уэра) есть статья, где он пишет, что Богородица является иконой свободы. В чем это проявляется? Он выделяет три аспекта свободы, которые нам открывает образ Богородицы, ее жизнь. Сопричастность к спасению, молчание и сострадание. Митрополит полемизирует с протестантским теологом Карлом Бартом, который представлял Богородицу в церковной догматике как пассивное орудие для Божества. Что Она не является участницей дела спасения.

Каллист опирается на слова Николая Кавасилы, который говорит обратное: Богородица Своим выбором становится Участницей спасения наравне с другими лицами Святой Троицы. Она выбирает, когда говорит слова: Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему (Лк. 1, 38). В этих словах и заключается, по мнению Каллиста (Уэра), правильное христианское понимание свободы, к которому мы должны стремиться.

– Вопрос от телезрителя: «Как известно из теологии, Бог существует вне времени. Когда человек что-то выбирает, он думает, что это его выбор, а Богу уже заранее все известно. Поэтому никакой свободы выбора нет, это наши заблуждения. Настоящая свобода выбора была бы тогда, если бы никто, даже Бог, не знал, что человек выберет».

– Это ценное замечание, мы на него ответим, но сейчас мы обсуждаем христианское понимание свободы. Что дальше мы видим в образе Богородицы? В «Послании к Диогнету» святой Иустин Философ говорит, что Бог убеждает человека. Богородица делает выбор, Она является актором. У Нее есть воля принять или не принять это. Дальше Она идет делиться радостью с другими (это сопричастность к спасению) и хранит в сердце слова Иисуса (это молчание). Митрополит Каллист (Уэр) пишет, что без молчания невозможна свобода. Сострадание в том, что Она стоит у подножия Креста. Тот выбор, который Она сделала, принес Ей не только радость, но и страдания. Величайшая трагедия: умирает Ее Сын. Да, все закончилось триумфом Воскресения, но Она пережила эту трагедию. В этом смысле Николай Бердяев, певец свободы, русский религиозный мыслитель, писал, что свобода невозможна без определенной доли страдания.

Можно услышать такой тезис: главное – это внутренняя свобода. Ты можешь быть рабом, но если свободен внутренне, все будет хорошо. Это ложная, на мой взгляд, позиция. У русского религиозного мыслителя Георгия Федотова (он полемизировал с Бердяевым по вопросам свободы) есть эссе, заметка даже, о свободе. Он начинает с того, что многие говорят о важности внутренней свободы перед внешней. Об этом может судить только тот, кто находится в темнице. Даже если он так считает, пишет Георгий Федотов, то когда его освободят от оков, он будет рад глотку обычного воздуха.

Часто отделяют свободу в социальном смысле от свободы внутренней (план духовный и план внешний). На мой взгляд, это ложная позиция, потому что она приводит к политическим катастрофам, когда диктаторские, античеловеческие и антихристианские режимы подавляют свободу человеческую, в том числе – свободу предельного выбора. Например, так было в Советском Союзе, где атеизм насаждался.

– Имеет ли человек право выбора, даже если выбор неправильный и ведет к погибели?

– Конечно, да. Бог дает человеку этот выбор, иначе это было бы насилие. Бог действует силой убеждения. Это сказал святой Иустин Философ. Господь призывает человека. Другой вопрос, откликнется тот на этот призыв или нет. Свобода есть. Бог Всезнающий. Здесь вырисовывается парадоксальная ситуация. Свобода ограничена многими вещами: культурными наслоениями, например. С одной стороны, есть свобода предельного выбора (выбрать мне Божественное или отвергнуть). С другой стороны, человек находится в контексте, который трансформирует и сужает эти границы свободы. Почему свобода сужается и как достичь освобождения, выйти из этого социокультурного контекста? Помимо этого нас детерминирует природа, биологические позывы (условно говоря, мы должны питаться, и это тоже нас ограничивает).

Богословский персонализм, где в центре личность, говорит, что природа детерминирует человека. Христианин должен преодолеть природное начало, став личностью. Он отказывается от своего эгоизма, движется от индивида к личности, навстречу другому (свободу нужно уметь разделить с другими). Появляется диалогичность. Только в ней человек становится личностью. В противном случае он детерминирован природной стихией.

Что касается социокультурных ограничений, если говорить о свободе в более материальном, плоском смысле, мы тоже можем их преодолевать. Когда идет речь о внутренней свободе, я воспринимаю это как свободу мышления. Мы можем учиться мыслить критически, чтобы анализировать социокультурные явления. Это определенный путь освобождения. Без него, без этой внутренней работы невозможна свобода внешняя.

– Является ли свобода, которая дана человеку еще в раю, как сказано в Книге Бытия, причиной зла и человеческого грехопадения?

– Здесь нужно определиться, что такое зло. Очевидно, например, что насилие – это зло. Любой с этим согласится. Преподобный Максим Исповедник учил о гномической свободе, колебательной свободе, которая появилась в человеке после грехопадения. До этого человек был готов делать добро без колебаний. Речь идет не просто о выборе, а об отказе от Божественного в пользу материального. Не мира как творения, а этого вещного мира, в который погружается человек. В этом смысле человек начинает терять свободу. Появляется несколько свобод, конкурирующих друг с другом. Это порождает и зло в том числе.

Многие философы и религиозные мыслители видели эту проблему, связанную со свободой. Бердяев рассуждает о свободе с одной стороны. Бог – Творец, и в человеке есть творческое начало. По мысли Бердяева, оно невозможно без свободы. С другой стороны, свобода в чистом виде часто ведет к трансгрессивным проявлениям, к хаосу, переходу за пределы дозволенного, экспериментам. Есть в свободе и темная бездна.

Свобода – это дар Божий человеку. Творение мира тоже свободный акт. От того, как человек использует дар свободы, зависит наличие страданий. Но есть то зло, которое не зависит от людей. Мы не можем его списать, мы не можем списать проблему: «а как Бог это зло допускает?» Пускай даже это зло исходит от людей. Какой-то маньяк убивает маленьких детей. Почему Бог допустил это, если Он Всеблагой, Всеведущий? Это большой вопрос, вопрос теодицеи. Решать его в программе телеканала «Союз» невозможно.

– Мне кажется, в этой связи можно вспомнить митрополита Антония Сурожского, который писал, что свобода заключается не во вседозволенности, а в свободе от страстей, грехов, которые после грехопадения в человеке поселяются. То есть это свободный выбор Христа и добра.

– Да, это освобождение от грехов, страстей. Мы признаем и учитываем этот аспект свободы от греха. Это действительно важная часть христианской духовной жизни. Но опять же тут надо разбираться, что такое грех. С другой стороны, если у вас отбирают внешнюю свободу, вмешиваются в нее, то возникает проблема: насколько вы будете свободны от греха? Что я имею в виду? Иногда люди оказываются в таких невыносимых социальных условиях, которые подталкивают их (я не оправдываю этих людей) к каким-то радикальным мерам, что с точки зрения христианства являются греховными. Допустим, воровство, когда люди живут за гранью нищеты. Их вины в этом нет. Это не оправдывает их поступок, но здесь есть напряжение. Иногда, когда у вас отнимают внешнюю свободу, вы можете очень быстро лишиться и внутренней. Это стоическая история, что можно быть рабом и оставаться внутренне свободным. Кто там из стоиков? Эпиктет? Я с этой позицией принципиально не согласен. Люблинская школа не принимает этого…

Недавно, 21 мая, умер великий человек, Аласдер Макинтайр. Это великий философ, который много писал на тему этики, морали, в том числе занимался теологией. Он написал книгу «После добродетели», которая вышла в 80-х годах прошлого века. Там он говорит, как раз по нашей теме: в чем состоит моральный кризис современного мира? В том, что у нас есть огромное количество конкурирующих этических концепций. Но рационально и объективно мы не можем обосновать ни одну из них. Часто человек выбирает ту или иную концепцию исходя из эмоциональных установок. Что же делать? Его ответ такой: весь этот кризис произошел из-за эпохи Просвещения, поскольку в эту эпоху главным критерием стал разум и рациональность. Но объективно обосновать рационально какую-то моральную истину практически невозможно.

Проблема в том, что люди забыли о традиции. Любой разум укоренен в какой-то традиции, в каком-то нарративе, в котором история движется к определенной цели. В любых моральных дискуссиях и дискуссиях о свободе мы должны говорить о поступках, стремящихся к какой-то цели, к теосу, но здесь же мы должны говорить и о добродетели. Мы не просто ищем объективные критерии. Здесь можно спорить, кто-то это критикует, но что тут важно? Он говорит о том, что не надо рассматривать моральные категории абстрактно, оторванными от тех традиций, от тех нарративов и истории, в которых они укоренены. На мой взгляд, это важный момент. Я бы его даже радикализировал. Нельзя рассматривать все эти разговоры о свободе, этические проблемы, проблемы выбора в отрыве от фактичности жизни, от конкретной истории.

Когда мы погружаемся в гущу истории и начинаем работать с фактичностью жизни, с тем, что нас окружает, мы понимаем все напряжение между личной и коллективной свободой и уже не ищем простых ответов, а пытаемся сделать те шаги, которые освободят наших ближних, в том числе и социально; это кому-то помочь и т.д. На этом и основана социальная деятельность Церкви, на помощи ближнему. И в этом проявляется реализация христианской свободы, потому что, освобождая другого, даже от внешних, казалось бы, ограничений (давая ему, скажем, материальную поддержку), ты его все-таки освобождаешь. И тогда освобождается и твое мышление, потому что ты понимаешь, что такое свобода, освобождая другого. Мне так это видится.

– Вы затронули тему добра. Из этого возникает вопрос: может ли человек своими силами обратиться к добру без помощи Бога?

– Опять же проблема: что такое добро, что такое благо? Мы опять вернулись к моральной философии. Берем современное атомизированное, секулярное общество: по большому счету у каждого его члена свое представление о добре.

– Нет, если говорить о христианстве.

– Христианское общество не исключено из секулярного пространства, оно в нем находится. Человек выходит из храма и попадает в культурную ситуацию, в которой он живет. Лично я наблюдаю, что церковное сообщество тоже атомизировано. Не в том смысле, что общество распалось на части, а в том, что у каждого есть какое-то свое мнение. Если брать мировоззренческую историю каждого прихожанина – истории очень разные. Понятно, что их объединяет фигура Христа, и понятно, когда кажется, что мое мнение совпадает и со святоотеческим мнением.

Вопрос был о том, может ли человек творить добро без Бога. Если честно, этот вопрос меня просто загоняет в тупик. Скажем так: да, может творить добро. Более того: в чем этическое ядро христианства? В Благой Вести. В чем ядро Благой Вести? В заповедях блаженств. В милосердии, в любви – это скажет любой человек, который хотя бы поверхностно с этим знаком. Это читается во всем евангельском нарративе, я бы даже сказал, воспринимается интуитивно. Там есть другие темные места, но любовь и милосердие – это понятные вещи. Человек без Бога может творит любовь и милосердие? Давайте рассуждать.

– Может.

– Может. И я считаю, что может. Может атеист или человек другой веры отдать жизнь за другого? Может, и мы это наблюдали, это было в лагерях в том числе. Карл Ранер, католический теолог, назвал бы таких людей анонимными христианами. Это как бы христиане, которые не знают о том, что они христиане. Это была его позиция. Я считаю, что человек способен творить добро. Другой вопрос, что полнота христианской свободы, полнота нравственной жизни раскрывается именно в Церкви благодаря таинствам, которые очень нагружены этической составляющей. Любое таинство – это всегда ответственность. Человек участвует в таинстве свободно (Богородица участвовала в таинстве Боговоплощения свободно) и берет при этом на себя этическую ответственность жить евхаристической жизнью. Эта полнота раскрывается в Церкви.

– Как связана свобода выбора, которая есть у человека, с ответственностью за эти поступки? К чему это ведет?

– Как раз про ответственность мы и начали. Если мы говорим чисто про христианство, здесь ответственность важна, это очень важный этический критерий: ты делаешь выбор и несешь за него ответственность. Также человек часто попадает в такие ситуации, которым он не находит аналогов в Евангелии. Бывает, что он попадает в такое этическое напряжение, но не может найти ответа для себя в Евангелии. И здесь возникает вариант поступить по совести, так как совесть никогда не подводит. Это с одной стороны. С другой стороны, совесть – достаточно гибкая, она может наполняться разным содержанием. Для того чтобы держать себя в форме, чтобы совесть не отклонялась куда-то не в ту сторону, и надо участвовать в таинствах Церкви. Все богослужебные тексты пронизаны дисциплиной и ответственностью. Человек начинает осознавать, интуитивно понимать, как правильно поступить в той или иной ситуации, чтобы не пойти на конфликт со своей совестью.

– А если выбор человека обусловлен внешними факторами: например, под угрозой насилия или просто в силу необходимости ему пришлось сделать выбор, идущий вразрез с его совестью? Он несет за это ответственность?

– По большому счету человек несет ответственность за любое действие. Начнем с того, что принуждение начинается с самого рождения. С самого начала человек попадает в какой-то культурный и социальный контекст. Это тоже в какой-то степени принуждение и ограничение. В детстве вы не слишком много выбираете, выбирают обычно за вас. Человек долго учится, проходит долгий путь взросления. Когда он становится взрослым, он тоже зависит от разных обстоятельств. Эта культурная детерминированность в нашем разговоре не до конца оценена. Человек изначально в чем-то несвободен. Принуждение? Мы можем об этом рассуждать исходя из какой-то конкретной истории. Причем одна и та же ситуация у разных людей может быть разной. Поэтому я бы не давал здесь прямых ответов.

– Где граница между свободой выбора и эгоизмом? Можно ли оправдать вред, нанесенный другим людям, правом на собственное решение? Мне кажется, вопрос эгоизма особенно остро поднимается в современном мире.

– Что такое вред? Надо с этим разбираться. Здесь вопрос из практической области. Я считаю, что любое насилие против другого человека – это неправильно. Никакое понимание свободы не должно быть сопряжено с насилием. Это с одной стороны. С другой – насилие бывает физическое, а бывает ментальное. И где граница? Когда звонят по телефону – это же тоже насилие для некоторых людей, могли бы ведь и написать… Кто-то скажет: это насильственное вторжение в мою жизнь. Сейчас в светском обществе порог насилия очень низкий. С одной стороны, это хорошо: например, в семье муж может не бить женщину, а каким-то образом ей угрожать (скажем, она живет в своей квартире, а он грозит ее выгнать). Это насилие? Насилие. Он ущемляет ее свободу. Мне по душе выражение: «Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого». Но, с другой стороны, здесь возникает вопрос эгоизма. Христианское понимание свободы – это такое понимание, которое преодолевает эгоизм, индивидуализм. Ты не должен быть отколот ото всех, ты должен выйти за пределы этого индивидуализма к своему ближнему. Но здесь нужна определенная доля проницательности, потому что зачастую этот ближний тоже может вторгнуться в ваше жилище и разрушить его.