Беседы с батюшкой. Старообрядчество. Священник Роман Колесников. 5 августа 2024

Сегодня мы беседуем с клириком храма во имя святителя Николая Чудотворца в Отрадном священником Романом Колесниковым.

– По запросам зрителей, можно сказать, хотелось бы обсудить тему старообрядчества, единоверия, старого обряда, нового обряда; противоречий, которые существуют в этой среде. Вы не скрываете, что в прошлом сами из старообрядческой среды. Поэтому можете считаться в определенной степени экспертом. Хотя, наверное, сложно быть экспертом в этих областях, поэтому мы просто попробуем в разговоре выяснить, как православным людям, прихожанам Русской Православной Церкви, относиться к старообрядцам и как хотелось бы, чтобы они к нам относились. Вопросов много, проблем много.

– Конечно, для любого православного человека боль, что исконно русские люди, глубоко верующие, очень любящие Бога, не вместе. Когда читаешь историю старообрядческого раскола, то поражаешься действующим лицам. Это патриарх Никон, протопоп Аввакум, Иван Неронов, боярыня Морозова и так далее. Это же люди, которые очень любили Бога, очень любили Церковь, за нее готовы были жизнь отдать. И отдавали жизнь. И оказалось, дьявол так вот посмеялся, что эти любящие Бога люди оказались по разные стороны баррикад.

И история человечества так действует, что как только проливается человеческая кровь, то на многие десятилетия, даже столетия невозможно представить, что будет какое-то единение. Чудо мы с вами наблюдали несколько десятилетий назад, когда воссоединились Русская Православная Церковь Московского Патриархата и Русская Православная Церковь за рубежом. Каких усилий это стоило! И то много было сопротивления и недоумения, непонимания, но все, скорее всего, произошло по молитвам новомучеников и исповедников Российских, потому что оказалось, что православные люди по разные стороны границы почитают новомучеников и исповедников. И, мне кажется, чудо произошло по молитвам святых российских чудотворцев.

– Царскую семью тоже начали почитать.

– Да. Такие вопросы, как раскол, не уврачевываются словами. Я помню фразу, которую когда-то прочитал у митрополита Платона Московского и Коломенского. Он охарактеризовал старообрядцев как заболевших недугом раскола. И мне показалось, насколько это глубоко и многосторонне раскрывает вообще суть вопроса… Ведь мы, по сути, все три столетия спорим о чем? И старообрядцы, и православные прекрасно понимают, что обряды в Церкви менялись, меняются и будут меняться. Даже радикальные старообрядческие согласия вносили изменения в обрядовую сторону жизни и не боялись этого…

– Но все те святые, которые все равно почитаются в старообрядческой среде, включая даже Сергия Радонежского, были священниками.

– Конечно. Более того, даже беспоповцы никогда не отрицали священство. Есть малоизвестный факт, но до 30-х годов ХVIII века старообрядцы, беспоповцы поморского согласия, предпринимали попытки поездок за границу, чтобы найти благочестивое священство. Тогда Интернета не было, телефонов не было. Поэтому казалось, что вот эта трагедия, связанная с патриархом Никоном, локальная. «А может быть, мы поедем за границу, где-нибудь в Греции, на Афоне или в других местах найдем священство, которое крестится двумя перстами? Такое же облачение имеет священническое, как и наши предки...» Представляете, прошло 70 лет после раскола, а беспоповцы, о которых мы читали в семинарских книжках и учебниках, что это люди, отрицающие священство, предпринимали попытки на самом деле найти священников и епископов. И это говорит о чем? О том, что сознание того времени было глубоко церковным.

Мы сейчас имеем возможность посещать Соловки, а это же место очень сильное и важное для старообрядцев. Соловецкие иноки сопротивлялись реформам патриарха Никона, за это пострадали, в том числе и погибли.

– Было восстание, которое было подавлено властью.

– Да. Это некрасивая история, жуткая. Время было жестокое, не понимали люди, не знали про разные мнения, разные обряды. Либо ты крестишься двумя перстами и православный, либо крестишься тремя перстами, то есть не православный. Так думали. Поэтому как результат такого мышления люди запросто могли убивать друг друга. Тем не менее они были глубоко церковными, и за три столетия мы привыкаем жить друг без друга. И постоянная полемика, постоянное сопротивление и какая-то дискуссия. Понятно, что это внесло в нашу семью такое разделение, что со временем мы стали друг на друга смотреть как на чужих. Хотя вера у нас одна, мы веруем в Святую Троицу. Предание у нас, можно сказать, одно. То есть мы почитаем и преподобного Сергия Радонежского, и святых Петра и Февронию, Тихвинскую икону Божьей Матери. Миллион примеров можно перечислять. И оказалось, что мы чужие. Это беда наша. И что вообще сделать нужно, чтобы мы были вместе?

– Вы говорите: чужие. Но как это возможно, если мы все из одной культурной среды, одной национальности, одного языка? Мы можем говорить, что мы чужие с европейцами или американцами… И Вы очень точно сказали: вот такая шутка дьявола, он так посмеялся.

– Да, он посмеялся. Мы чужими стали потому, что кровь была пролита, потому что насилие было. И вспоминаю цитату из слов протопопа Аввакума: «Если бы меня царь послушал, я бы этим никонианам…» То есть с кем была власть? Кто считался победителем? Такое мышление было. Поэтому, к сожалению, мы вот так друг на друга смотрим, вроде бы один народ, но вот такая трагедия, такая рана…

Что делать? Первое, о чем мы забываем в нашем мире: нужно молиться за единство, чтобы православные с пониманием относились к старообрядцам, не воспринимали бы их как  ретроградов или как заблуждающихся. Я очень много знаю и знал светлейших людей. Моя бабушка, например. Ее спрашиваешь (я тогда в семинарии учился): «Бабушка, как ты относишься к православным?» Говорит: у каждого свой костел. То есть у нее не было злобы, злости… Для нее это просто другая традиция. В ее деревне не было другого. Я сам впервые священника православного увидел в 18 лет, когда поступил в духовную семинарию. До этого я никогда не общался с православным священником. Была община старообрядческая, и всё. И мы вот так молились, так и совершали богослужение. Точно так же хотелось бы, чтобы и старообрядцы относились к православным не с подозрением, что, дескать, хотят их изменить, а понимали, что православные тоже родились в своей культурной уже традиции, абсолютно не зная ни старообрядчества, ни двоеперстия... Я знаю сотни примеров чистейших православных людей, моих знакомых, друзей, которые приняли православную веру, в младенчестве их крестили. Это действительно люди, в которых Дух Божий действует. И знаю старообрядцев-беспоповцев, которые, казалось бы, без священства глубоко верующие люди. И, наоборот, православных, которые крещены вроде в благодати, но не стали ходить в храм. Очень сложно. Мне кажется, чтобы раскол уврачевался, нужна благодать Божия. Наверное, сейчас не время еще. Какие-то есть движения в эту сторону. Что должно произойти, не знаю, это Сам Господь знает, что должно произойти, чтобы и православные, и старообрядцы друг в друге не видели врагов.

 – А что, собственно, нас разделяет?

– Если поверхностно говорить, то обряды. Но на самом деле ни один старообрядец не согласится с тем, что у нас разница только в обрядах.

– То есть в обряде разница в любом случае есть?

– Конечно. Старообрядцы крестятся двумя перстами, православные – тремя. В богослужении, в церковных текстах у нас есть разница, потому что те правщики, которые пришли при патриархе Никоне, попытались текст греческий по-своему перевести на церковнославянский, поскольку они с юга России, они не всегда понимали русский язык. Много было искушений, поэтому это вызвало такое недоумение: какая теперь разница между нами? Даже те исследователи, которые в XIX–XVIII веках изучали старообрядцев и по-честному относились к ним, свидетельствуют о том, что старообрядец – это человек, который слишком серьезно относится к церковной традиции в повседневной жизни. Как к проявлению даже благодати Божией. И если православные допускают и допускали сокращения, изменения, то для старообрядцев это вообще было немыслимо.

Сегодня вспоминали Соловки, я каждый раз, когда бываю там, ощущаю вот эту суровость жизни, она проявляется в том, что они суровые, в том числе и в церковном уставе. Но по большому счету и православных, которые любят богослужения, строго относятся к богослужению, тоже достаточно. Мы говорим, что нас разделяет. А по большому понимаем сейчас, что ничего нас не разделяет. И жизнь, между прочим, вносит свои коррективы. Очень часто старообрядцы заключают браки с православными, и потом Господь как-то все выпрямляет – и рождение детей, и дальнейшую их жизнь.

Но у всех нас, и православных, и старообрядцев, один вызов – это мир, стремление не потерять православную идентичность. А что предлагают этому миру православные и что предлагают старообрядцы? Они говорят: «Держись всеми силами за обряд и сохранишься». Но жизнь показывает, что это не так.

– Почему?

– Когда человек попадает в этот мир с его бешеным круговоротом, темпом, скоростью, ему нужно не только держаться за обряд, который остался в храме, нужно осмысление того, что держит его на плаву в этом мире. Если только обряд, то это ненадежно, этого мало. Православная Церковь это уже прошла в XX веке.

У новомучеников и исповедников в тюрьмах не было ни икон, ни облачений – ничего не было. Но им нужно было оставаться православными, и начинался поиск. Оказывается, чтение даже одной строчки Евангелия уже спасает. Не обряд спасает, а живительное слово Божие. Оказывается, нужно было осмысление, анализ того, что человек позволяет себе в этом мире, а что делать ему нельзя, чтобы не раствориться среди всех. Обряд же остался где-то там, в храме. Поэтому у нас вызов один, и старообрядцы отвечают вот таким образом.

Господь так устроил в Православной Церкви, что в ХХ веке мы пережили искушение: «Давайте будем правильно молиться, и ничто плохое нас не коснется». Но революция показала, что даже глубоко религиозные, исполняющие все обряды люди могли запросто сбрасывать колокола с церквей. И тогда православный человек задавался самым главным вопросом: «Кто же я перед очами Божиими? Я не могу вместиться в обряд. Что же есть во мне, что отличает меня от этого мира?» Вот большой вопрос.

– Из своего опыта взаимодействия со старообрядческой средой могу сказать, что старообрядцы очень серьезно относятся к никонианам – с ними им взаимодействовать запрещено, должен быть минимум общения, минимум соприкосновения.

Но, например, Троице-Сергиева лавра и всеми почитаемый святой Сергий Радонежский, Свято-Пафнутьев Боровский монастырь и почитаемый Пафнутий Боровский, Соловки весьма знаковые для старообрядческой среды.

И я так понимаю, что среди старообрядцев существуют призывы не общаться, не соприкасаться с православными: пришел, приложился к святыне и ушел, не задерживаясь в православном храме. У нас же ничего подобного нет. Я бы, например, с радостью сходил в старообрядческий храм, но, насколько знаю, мне там не будут рады.

– Да, потому что Вы православный. Православная Церковь может вместить раскол, но раскол не может вместить православия, потому что он гораздо меньше. Я помню подобный опыт. Я тоже был старообрядцем и поклонялся православным святыням. Но я приходил в православный храм как иностранец, прикладывался к святыне и уходил. И невозможно было представить, что ты можешь вместить в себя православие.

Для православного сознания старообрядцы являются не целым, а всего лишь частью, и не потому, что мы выучили какие-то книжки. Это действие именно благодати Божией, когда  чувствуешь, что можешь вместить по-другому думающего человека. Раскол же не может этого сделать.

Я сейчас говорю про раскол как про объективную данность, что вот есть раскол и есть Церковь. Мне кажется, Господь все расставил в истории по своим местам. Где Церковь? В православии. А в чем Церковь проявляется? В святынях, в святых людях, которых посетил Дух Божий, в том числе и после XVII века.

Это фундаментальная вещь, чего православные часто не осознают. Если человек не был в расколе, он не может этого понять. Только тогда, когда человек ушел из Церкви и вновь в нее вернулся (или если вообще не был в Церкви и пришел в нее), он может понять, что приобрел, придя в Церковь.

Меня этот вопрос очень сильно беспокоил. Я задумывался: вот старообрядцы, а где же церковь? Где можно причащаться? Где совершаются таинства? А я примерно со второго курса семинарии уже понимал, что таинства просто необходимы, что без них невозможны ни Церковь, ни вообще православная жизнь. Где же все это? Только в святынях, только в святых, которые проявили себя после XVII века.

Как-то мне на глаза попалась книжка «Подвижники благочестия XVIII–XIX веков», издание Ново-Голутвина монастыря. Для меня это стало откровением. Мне казалось, что после XVII века у никониан ничего хорошего быть не может. У нас же есть протопоп Аввакум, есть преподобный Корнилий, поморские, соловецкие святые, которые пострадали от никониан. И вдруг я открыл книгу, а там соловецкие подвижники благочестия, подвижники других обителей.

– Может быть, Серафим Саровский?

– Ну, даже если пока не брать преподобного Серафима Саровского. Я стал читать творения подвижников XVIII века, никониан, которые по духу похожи на творения отцов VI, V, IV столетий. То есть Дух Божий действовал в IV веке и так же действовал и в XVIII столетии. И тогда я задумался. Оказывается, в Православной Церкви и после XVII века были святые, не говоря уже о преподобном Серафиме Саровском.

– А были ли святые в старообрядческой среде в XVIII веке?

– Да, тоже были подвижники благочестия. Как правило, это мученики. Я понимаю, что мученичество – это отдельный путь святости. Мы ориентируемся на преподобных, на святых, что жили в мирное время и оставили после себя творения, которые мы можем сравнивать с творениями древних святых отцов.

Среди старообрядцев были, например, священники, которые уходили из Православной Церкви в поиске какой-то своей, человеческой правды. Может быть, им казалось, что это божественная правда, тем не менее они жили в трудных бытовых условиях. Но я не мог припомнить среди старообрядцев ни одного святого масштаба преподобного Серафима Саровского, и это меня как-то настораживало.  

– А как относиться к людям, прославленным во святых у старообрядцев, к тому же протопопу Аввакуму, к соловецким, поморским святым, пострадавшим от никониан? Как относиться к святым, которых в одной христианской среде признают святыми, а в другой не признают?

– Мне кажется, здесь необходимо это анализировать. Канонизировать можно кого угодно. Мы не говорим о канонизации как акте единоразового действия. Даже старообрядцы понимают: если бы не было канонизации преподобного Серафима Саровского, он все равно был бы преподобным Серафимом Саровским.

А что касается протопопа Аввакума, нужно просто изучать его житие. А вообще старообрядческая проблема – это восстание против Церкви. Об этом мало кто говорит, но старообрядческое движение прежде всего было восстанием против священноначалия, против Церкви.

Не случайно, как только появился патриарх Никон и появились реформы, сразу же возникли лозунги о том, что сейчас Церковь не Церковь, священство не священство и таинство не таинство. То есть беспоповский элемент был в старообрядчестве если не определяющим, то весьма значимым.

– Это не беспоповский элемент, это элемент именно противоиерархический.

– Да, противоиерархический, который вылился в беспоповскую жизнь.

– Что во многом роднит их с обновленцами.

– И вообще с любыми раскольниками. В Греции очень почитается монастырь Эсфигмен, который находится в расколе с мировым православием. Достаточно сказать несколько слов об этом монастыре, и можно услышать в свой адрес гневное замечание, при этом выражения не выбираются. И это касается всех раскольников. Я не знаю, как это работает, но почему-то они изобличают себя агрессией, нелюбовью. Почему же люди в расколе не могут стяжать любовь? Мне кажется, это ответ благодати Божией.

Православный человек знает все недуги нашей Церкви. Мы знаем, что священники грешники, что священноначалие – тоже грешники. Мы знаем, что они совершают много ошибок. Даже политика в отношении старообрядцев тоже ошибочна. Кто насаждает благодать Божию при помощи оружия?  Все мы это понимаем, и тем не менее мы можем относиться к старообрядцам с любовью. Но раскольник почему-то не может относиться к православному спокойно, без агрессии. Мне кажется, это еще один ответ Самого Бога в защиту Своей Церкви.

– В конце XVIII века митрополитом Платоном, которого мы сегодня вспоминали, было создано единоверие в Русской Православной Церкви. Это была попытка в рамках Русской Православной Церкви дополнительно ввести старый обряд, которого придерживались старообрядцы единоверческих общин.

В общем-то, старообрядцы могли бы это принять, поскольку этот старый обряд у них есть. И можно говорить о том, что в Русской Православной Церкви старый обряд признается, принимается, и даже есть приходы, единоверческие общины, которые служат по старому обряду.

На протяжении XIX века Святейший Синод принял несколько постановлений, посвященных отмене всех актов анафематствования, которые принимались во второй половине XVII века. Наконец, в 1971 году на Поместном Соборе Русской Православной Церкви были сняты все анафемы со старообрядцев, которые когда-либо были наложены старообрядческой общине от лица Русской Православной Церкви, однако это не помогло. 

– Я скажу больше. Синод Русской Православной Церкви Заграницей даже написал покаянное обращение к старообрядцам: «Простите нас за гонения».

– И возникает вопрос: а мы действительно должны еще в чем-то покаяться?

– Ну, я думаю, что ответом здесь является то, что наша Церковь сделала очень много для старообрядчества. Что же еще нужно сделать?

– Действительно, что еще нужно сделать?

– Это не вопрос действий, это духовный вопрос. Что можно сделать для больного человека, чтобы он меня простил? Можно миллион раз сказать «прости», но если у человека нет воли и желания простить, то ничего не сделаешь. Для того чтобы раскол уврачевался, нужно движение с обеих сторон, не только с одной.

Может быть, я многого не знаю, но мне кажется, что старообрядцы чувствуют себя вполне самодостаточными, чтобы пойти в другую сторону. То есть им вполне комфортно. На самом деле психологический раскол комфортнее кафолической Церкви, ведь что такое кафолическая Церковь, Православная Церковь? Это значит, что нужно вместить других, с разными характерами, национальностями, обрядами.

Мы пересекаем границу России, посещаем разные Поместные Церкви и понимаем, как же богата наша Церковь. Сербы служат одним образом, греки – другим, и нам это близко. Да, мы можем удивляться, но все же мы вмещаем это кафолическое сознание. А раскол – он удобен. Есть ты да я. И всё. Кто на нас не похож, тот в расколе, и это большая проблема.

В старообрядческих согласиях, особенно беспоповского направления, были достаточно казусные, чуть ли не смешные расколы, когда села не общались друг с другом, потому что подрушники у них были разного цвета. Наверное, я какие-то моменты преувеличиваю, но они запросто могли разделяться из-за мелочей.

Это лишний раз говорит о том, что для того, чтобы быть православным и кафолическим, нужно трудиться над собой. Нужно в какой-то момент не в центр внимания себя поставить, а отойти в сторону и поучиться, и это требует труда над собой. А старообрядцам все комфортно, все хорошо.

– Получается, для того чтобы быть честными перед собой и перед Богом, нам всегда нужно двигаться, преодолевать этот путь и всегда быть готовыми к тому, что к нам придут.  

– Да, по идее, это путь святости, который заключается в том, что Церковь – она рядом со старообрядцами. Их критикуют, кто-то их не любит, кто-то с ними не согласен и так далее, а Церковь все равно рядом. И величайший подвиг совершают епископы, священнослужители нашей Церкви, когда они относятся к старообрядцам не с точки зрения буквы закона, а именно по-человечески, когда они принимают старообрядцев в Православную Церковь, обходя какие-то острые углы.

А что еще делать, я не могу сказать. Мне кажется, очень хорошо, что у нас есть какие-то общие проекты. Может быть, Господь через какое-то время действительно смягчит наши сердца и мы настолько привыкнем к тому, что у нас есть общие круглые столы, конференции, какие-то социальные проекты, что через какое-то время захочется спросить: «Слушай, Иван, а почему мы в Церкви не вместе? Знаешь, вообще-то это неправильно. Давай подумаем, что можно сделать для того, чтобы мы были вместе».

Боюсь, что такое положение дел возможно только при какой-то сложной жизненной ситуации. Когда наши новомученики, исповедники сидели в тюрьмах, они не делились по конфессиям, они жаждали прочитать Евангелие независимого от того, от кого они его получат: старообрядца, католика или протестанта.

– Что касается старообрядческой среды, то у Вас в этом плане есть уникальный опыт. Вы говорили, что практически до 18 лет не имели взаимодействия с православной средой, а сейчас Вы – православный священник. Скажите, как старообрядцу, даже если он внутренне понимает, что в Православной Церкви действительно есть и таинства, и благодать, есть Бог, отказаться от своего прошлого, своих родителей, бабушек, дедушек, других родственников, которые всегда были старообрядцами, отказаться от культуры, в которой он рос, от окружения, в котором воспитывался? Он ведь не может перечеркнуть в себе все прошлое и полностью все поменять. Как ему сделать этот выбор?

– Ну, отрекаться от всего этого ему точно не надо, потому что корни, которые у него есть, это то, благодаря чему он стоит на земле и благодаря чему он может пережить все вызовы жизни, искушения и трудности. Поэтому никто не призывает людей отрекаться от этого, и грех совершит человек, если он отречется от своих предков. Этого делать ни в коем случае нельзя. А что делать этому человеку? Знаете, с точки зрения логики это вообще не понять. Любой раскол уврачевывается благодатью Божией, и это всегда индивидуальная, личная история.

А как произошло, что я стал православным? Я никогда этого не забуду. Я был уверен, что есть только старообрядческая Церковь, старообрядческое согласие. Я знал, что есть православные, но это их жизнь. Я не могу объяснить, как все это у меня произошло. Да, расколы уврачевываются только благодатью Божией, поэтому прежде всего нужно молиться о вразумлении Господу и Божией Матери: «Веди меня, Матерь Божия, как Ты считаешь нужным. И имиже веси судьбами, спаси мя, Боже, и веди меня по стезям Твоим».

Помню, когда я еще был старообрядцем, я очень любил читать святителя Феофана Затворника, особенно его книгу «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться» и толкование на 17-ю кафизму, 118-й псалом. И я помню, что до присоединения к православию я читал очень много православной богословской литературы и не осознавал, что она православная.

А когда я стал православным, вдруг до меня дошло, что всю жизнь, с самого детства, я искал именно Церковь и читал православную литературу. Это было чудо, просто чудо. Если бы мне сказали, что все так произойдет, я бы никогда не поверил. Но все произошло именно так.

– И опять же никаких противоречий православное вероучение никогда у Вас не вызывало?

– Дело в том, что человек – настолько сложное существо, что он найдет противоречие или отсутствие противоречия в любой точке, где бы ни находился. Помню, я изучал историю Белокриницкой иерархии, и мне казалось, что здесь вообще нет никаких противоречий. Мы, люди, способны ошибаться, потому что нас никто не учил жить. Представляете, нет никаких советчиков, а ты попробуй угадай! А благодать Божия берет тебя и просто ведет. 

– Это действительно серьезный момент, потому что, по сути, все относительно, и из постоянного есть только Бог. Вот в чем я заинтересован сейчас, в то я и буду верить, того и буду придерживаться. А через пять лет станет мне интересно другое, и я поменяю свою точку зрения и буду говорить о другом. Но только Бог может подсказать что-то постоянное, стержневое в жизни.

– Именно так. И эти убеждения проверяются именно искушениями, сложными обстоятельствами. Все непостоянное, наносное сгорает, а остается настоящее, золотое.

– Поскольку наша аудитория по большей части православная, нам нужно что-то сказать для наших телезрителей о том, как поступать, как себя вести, если человек сталкивается со старообрядцами, если с ним хочет пообщаться старообрядец.  

– Первое – любыми судьбами держаться за Церковь. Большинство православных людей не осознают ценности своей принадлежности к Церкви. Нам это кажется настолько обыденным, что на этом не стоит даже останавливаться. А на самом деле мы имеем величайший дар, подарок от Бога – то, что принадлежим Православной Церкви.

Что делает дьявол, когда подходит к православному человеку? Он пытается любыми способами отколоть человека от Православной Церкви. И самый излюбленный его прием – вызвать недоверие к священноначалию. К сожалению, современные люди настолько пропитаны мирской логикой, что нам достаточно малейшей тени, падающей на православного священнослужителя, как мы тут же становимся в ряды обличителей и несогласных. Это большой грех, потому что здесь кроется корень того, что дьявол может отделить человека от Православной Церкви.

Второе, что, как мне кажется, нам нужно понимать, – у всех раскольников абсолютно верная человеческая правда. Вот послушайте старообрядцев. Гонения были? Были. Гонения неправильные? Неправильные. Была ли кровь? Была. И старообрядцы делают вывод, что по человеческой логике уместить это невозможно, а раз так, то и Церковь ваша не истинная.

В том-то и дело, что по-человечески любой раскол правилен. Но Церковь – это не человеческий организм, это не просто собрание, это не какая-то фирма или общество с ограниченной ответственностью. Церковь – это богочеловеческий организм. И то, что человек в этом богочеловеческом организме нарушил, исправляет Божественная благодать, немощная врачующая и оскудевающая восполняющая. Потому что это свойство Церкви Христовой.

Нельзя забывать, что в человеческой перспективе Церковь может ошибаться, потому что все мы люди, но в Божественной перспективе Церковь есть продолжение Бога. В ней таинства совершаются, независимо от ошибок священника, и хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми, и я, приходя в храм, знаю, что на службе не хлеб ем и не вино пью, а причащаюсь Тела и Крови Христовых.

И нужно понимать, что когда ко мне подходит человек и пытается отторгнуть меня от Церкви, он пытается отторгнуть меня от жизни. В расколе нет жизни, и тот, кто познал в Церкви жизнь божественную и духовную, в расколе обязательно задохнется.

– А что бы Вы сказали старообрядцу, если бы он Вам позвонил?

– Я бы ему сказал: «Приходи в храм». Многие вопросы не решаются статьями, книжками, программами. Даже исповедь лучше совершать во время богослужения, когда вся церковь молится, когда Бог рядом. Это же касается и всех этих каверзных исторических вопросов.

Еще раз повторюсь, в старообрядчестве есть очень много уважаемых мной людей – чистых, светлых, любящих Бога, что очень ценно в нашем мире. Но при всех их плюсах они вне Церкви. Вот у меня есть семья, а мне говорят: «Иди в другую семью. Там замечательно – красиво, тепло», – но это другая, чужая семья. Этим меня пытаются увести от Христовой семьи, от семьи, где Христос главенствует, а я этого не хочу.

Ведущий Александр Черепенин, диакон