Беседы с батюшкой. О ситуации в Среднеуральском женском монастыре

На вопросы отвечает игумен Вениамин (Райников). 

(В расшифровке сохранены некоторые особенности устной речи)

– Тема сегодняшнего разговора такова, что мне меньше всего хотелось бы говорить об этом в эфире. Потому что тяжко говорить о том, что вызывает душевную боль. И потому, что нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, будет ли оно на пользу ближним или в соблазн. Однако в сложившейся ситуации молчать тоже неправильно, так как есть ряд недоумений, которые не гипотетически, а совершенно реально вызывают очень серьезные соблазны и нестроения. И тут надо, мне кажется, с любовью, терпеливо, многократно что-то разъяснять и отвечать на вопросы. Именно эту позицию, с моей точки зрения, заняла Екатеринбургская епархия. Уже целый ряд программ (не обличительно-разоблачительных, а пастырски мудрых) был в нашем эфире. И я надеюсь, что в том же духе пройдет нынешняя беседа. Говорить будем о ситуации в Среднеуральском женском монастыре.

Отец Вениамин, есть список обвинений, которые посылаются в адрес священноначалия из Среднеуральского монастыря. Думается, что стоило бы подробно разобраться, насколько они основательны, потому что это людей смущает.

– Да, лучшая защита – нападение, поэтому с их стороны доносятся до нас и какие-то обвинения. Помимо тех претензий, которые есть к самому отцу Сергию, приходится отвечать еще и на какие-то обвинения в сторону епархии, чтобы показать, что наша позиция была выверена всегда и что у нас есть, что ответить на их обвинения в том числе.

– Очень больно, что сейчас идет это разделение: мы – они, нам – их. И совершенно ясно, что самый главный «бенефициар» этой ситуации с рогами и хвостом, когда удалось такой раскол внести в Церковь Христову, что люди, еще недавно вместе ходившие крестным ходом, вместе молившиеся, при встрече дающие друг другу братские объятия, совершенно искренние, вдруг оказались в ситуации «мы и они». И я думаю, что цель нашего разговора – именно попытаться, постараться это исцелить, соединить то, что сейчас разъединено лукавым.

– Это неудивительно, потому что расколы и нестроения, которые происходят внутри Церкви, происходят из искушения не слева, а справа. Дьявол умеет искушать человека необязательно на какой-то откровенный грех. Это вообще для людей, может быть, только начинающих духовную жизнь или недостаточно ее ведущих или порочных, – их можно искушать слева на откровенный грех. Просто дьявол приходит и говорит: «Укради, убей, предай».

А есть множество искушений, которые, может, не так видно, они не заслуживают с нашей стороны достаточно внимательного рассмотрения, а это плохо. Искушения справа – когда тебя искушают как бы чем-то хорошим. Можно искушать человека тем, что он запостится до смерти или разобьет себе лоб, если будет долго им биться об пол из самых лучших побуждений. Есть еще искушения справа, кажущиеся добродетелью, но любые крайности смыкаются, когда человека тянут от царского срединного пути (разумного, трезвого) в любую из сторон; тогда он все равно выпадает из спасения. То ли тебя могут искушать чрезмерной ревностью, то ли откровенным пороком. Но нельзя реагировать ни на то, ни на другое.

Поэтому, конечно, расколы всегда случаются на волне искушений справа. Справа искушают людей, у которых есть добродетели. Трудно человека искушать на какой-то  фанатизм, если он вообще беспринципный и у него нет ценностей. Такого человека невозможно так возбудить, чтобы он пошел что-то защищать, если у него нет в принципе того, что он любит. А если у человека есть любовь, его можно будет искушать этим.

Поэтому мы видим то, что видим. Этот раскол – боль Церкви, и вопросы и недоумения возникают на волне благочестия: чрезмерного, неуемного; настолько неуемного, что это уже не благочестие, но выглядит вполне прилично, поэтому не всеми распознается. В этом сложность такого искушения для Церкви, что оно может выглядеть очень благочестиво. И многие раскольники выглядели именно благочестиво. Там все порывы были очень благородные. Какой ни возьмите раскол, он всегда будет обряжен в какие-то очень благородные формы.

Обновленцы хотели внести свежий дух в затхлое средневековье: «А мы сейчас все сделаем так, чтобы христианство было современным». Выглядит-то все очень прилично, все доводы вроде как за все хорошее, но внутренняя порочность этого желания в итоге раскалывает Церковь, все это выходит боком.

Есть те, что не хотят, чтобы люди в церковь ходили, а есть те, которые хотят, чтобы они из нее вышли. Это новое, изящное, хитромудрое искушение, которое мы должны вытерпеть сейчас и стать мудрее сами. Вот оно сейчас случилось, и мы тоже должны с этим разбираться. Поскольку есть люди, которые на этом споткнулись, значит, не всем так все очевидно. Поэтому давайте говорить об этом.

– Из того ряда обвинений, которые звучали в адрес священноначалия, о чем-то Вы уже говорили. Я смотрела программу со стороны, по-моему, там все очень корректно и убедительно. Что-то наверняка осталось недоговоренным, и тогда нам нужно об этом обязательно тоже сказать.

– Давайте поговорим о тех обвинениях, которые звучат, может быть, вскользь, но очень показательно раскрывают многие аспекты деятельности отца Сергия. Как только его запретили в священнослужении и не разрешили ему проповедовать, сразу на епархию полился поток звонков и писем с вопросами: «Как же нам теперь жить? Где же нам теперь изгонять бесов? Там было великое служение по поводу изгнания бесов, и теперь нам некуда ехать. А это явление исключительное в Церкви, оно было нужное».

На примере этого можем поговорить о том тонком искушении, которое, может быть, внешне не видно, хотя история с бесноватыми нам это покажет. Обратите внимание, какая подмена в деятельности: процесс подменяет результат. И этот бурный процесс может быть настолько видным, что люди уже не замечают, что результата-то никакого нет. Как если изобрести какой-нибудь прибор, который пыхтит, выдает много дыма, что-то такое движется, но энергия, которая им вырабатывается, расходуется только на поддержание самого процесса этого движения. Прибор работает сам для себя. А пользы на самом деле никакой с этого нет. Желание изгонять бесов мы видели, но результата на самом деле нет. Обратите внимание на то, что это служение по якобы изгнанию бесов таковым никогда не являлось.

Там есть какие-то чины, которые заставляют людей вести себя неадекватно: они пищат, визжат, хрюкают, еще какие-то фразы выдаются якобы от лица бесов, но изгнания бесов не происходит. Я бы понял, если бы в наших храмах было полно бесноватых людей, которые хрюкали и корежились бы, а у отца Сергия в монастыре была бы тишь да гладь, Божия благодать, ни одного бесноватого…

Но мы-то видим обратную картину: там есть какое-то количество людей, туда попавших, и они участвуют в этих отчитках (одни и те же), и их количество не уменьшается. Надо бы посмотреть, есть ли там такие люди, которые, к примеру, лечились у психиатра феназепамом, но безуспешно. Всё испробовали, оказалось, что это бесноватый, он попал к отцу Сергию, и вот смотрите теперь – человек здоровый, был IQ, равный восьми, а стал – сто тридцать...

А если послушать какие-то проповеди отца Сергия с богослужений, там же одна и та же кричит, настолько она уже там прижилась и постоянно во время проповеди какие-то свои выкрики выдает. Если там так все хорошо, изгоняются бесы, почему же не изгнать их тут же? Значит, не выходит. А раз не выходит, может, не надо этим заниматься, то есть результата нет. Эффект какой? Где исцеленные? Одни и те же ходят и кричат.

Но в таком случае это никакое не изгнание бесов, надо называть вещи своими именами. Он собирает людей, и начинается... Все это известно, выложено в Интернете, сами же они записывали и выкладывали, что там происходит. Он бесов вызывает, с ними разговаривает: «Бес, как тебя зовут?» Тот начинает что-то рассказывать: «Я Интернет, а я Айфон», еще кто-то. Но это не изгнание бесов, это спиритический сеанс по разговору с бесами. Хотя известно, что с бесами нельзя разговаривать, но там есть такой разговор прямо на камеру, дают микрофончик этим бесам, чтобы они поговорили зачем-то. Хотя известно, что бесы врут даже тогда, когда говорят правду. Глобально они все равно врут. И научиться от беса ничему нельзя.

Тем не менее происходит разговор с этими бесноватыми. Чем отличается то, что происходит в Среднеуральском монастыре, от обычных спиритических сеансов с какими-то якобы вызываемыми духами? Ничем не отличается. Но выглядит все достаточно пафосно. Выхлопа никакого нет, нет результата. И вот это – театр, который якобы с бесноватыми происходит. Там нет никаких бесноватых по большому счету. И все эти бесноватые на самом деле несчастные люди, это известно. И это во многом объясняет популярность того, что там происходит. 

Изгнание бесов и вообще вся эта структура, которая сложилась в Среднеуральском монастыре, на таких человеческих несчастьях существует. Я могу объяснить это через пример, который меня в свое время заставил над этим задуматься, когда я был в одном ярославском храме настоятелем. У нас была старушка, которая с пластмассовым стаканчиком, вся такая несчастная, собирала денежку после службы. Мне тогда подумалось: «Что ж мы, не можем одну эту старушку прокормить? Давайте возьмем над ней шефство, чтобы она не унижалась, не выпрашивала что-то, давайте мы решим ее проблемы».

Поскольку она ко мне никогда не обращалась, я подумал: проявлю инициативу самостоятельно. Заслал к ней специальных людей из прихода, чтобы они с ней пообщались, пошли бы к ней домой, посмотрели, как она живет и в чем нуждается. То есть послал группу старушек, чтобы они разобрались, чем ей помочь. Чем закончилось? Они ко мне пришли и рассказали, что она их не пустила домой, дома у нее все нормально, у нее муж живой, есть дочка, которая к ней каждый день приезжает на хорошей черной машине (она работает в заграничной фирме) и привозит ей еду из ресторана.

У этой старушки еще была такая особенность: она всегда теряла сознание перед аналоем на всенощном бдении. Ни до этого, ни после такого не было, но когда она подходила к иконе, ее всегда вело, она сразу теряла ориентацию, ее подхватывали под руки.

– А причащалась как?

– Причащалась нормально, с беснованием это не связано. Проблема в том, что человеку не нужны были эти деньги, ей нужны были эмоции.

– Внимание, какая-то душевная теплота...

– Эмоции бывают разные. С одной стороны, ты должен получать это в семье, окруженный внуками, чувствовать эту эмоциональную наполненность. У нее этого не было. Дочь ее любила и могла проявлять заботу в той форме, в которой это было возможно. Она работала. Если бы дочь могла ей сама готовить, может быть, она сама бы это делала. Сам факт, что она приезжает в ресторан и покупает продукты, означает, что у нее нет времени самой готовить. Она может дать ей денег, привезти пищу, но не может дать ей тот объем эмоций, который ей нужен.

Ей хочется чувствовать себя нужной, почувствовать хотя бы жалость к себе. Это тоже эмоция. Она получала сострадание, а мы все нуждаемся в том, чтобы получать хоть что-то: или положительную эмоцию, или даже отрицательную. Если  рационально подумать, раз человеку хочется внимания, ему, наверное, хочется любви, чего-то положительного. Но с детьми это не всегда получается. Дети иногда привлекают внимание родителей, если не могут привлечь чем-то позитивным, начиная капризничать. И родитель все равно вынужден откликаться эмоцией, пусть даже отрицательной, хоть какой-то. Это в любом случае лучше, чем равнодушие.

Дети так «работают»: если не могут привлечь позитивное и им не хватает любви, они будут привлекать негативное и понимать, что вот такая любовь всегда с болью, через истерику. Конечно, потом получаются невротические дети, но суть в том, что этот закон работает и со взрослыми, и с детьми. И когда человек юный, ему, может быть, кажется, что впереди его ждут какие-то великие свершения, сейчас мир упадет ему под ноги. Потом он уже достигает такого возраста, когда понятно, что ничего не упало, что он обыкновенный, серый, что жизнь не удалась, дети разъехались, какие-то внутренние неурядицы происходят... А чувство того, что жизнь должна сложиться, что я не просто так живу, что должен представлять какую-то ценность, все равно присутствует.

На этой волне тебе вдруг дают смысл, ты хочешь эту эмоцию и можешь ее получить… К тебе подошли с микрофончиком и сказали: «А ну рассказывай, какой там в тебе бес сидит?» Это парадоксально, но это работает. В нашем мире, в котором так не хватает любви, отчаявшиеся люди таким извращенным способом это внимание получают. Да, это очень странно, вообще граничит с какой-то, может быть, патологией, но так человек устроен, ему нужна любовь, ему нужно внимание, ощущение того, что он ценен.

В Среднеуральском монастыре они это получили. Кто может привлечь к себе внимание через беснование, получили это через такое «беснование»: оно же не настоящее. Если бы это было настоящее беснование, ты либо выгоняешь беса, либо не выгоняешь… Так получают порцию внимания во время отчиток. И они подсели на это, для них это смысл жизни, потому что вне этого они становятся неинтересными.

Та бабушка сейчас интересна для себя и для всех, к ней относятся с состраданием, ее жалеют, она страдалица. На самом деле это попытка уйти от реальной проблемы; может быть, надо просто таблетки попить. Но опять она потеряет свою уникальность: вылечилась, полежала две недели в психиатрической лечебнице, вернули ее в нормальное состояние... А что это за нормальное состояние, если оно пустое, потеряло ценность? Она вместе со своей болезнью потеряла свою внутреннюю ценность, поэтому она не заинтересована от этой болезни отказываться.

В чем преступление-то? Преступление этим пользоваться. Человеку надо другое, не надо его погружать в его проблемы, болезни, а надо дать другой выход, внутреннее ощущение собственной ценности, дать внутреннюю свободу, путь к той добродетели, которая уже не будет нуждаться в таких странных, просто патологических формах. Там используют обыкновенные внутренние человеческие неврозы для того, чтобы людьми управлять. Это преступно по отношению к этим людям и преступно по отношению к самому себе, потому что ты можешь начать верить в то, что ты действительно повелеваешь бесами, и впасть в какой-то магизм. А результат всего этого какой? Критика священноначалия или критика закрытия храмов.

Кстати, расскажу, зачем им это нужно. Есть такой примитивный, но работающий способ разрушить что-нибудь: надо это довести до абсурда. Любая идея и вещь, доведенная до абсурда, просто схлопывается, исчезает в никуда и может даже превратиться в собственную противоположность. Если надо погубить какую-то тему, надо довести это до самых крайних мер. Вот что происходит с темами, которые взял отец Сергий и которые многим казались созвучны. Это, например, тема закрытия храмов.

– Но в Екатеринбургской епархии милостью Божией не закрывались храмы.

– То-то и оно.

– Я искренне не понимаю этой претензии, уж она-то совершенно безосновательна. Я просто помню свои ощущения, когда СМИ опубликовали указ, подписанный главным санитарным врачом, и помню то счастье, когда мы пришли в Храм-на-Крови (то ли нас милиция остановит, то ли мы подойдем к закрытым дверям), это был трепет. А ведь это все было Великим постом, уже под Страстную неделю, под Пасху. Мы уже думали, куда поехать на Пасху, чтобы хотя бы Светлое Христово Воскресение встречать у Чаши и в церковном общении. И вдруг выяснилось, что, слава Богу (спасибо и владыке митрополиту, и губернатору, которые нашли общий язык, а для губернатора это был огромный риск), храмы открыты, они не закрывались ни на один день.

– Да, но для этого надо туда ходить, чтобы об этом узнать, а не жить в интернет-пространстве или пространстве СМИ.

– Какое счастье было, когда мы пришли, и выяснилось, что будем служить...

– Даже Вы не знали. А кто-то и не пошел, а кто-то живет не в Екатеринбурге. Паству отец Сергий находит не только в Екатеринбурге, ему сочувствуют и в Москве, где были закрыты храмы. Дело не в этом. Если бы он был справедлив и честен, он должен был бы сказать: «Дорогие братья и сестры, давайте скажем спасибо митрополиту и губернатору, посмотрите на нашем примере, как можно было не закрывать храмы, и ничего не произошло, никакой катастрофы, наша область не вырвалась вперед по зараженным». Все остальные могли бы обратить внимание на наш опыт. Поэтому надо было здесь быстренько сделать такую бучу, чтобы заболтать этот положительный пример. Он же не сказал: «Благодарю правящего архиерея за то, что храмы были открыты, и Среднеуральский монастырь был открыт, и всех принимали». Он же не сказал спасибо, он сказал о том, что митрополит закрыл храмы, оболгал его.

– Пользуясь случаем, я хочу абсолютно искреннее поблагодарить и владыку за такую стойкость, и губернатора, к которому я, честно скажу, не питала никогда теплых чувств.  А царский крестный ход?.. Это очень мудро, что власти этому не воспрепятствовали.

– Эти вопросы можно было задавать в разных местах своим губернаторам. Есть пример нашей области. Есть возможность договориться и выработать такие оптимальные формы взаимодействия по этому вопросу, которые устраивали бы всех.

Вот примерно сейчас то время, когда все успокоились и могут делать какие-то выводы, задать вопрос: почему так настойчиво закрывали храмы, когда по России заболеваемость была 2 500 человек в сутки, а открыли, когда стало 5 000? До сих пор 5 000 человек – и все нормально: торговые центры открыты, общественный транспорт работает. Наверно, можно было не закрывать?

Но чтобы этих вопросов никто не задавал, эту тему вложили в уста отца Сергия, и теперь на волне его нервического пафоса никто уже больше эту тему не возьмет. Даже если ее возьмешь, она не будет услышана. Когда отец Сергий пробежался крестным ходом вокруг монастыря,  СМИ об этом написали. Все или не все, но, по крайней мере, это было в информационной повестке.

Священный Синод принял обращение по поводу коронавируса. Хоть кто-нибудь об этом написал? Светские СМИ обратили внимание на то, что там говорилось как раз про коронавирус, закрытие храмов? Там очень аккуратно, деликатно, но все-таки сказано, что не надо впадать в панику, надо сохранять трезвомыслие по этому вопросу, не стоит жертвовать религиозными свободами ради паники.

То, что храмы хоть где-нибудь надо закрыть, – это вопрос, который нужно было еще доказать. И вот сейчас этот разговор мог бы начаться, но он невозможен просто потому, что не ведется приличным языком. С человеком, который говорит: «Храмы закрыли: завтра антихрист придет», – невозможно вести диалог. Это просто ругань.

Ты же не будешь ругаться вместе с ним? А для того чтобы быть услышанными друг  другом, необходимо разговаривать приличным языком. Так вот, обратите внимание, что в итоге получилось у митрополита. Кто услышал отца Сергия из губернаторов, испугался и тут же открыл все храмы? Результата нет. Есть разговор ради разговора, ради того, чтобы выглядеть защитником.

А от кого он защитил? Какой на этой волне результат? Вот митрополит с губернатором поговорили, донесли свои позиции. Митрополит не кричал на губернатора, что он антихрист. Понятно, что тогда бы губернатор, если бы даже хотел открыть храмы, не пошел бы на это. В таком тоне не общаются.

Если ты хочешь результата, открытия храмов, действуй как митрополит Кирилл. А если ты хочешь просто поругаться, тогда не выдавай свою деятельность за то, что приносит Церкви пользу. Пользы нет. Храмы не открыли. Наоборот, эта тема ушла в подполье, сразу стала токсичной – ее уже не обсудишь.

Того, кто ее затронет, на фоне нервического пафоса не услышат. Как не услышали Священный Синод, который в своих приличных высказываниях оказывается, по сравнению с отцом Сергием, слишком пресным, неинтересным. Бить кулаком по столу и кричать, что все антихристы, – это интересно, это СМИ возьмет. А подачи материала, который способен вызвать и обратный диалог, чтобы услышали, не произошло.

(Фрагмент послания Священного Синода Русской Православной Церкви епископату, клиру, монашествующим и мирянам в связи с нашедшим в этом году вредоносным поветрием)

Особым испытанием для православных христиан стало ограничение доступа мирян к участию в общественном богослужении и даже невозможность посещения храмов. Это обстоятельство побуждает всех нас вновь задуматься о том, какое значение в нашей жизни имеет храмовое богослужение, совместная молитва собрания учеников Христовых. Мы должны дорожить этим даром Господним, ценить каждую возможность войти под священную сень дома Божия. Да, совершение Божественной Евхаристии не прекращалось даже в отсутствие большей части паствы под сводами наших церквей. Да, трансляции богослужений в интернете или по телевидению и публикации текстов богослужебных чинопоследований в какой-то мере смогли облегчить тяготы неотлучного пребывания православных христиан в своих жилищах и стали для них некоторым утешением. Однако, по свидетельству многих, подвиг исключительно домашней молитвы оказался весьма непростым делом. Очевидно, что трансляции ни в коем случае не могут быть заменой личного участия в богослужении, не говоря уже о том, что никакие технические средства не обеспечивают возможности участия христианина в большинстве таинств Церкви и особенно в важнейшем из них — Божественной Евхаристии. Личное присутствие апостолов в горнице Тайной Вечери — вот неотменяемая евангельская норма воспоминания о животворящей смерти Христовой и исповедания Его Воскресения в таинстве Его Тела и Крови. Эта норма никогда, ни при каких условиях не может быть забыта нами.

Существенное ограничение участия людей в богослужении для подавляющего большинства нашего епископата, клириков и мирян явилось беспрецедентным в их личном опыте. Понимая, что новая угроза, с которой встретилось человечество, могла повлечь тяжелые последствия, которые было трудно в полноте предугадать, в сознании своей ответственности за жизнь и здоровье бесчисленного множества людей Церковь разделила со всем народом тяготы, порожденные распространением вредоносного поветрия, и призвала своих чад на время воздержаться от привычного образа участия в богослужебной жизни. Однако подобное решение, принятое в исключительных исторических обстоятельствах, не может сделаться некоей новой нормой. Незыблемыми должны оставаться предусмотренные законодательством большинства стран свобода совести и свобода вероисповедания, включая право верующих совместно участвовать в богослужениях даже в исключительных обстоятельствах.

В значительной степени оправданной видится обеспокоенность многих христиан, как и людей различных иных убеждений, возможностью дальнейшего применения методов, которыми во время эпидемии обеспечивалось необходимое снижение интенсивности личных контактов между людьми. Использование цифровых идентификаторов, автоматизированное принятие решений, могущих повлечь поражение людей и целых сообществ в правах, широкий сбор личных данных, в том числе сведений о здоровье, а также обработка этих данных – все это требует контроля со стороны общества, в том числе со стороны Церкви как общественного института.

Обращаясь мысленным взором к прошедшим месяцам, мы подчеркиваем, что никакая многоголосица мнений, новостей и слухов, а также неизбежные в современном мире разномыслия не должны раздирать хитон Христов – Его Церковь. Размышления о причинах тех или иных событий в мире, радостных или скорбных, дискуссии между христианами предполагают не обмен претензиями, не противопоставление одних другим и тем более не сеяние вражды и раскола, а взаимную помощь, совместное отыскание образа действия Церкви и ее чад в складывающихся обстоятельствах, готовность слышать и понимать друг друга, а наипаче – внимать соборному голосу Церкви.

25 августа 2020 года

То же самое с «цифровым концлагерем». Эта проблема куда-то ушла? Нет, эту тему взял отец Сергий, оседлал ее, узурпировал, хотя в ней ничего не понимает, и сделал так, что либо ты с ним (и тогда находишься вне Церкви), либо можешь высказаться, но союзники тебя дискредитируют.

Так делают с патриотическими организациями. Если есть что-то  серьезное, патриотическое, туда надо запустить какого-то националиста, он там начнет бузить –  и потом эта организация закроется. Это работающая схема.

Так делают и с казаками. Чтобы они не превратились в православное серьезное воинство, не представляли из себя что-то сильное, альтернативное, привлекательное, надо обязательно туда пустить каких-нибудь ряженых. И вот они с плетками бегают, вызывают смех у людей и дискредитируют казачество как таковое. Потом любой казак будет восприниматься как ряженый, обвешанный всякими значками ГТО. Общее впечатление о казаках портится за счет этих ряженых.

Для того чтобы люди не задавали умные, правильные вопросы об ограничении свобод с помощью цифровизации, надо эту тему оседлать каким-то невменяемым человеком, дискредитировать ее и погубить вместе с ним. Потому что она стала такой, что уже нечего обсуждать. Если начнешь ее нормально обсуждать, то скажут: «Пожалуйста, вот ваша шапочка из фольги, надевайте ее и идите в среднеуральский лес. Мы знаем, откуда этот ветер дует. Это вы сжигаете наши вышки 5G».

Вопросы куда-то исчезли? Нет, они просто были захлопнуты. А можно было бы задать вопрос: как так получилось, что раз коронавирус невозможно просчитать, в Москве была программа с QR-кодами, которые люди должны были получать? Такие программы на коленке не пишутся. Это значит, что эти программные разработки где-то были.

Посмотрим на опыт Китая. Это антиутопия с их приложениями, рейтингами, бесконечными камерами. Это нельзя назвать свободой. Их опыт раз – и появился, как будто был всегда. Неужели мы все такие странные люди, не можем умножить дважды два и увидеть, что что-то не сходится? Этот цифровой концлагерь, о котором кричит отец Сергий, вообще дискредитирует весь разговор на эту тему.

– Вы хотите сказать, что цифровой концлагерь – это реальная опасность, но вести разговор об этом на серьезном уровне сейчас стало сложно, раз тема подавалась в таком формате?

–  Отец Сергий ее оседлал, и он же ее погубил, потому что довел до абсурда – «все, антихрист пришел, уходим в леса, покупаем консервы». Нужно было задать вопрос, как это сделал Священный Синод, который указал, что у нас есть свои документы про опасность цифровизации, что надо это с обществом обсуждать, что этот коронавирус, которым всех пугали, слава Богу, в глобальном плане оказался не таким. Стоило ли это тех жертв свободой, которые были принесены? Это вопрос, который надо задать. Как на него ответят? Может быть, так: «Нет, это были меры адекватные, но в следующий раз мы будем умнее».

Когда пришло время для серьезного, вдумчивого анализа, мы оказались на него не очень способны, потому что по сравнению с отцом Сергием все будет выглядеть слишком постненько, пресненько. Как это? Вот отец Сергий – это герой. Он эти темы поднял. А что он поднял, если он ничего не понимает? Где результат? У него есть какие-то идеи, разработки? Ему что-то написали, он с ошибками прочел. Покажите тогда авторов этих текстов. Пусть они читают свои тексты, мы тогда с ними поговорим.

А схимник нужен Церкви для молитвы. Митрополит попросил его какое-то время помолиться. Понятно было, что он не собирался его навечно запрещать. Он просто попросил его вспомнить, что он схимник, и помолиться. Он не выдержал и месяца обычной схимнической жизни. А потом пошли чужие тексты.  

В чем суть? В том, что есть кто-то, кому это нужно. Кому-то нужно дискредитировать эти вопросы, чтобы их невозможно было задать. Эти темы, которые болезненны, требуют очень хорошей подготовки, требуют хороших, умных людей. А он схватил эти темы, чтобы посмотреть, сколько людей у нас в Церкви, настроенных нелояльно, и есть ли у нас какие-то протестные потенциалы, есть ли у нас люди, которые способны сопротивляться?

Профессиональную часть Церкви мы тоже увидели – тех людей, которые готовы пойти и защищать свои права. Происходит размытие. Это хорошее место для аналитики, для того, чтобы посмотреть, что происходит в Церкви. Это некая разведка боем – впустили отца Сергия и сразу увидели слабые места Церкви: внутреннее напряжение, которое существует, непроговоренные проблемы.

Сейчас пытаются вколоть в эти болезненные точки. Например, эта тема с Поместным собором выеденного яйца не стоит, потому что Поместный собор не обладает судебной властью по отношению к какому-нибудь клирику. Вся судебная власть Поместного собора заключена в полномочиях епископов, в него входящих. А что происходит? Происходит попытка демократизации Церкви по протестантскому шаблону, как будто бы миряне обладают судебной властью в Церкви. Но не они обладают судебной властью. Это разрушает Церковь. Они хотят размыть епископат для того, чтобы сравнять его с мирянами, сделать как у протестантов.   

– Батюшка, сегодня прозвучали важные вещи. Только некоторые формулировки я бы сказала мягче просто ради людей (я вижу там хороших людей, которых я всегда знала как настоящих, искренних христиан), чтобы не сделать им больно, чтобы не утвердить их в том антагонизме, который сейчас возник. И еще я понимаю, что сейчас в Среднеуральском монастыре находятся люди, которые имеют долг благодарности и любви по отношению к отцу Сергию.

Ведь если говорить о пользе, то мы знаем и про хоспис, и про школу, и про тех людей, которые там находили утешение. Кто-то получал там исцеление, а кто-то, не исцелившись, умиротворенным уходил в жизнь вечную, примирившись с той скорбью или тяжкой болезнью, которая попущена Богом. Это дорогого стоит. Понятно, что лукавый ополчился по тому адресу и, к сожалению, пока имеет большой успех. Я имею в виду врага рода человеческого.

– Если бы они хотели помочь отцу Сергию, то остановили бы его. Вся эта деятельность требует зрителей. Если эти зрители аплодируют, находятся в восторге, то они сами провоцируют его на дальнейшее. Если бы они могли его остановить, это был бы долг помощи ему. Я не могу утверждать, что он сам понимает, что происходит. Вполне возможно, что его используют втемную.

Ему дают эти тексты люди, которые его не любят. Они используют его плюсы, его авторитет. Они пришли и использовали его авторитет для того, чтобы разрушить его самого. Они лишили его сана, Церкви. Разве те люди, что дают ему эти бумажки, которые он с таким пафосом читает, его любят? Это от любви происходит? Нет, они его уничтожают. Они используют его авторитет, чтобы уничтожить его и навредить Церкви. Так спасите отца Сергия от таких советчиков.

Ведущая Светлана Ладина

Записали Елена Кузоро и Наталья Культяева