Беседы с батюшкой. "Петр I. За и против". Священник Илия Макаров

В школе я получил мою первую двойку за Петра I, потому что написал в сочинении о Петербурге «Санкт-Питербург». А у нас тогда было так: одна ошибка – это «три», а две ошибки и еще какая-нибудь запятая – «двойка». Учительница меня спросила: «Почему Питербург»?» – «Потому, что все  называли: герр Питер». Я абсолютно четко понимал: «Питер». Это анекдотичный случай, но с самого детства мы размышляем о Петре I, и я начал его познавать с двойки.

Петр I для всех нас – великая личность, мы знаем о нем огромное количество штампов. Мы можем цитировать Пушкина, с восторгом перечитывать «Медного всадника», мы знаем о том, что он – строитель, что есть замечательный памятник Петру-плотнику, очень много всего. Но при этом, когда размышляешь о Петре I и его реформах, связанных с Православной Церковью, с историей про монастыри и прочее, про Синодальный период, про министерство по делам религии, то здесь начинается тот самый спор, который раздирает общество верующих людей. Кто-то говорит о том, что он натворил таких бед для Православной Церкви, что до сих пор не разгрести… Кто-то говорит, что наоборот. Давайте попробуем разобраться. Во-первых, как Вы относитесь к Петру I?

– Хорошо. Вы сейчас делали вступление к нашей беседе, а я уже про себя думал, как сейчас вспыхнут страсти; так всегда, когда начинаешь говорить о Петре Великом. Великом однозначно, можно не сомневаться. Отец Отечества, отец нации – это тот титул, который был ему присвоен сразу после Северной войны, и это – уникальный случай, не единственный, конечно, в мировой истории, но уникальный, абсолютно заслуженный, и не он сам себе этот титул придумал. Да, он был правителем, который не любил себе вешать звезды героев. Это был такой правитель, которому внешний блеск, эта слава вообще не были нужны. Он, кстати, первым отменил падание на колени во время шествия государя по улице. Все подданные дворянского достоинства раньше должны были делать реверанс с поклоном головы, а простолюдины – падать прямо на колени, не важно, какая погода: слякоть или нет – все на колени! Петр отменил это. Человек думал о другом, другим жил. Внешнее почтение для него не было принципиальным, он переживал за дело.

Этот человек уже больше трехсот лет будоражит умы – современников, ближайших последователей, всю нашу имперскую эпоху, даже всю советскую. Причем ему достается  всегда – и с одной стороны, и с другой.  

Много лет назад Русской христианской гуманитарной академией о Петре Великом был издан толстенный сборник высказываний. Может быть, его можно найти где-то в библиотеках, в магазинах не купить. Действительно: и нас, и западных историков все время колебало – от почтения, воспевания до чуть ли не проклятий. Это связано не только с тем, что в ХIХ веке были славянофилы, которые видели корень всех проблем в петровских преобразованиях быта, культуры, во всех этих изменениях. Были споры славянофилов с западниками, которые однозначно благоговели перед Петром, потому что он открыл Россию Западу. Не в этом дело. Дело в том, мне кажется, что Петр проходит по лезвию нашего внутреннего конфликта. Этот конфликт всегда существует внутри каждого человека. И конфликт – не в выборе между русскостью и западничеством,  нет. Конфликт – между выбором добра и зла. Петр шел по этой грани, когда нужно делать непростой выбор. Или тебе сейчас нужны пушки – защищать Отечество, в том числе и храмы, от которых ничего не останется, потому что у противника – пушки достойные, или ты сейчас будешь звонить во все колокола в надежде на то, что авось пронесет.

Петр был не из таких – он был из конкретных правителей. Причем, я считаю, Богом предопределенных. Это не ошибка истории. Это не случайный правитель. Это не большевики, которые оказались у власти, потому что никто другой ее брать не хотел. Ведь была борьба между кланами, группировками, родами – боярскими, дворянскими. Петр в юности все это видел, на его глазах резали его дядю, его родственников. Говорят, что психологически именно поэтому он так невзлюбил Москву. Но я не могу говорить, что он ее невзлюбил, он часто ее посещал, в том числе с инспекцией. Можете себе представить: царь с инспекцией ездит в Москву посмотреть приказы, когда они там еще были, как там что устроено, пока еще не было новой столицы. Новую столицу он создает не потому, что ненавидит старую, Москву. У него психология человека,  который не комплексует относительно каких-то событий прошлого, а, наоборот, всегда открыт и идет вперед.

Потому Петр так быстро и сгорел. Это тоже показательный случай: человек, который не щадит своего здоровья, не думает о своем комфорте, погибает, умирает от болезни, которую заработал непосильным трудом. Раб на галерах – образ, который сегодня любит использовать наш президент; это ведь образ тех времен, Петра Великого, человека, который не щадит себя во благо Отечества. И посмотрите, как преобразилось Отечество! Разве можно к этому человеку относиться иначе, чем хорошо? Конечно, есть проблемные зоны, а когда их не было в русской истории? О них, я думаю, мы сегодня поговорим.

– Да. Прежде всего, у православного человека всегда возникал вопрос о массовом закрытии монастырей. Запрет уходить в монастырь мужчинам моложе тридцати и женщинам моложе пятидесяти при том, весьма коротком, сроке жизни действительно был проблемой. Реформы Петра Церковь воспринимала как гонения. Это не только закрытие монастырей, но также и отношение к священству.  Хотя сегодня отец протоиерей Александр Будников (мы сегодня с ним говорили на эту тему) сказал, что мы должны быть благодарны Священному Синоду за то, что у нас появились образованные батюшки.

В общем, я понимаю, что все это очень спорно. Иногда кажется, что тот урон, который был нанесен Православной Церкви и исконной православной вере, гонения, в том числе и на старообрядцев, – это серьезно. Потом появилась проповедь Прокоповича, размышления на эту тему, и вдруг оказалось, что Церковь была вообще не готова к этим реформам. Может быть, имело смысл веру все-таки пожалеть, не устраивать такие перемены?

– Да, кто-то называет Петра все-таки не реформатором, а революционером, особенно когда это касается его церковной политики, но я не склонен утверждать, что в эпоху Петра случились гонения на Церковь. Тогда гонением можно именовать все: и деятельность Иоанна Грозного по отношению к архиереям и некоторым настоятелям монастырей, и даже спор начала XVI  века иосифлян и нестяжателей. Тогда можно считать, что принятие одной из точек зрения в какой-то степени значит ущемление другой, противоположной стороны. Нет, все-таки нельзя сравнивать то, что происходило внутри Церкви, с тем, что мы именуем гонением в полном смысле этого слова. Это, конечно, не гонения первых христиан, не гонения ХХ века. За веру никто не гнал, никто не уничтожал. Старообрядцы – отдельный разговор. Может, история, связанная с появлением старообрядчества, –  это история взаимоотношений двух очень ярких людей – Алексея Михайловича и патриарха Никона? Этот исторический конфликт между ними кем только не был рассмотрен, какие только точки зрения не высказывались, но две эти яркие личности и привели к разделу нашего русского общества. Тогда случилось то, что мы именуем старообрядческим движением, которое попытались преодолеть в начале XIX века в связи с единоверчеством. Понимаете, эти конфликты случались задолго до Петра.

– И после него?

– А вот после него как раз было спокойнее. Этот человек смог создать такую систему, когда решаются противоречия,  конфликты. Другое дело, в чью пользу – это второй момент, но они решаются. Да, XVIII век – это эпоха дворцовых переворотов, но дворцовые перевороты на уровне того, кто должен стоять у власти, пока Павел I наконец-то не утвердит уже неизменяемый вплоть до революции закон о престолонаследии. Но это все-таки век не таких глобальных социальных потрясений. Все-таки то, что было заложено Петром, существовало, развивалось двести лет. Вопрос не только об институциях, вопрос о том векторе развития, который он заложил. Вплоть до Николая II все себя считали наследниками Петра Великого.

То, с чего вы начали вопрос, – действительно болезненный момент относительно монастырей, церковной реформы как таковой. Специально для сегодняшнего разговора я зафиксировал отсылку к монахине Марии (Скобцовой), одной из духовных лидеров ХХ века: «В свете христианской любви каков должен быть аскетический подвиг человека, каков тот истинный аскетизм, который с неизбежностью предполагается самим наличием духовной жизни? Мера его – самоотрекающаяся любовь к Богу и человеку; а аскетизм, ставящий в центр всего свою собственную душу, спасающий ее, отгораживающий ее от мира, в пределе своем упирающийся в духовный эгоцентризм, в боязнь растратить себя, расточиться хотя бы даже и в любви, не есть христианский аскетизм». Мысль Марии Скопцовой понятна: наша христианская любовь должна быть деятельной, а уход в отшельничество, спасение своей души не есть истинное проявление христианской любви. Очень однобокий взгляд. Почему я его сейчас здесь привожу? Потому, что он приписывается и Петру Великому, ведь он тоже считал, что монастыри должны быть не рассадниками суеверий, ханжества, безделья, а должны служить благу Отечества.

В той ситуации, в которой оказался Петр и которую он развивал, необходима была практическая деятельность от монастырей. Кто-то сравнивает это с монашескими орденами западных христиан, где каждый орден заточен под конкретное дело: орден проповедников, миссионеров, госпитальеров, люди, которые лечат больных… Но у нас нет такого деления на большие монастырские корпорации, у нас каждый монастырь как небольшая епархия. Считается, что он хотел, чтобы монастыри приносили практическую пользу Отечеству. Например, с войны приезжает солдат, который уже не может воевать: он инвалид, ему некуда податься, он не может вернуться к своей деятельности на поле (если он из крестьян). Его определяют в монастырь, который за ним ухаживает, и при монастырях создаются богадельни.

Кстати, нужно выяснить вопрос: были ли богадельни в полном смысле слова в монастырях допетровской эпохи? То, что они кормили близлежащее население в голодные годы, занимались образовательной деятельностью, развивали культуру и искусство,  мы знаем. Но насколько «богадельничество» было как таковое в допетровскую эпоху – это надо изучить. Таким конкретным делом по социальному обеспечению населения монастыри начинают заниматься в эпоху Петра. Плохо ли это? Нет, неплохо. Забыли ли монахи свое молитвенное делание? Наоборот, Петр их вновь к этому деланию призвал.

Вы вспомнили свое сочинение, с которого начали знакомство с Петром Великим. У меня оно началось в более приятных тонах: я узнал о Петербурге (Ленинграде), начал изучать этот город, поехал туда, он мне понравился, и именно благодаря городу я начал интересоваться его основателем. Это было в детских восторженных тонах. Чем больше я взрослел, тем больше слышал о том, что Церковь не любит Петра, потому что он упразднил патриаршество и жестко относился к нашему традиционному благочестию. Этот вопрос настолько тяготил меня в старших классах школы, что, пойдя на исторический факультет нашего большого университета, я захотел заниматься именно этой темой – Петр I и Церковь, церковные реформы Петра Великого. Причем занимался на персонале: мне были интересны взаимоотношения иерархов той поры с Петром Великим. Весь архиерейский корпус первой трети ХVIII века был в моем поле зрения.

В своем выпускном дипломе я пришел к выводу (и за то время, которое уже прошло, я не изменил своей точки зрения), что у Петра Великого были совершенно четкие позиции, почему необходимо реформировать ту или иную сферу церковной деятельности, и он был в этом прав. Это не связано ни с психологией, ни с комплексами из детства или личным отношением к окружению царевича Алексея, его восторгами относительно «сладкоговорения» Феофана Прокоповича, ума Стефана Яворского и так далее. У него была четкая позиция, которая сформировалась на протяжении многих лет. Он сначала не отменил патриаршество, но просто повременил с избранием патриарха после смерти патриарха Адриана. Это не была какая-то уникальная практика. Почему мы забываем времена русской митрополии, когда у нас по нескольку лет не было утвержденного представителя Церкви? Почему мы вдруг забыли византийскую историю, когда патриарха не было десятилетиями? Именно церковными вопросами занимался архиерейский совет: то, что мы именуем Синодом.

Кстати, митрополит Филарет Дроздов, которого считают жестким отстаивателем церковной свободы в ХIХ веке, защищал каноничность Священного Синода, ссылаясь в том числе на исторические сведения из византийской эпохи. Но почему Петр на это идет? Тут, друзья, давайте смотреть документы – историки же должны ссылаться на документы. Придя в Священный Синод и видя первые документы, которые он разбирал, я приходил в тихий ужас: что творилось в наших монастырях в то время…

 – Вопрос телезрителя Александра из Подмосковья: «Как правильно относиться к монахам Соловецкого монастыря, которые не хотели принимать реформы патриарха Никона, хотели верить так же, как их отец Герман, Сергий? Можно их считать мучениками за веру? Или надо относиться к людям, которые были зверски убиты, как-то иначе?»

– Церковь  пытается смотреть на любую историческую проблему или конфликт, даже межличностный, со стороны и сверху: не в плане позиционирования себя, а в плане более широкого охвата происходящего своим взглядом. Именно поэтому очень часто в церковной истории мы видим, что прославлялись люди, которые при своей жизни были оппонентами, защищали противоположные точки зрения, как преподобные Иосиф Волоцкий и Нил Сорский. Понятно, что их идеологические последователи сделали их противоборствующими сторонами политического (потому что он решался на уровне государства) спора. Но Церковь прославила их обоих, обе точки зрения не подвергла анафеме. Значит, возможно мыслить над земными рамками. В конкретной исторической ситуации важно знать, что время может пройти; что есть еще боковой взгляд на эту проблему; что не нужно сейчас друг друга уничтожать ради отстаивания идеи, потому что все может оказаться не тем, чем кажется. А в истории (особенно в истории России) таких случаев было множество, когда спустя время все оказывалось не тем, чем казалось в момент совершения тех или иных событий.

Что касается Соловецкого монастыря,  он же проявил себя не только в ту эпоху, он проявлял себя вплоть до ХХ века. Многострадальная обитель, которая стала местом в том числе мученичества: новомучеников, исповедников Церкви Русской в ХХ веке. Соловецкие старцы – это люди мощные, принципиальные; они позволяли себе высказывания. Но не всегда точка зрения соловецких старцев исторически торжествовала.

Мы не можем сейчас сказать, что они были правы однозначно и только так надо было бы поступить. И если мы к ним не прислушались, то совершили историческую ошибку – нет, это не так. Их точка зрения помогла и сыграла свою роль; но она не абсолютна. Поэтому на этот конфликт, про который упомянул Александр, и на последующие, которые были, я предлагаю смотреть в комплексе.

А что нам дает комплексное видение? Во-первых, надо молиться, прежде чем самим выносить решение; во-вторых, давайте прислушиваться к более умным, опытным, одаренным людям. Это могут быть историки; церковные деятели, у которых больше опыта, их взгляд может быть более объективным. Или давайте просто подождем.

Почему Церковь, как правило, не торопится с реформами и серьезными делами? Вспомните прославление Николая II. Уже и подписи были собраны, а Церковь медлила: все проверяла, выверяла, вычитывала документы и так далее. Как тогда говорил на эту тему патриарх Алексий II: Церковь не имеет права на ошибку. Для того чтобы не ошибиться, нужно очень долго трудиться над этим. Может быть, поэтому у нас такая реакция на то, что делал Петр. Он многое делал, как нам кажется, спонтанно, стихийно; но многое себя оправдало.

– Та же история с митрополитом на кафедре Санкт-Петербурга. Сколько лет у нас его не было… Приезжал раз в год, если надо было освятить храмы…

Говорили, что Петр I боялся того, что человек на столичной кафедре может оказаться его противником; потому что он отдавал себе отчет, какой силой обладает архипастырь на столичной кафедре. Этот страх, на Ваш взгляд, является страхом правителя или страхом человека, ответственного за будущее страны?

– Петр I не боялся сильных, он любил верных. Это такой человек, такая глыба, рядом с которым подумать, что появился бы другой такой антагонист, который бы повел за собой половину империи, – нельзя. Он не мелкий мститель, он не убирал конкурентов из зависти. Интриги – это точно не про него. Он все вопросы решал сразу; мог своему любимцу Меншикову так въехать, что мало не покажется; и выпороть собственноручно мог. Он ничего не чурался; моментально решал проблемы, никогда не откладывал их в долгий ящик. Если нужно подписать указ, мог подписать, сидя на коне. Поэтому думать, что он боялся, что появится патриарх, подобный Никону, нельзя.

Если посмотреть среди всех архиереев той поры: а был ли подобный Никону? Святые были. Дмитрий Ростовский, например. Петр I его очень любил и уважал, вдохновлялся школой Димитрия Ростовского, которая у него была (некое подобие семинарии). Что послужило созданию будущих семинарий и потом расцвету церковного образования. Он безгранично уважал и слушался Митрофана Воронежского, это уже хрестоматийная история. Он наследовал идеи митрополита Новгородского Иова с его славянской школой; братья Лихуды создавали эту школу.

Петру нужны были идеи; нужны были люди, которые бы эти идеи воплощали. Посмотрите на Феофана Прокоповича. Это тоже человек-стихия, человек невероятных способностей и возможностей при всех противоположных сторонах его жизни. Ничего плохого про него я сказать не могу. Кто-то его упрекает в излишнем увлечении протестантизмом. Но в отличие от другого архиерея той поры, основателя Александро-Невской лавры и Санкт-Петербургской духовной семинарии Феодосия Яновского, Феофана Прокоповича упрекнуть в какой-то псевдорелигиозности невозможно.

Но этого человека Петр I не боялся. Мало того что он его не ограничивал в деятельности; мы видим, что после Петра Великого Феофан остается в силах вплоть до своей смерти, несмотря на все исторические перипетии. Феофан Прокопович был верен идеям Петра. Как идеолог Петр I понимал, что должны быть сильные люди, верные идеям, которые он формулирует и высказывает. Он мог ошибаться, и это он прекрасно понимал. Мог отказаться от своей идеи, если видел, что она нерабочая, непригодная. Он слушал своих соратников, мог общаться с оппонентами и не боялся этого.

Даже перед казнью подходил и общался с любовником инокини Елены (это первая жена Петра I, которая жила в монастыре); подходя к нему, Петр задавал ему вопросы, и только потом его отправляют на казнь. Он подходил и общался с людьми; общался, чтобы выяснить правду. Ему было важно посмотреть своему оппоненту в глаза. Это к слову о том, что творилось в монастырях той поры и как идея духовного регламента созревала в голове Петра Великого.

Но при этом я не могу сказать, что у него были враги, если не считать шведского короля, это враг на поле битвы. А вот врагов внутри Отечества у него не было. Но если оппонент разрушал целостность государства, возможность реализации его идей, вел себя вопреки воле монарха, Петр поступал жестко. Нарушение воли монарха сегодня как противодействие Конституции РФ, это всем понятно. То есть за это он готов был человека отправить на казнь. Но он не боялся этих людей.

– Вопрос телезрителя: «Как Вы смотрите на то, что Петр I стал главой Церкви, а это было запрещено церковными канонами?»

– Он не стал главой Церкви. В законодательстве Российской империи сформулировано, что крайним судьей для Синода в принятии определенных решений является государь- император. Это было закреплено законодательно на сто лет позже. Есть такая легенда. Очень много устных историй о Петре Великом (есть даже целая книга на эту тему) не записанных, не зафиксированных документами, но они имеют полулегендарный оттенок.

Есть легенда, когда вдруг на одном архиерейском совещании напомнили Петру, что давно не было выборов патриарха; он достал кинжал, воткнул острие в стол и сказал: «Вот вам патриарх». Припугнул немного, чтобы архиереи не страдали разными неправильными мыслями, а занимались делом. А дел было много. Заметьте! Миссиями в Сибири, на Дальнем Востоке, вплоть до Китая Русская Церковь расцветает при Петре Великом. Образованием занимались, искоренением всяких сект, не только старообрядческого толка. Это лишь легенда. Объявления главой Церкви Петра в петровскую эпоху не было.

Другое дело, что институция нашего государства, связанная с формированием двенадцати коллегий, подразумевает, что одной из коллегий должна быть духовная. Составляя духовный регламент (он писался несколько лет), учреждая духовную коллегию, на одном из первых заседаний, архиереи понимают, что именоваться и молиться за духовную коллегию не очень подходит. И предлагают варианты именования: святейший, правительствующий синод.  Слово «синод» более приемлемо с церковной точки зрения. И Петр моментально на это соглашается. Вот опять это говорит о том, что Петр – практик. Можно теоретизировать сколько угодно, но на практике может быть противоположный эффект.

Петр соглашается, и синод становится вровень с сенатом: церковное и светское управление уравниваются. В данном случае сенат – это заместитель государя. Когда государь уходил на поле боя, именно сенат занимался внутригосударственными вопросами. Конечно, подразумевается, что над сенатом и синодом стоит государь. Здесь есть та тонкая нить, по которой сыпется обвинение на Петра Великого. Почему рядом с государем должен стоять патриарх, а не сенат и синод, а над ними государь?

А у нас разве были случаи идеальной симфонии? Возьмем эпоху Ивана Грозного. Был царь, был предстоятель Церкви митрополит. Они были в равном положении, на приоритетных основаниях? Эта симфония властей, придуманная Византией, как-то однозначно проявила себя в исторической перспективе? Может быть, в эпоху патриарха Филарета и его сына Михаила мы приближались к такой симфонии. Но вопрос очень спорный.

Поэтому обвинять Петра в том, что он нарушил церковные каноны, нельзя. Какой он нарушил церковный канон? Может, виноват только в том, что отсрочил избрание  патриарха, а потом предложил коллегиальную форму правления в Церкви. Которую, кстати, одобрили все, в том числе и восточные патриархи. Понятно, что они были зависимы, получали от нас содержание, но они же не находились под дулом пистолета, чтобы заставить их утвердить синод, синодальную форму правления.

Если так рассуждать, то получится, что не только все архиереи той поры испугались Петра, а весь русский народ испугался на целых 200 лет! Вот мы в 1917 году наконец-то получили долгожданную свободу и смогли избрать патриарха. Мы избрали патриарха. Но у нас не стало православного царя. И за эти последние 100 лет мы в духовном плане очень сильно выросли? Это вопрос.

– Если бы Вы были на месте человека, который принимает решения, какие бы из реформ Петра Великого Вы возродили, чтобы они помогли нам сейчас?

– Реформы, связанные с политическим устройством, экономическим, были слишком историческими, укорененными тогда. Сейчас просто нет этой данности, чтобы говорить, что сегодня это было бы здорово. Но все, что случилось в эпоху Петра и продолжалось в XVIII веке, было прекрасным вектором развития Руси, например, в культурном плане. Я бы хотел быть в Петербурге XVIII века, в городе Петра Великого, основателя города.

Наш город по-прежнему играет важную роль в общественной и культурной жизни страны и мира. Петербург XVIII века – это там, где я бы хотел оказаться, чтобы почувствовать Петра творение. Я думаю то, что он смог сделать для русской культуры,  сегодня нам бы помогло.

– Надеюсь, что телезрители сегодня что-то новое открыли для себя в фигуре Петра I. Приближается 350-летие; очень много всяких событий будет; в первую очередь это Рождественские чтения, посвященные Петру I.

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Софья Горбачева и Ирина Обухова