Беседы с батюшкой. Иеромонах Макарий (Маркиш). 3 ноября 2025

Сегодня у нас в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), настоятель храма Иваново-Вознесенских святых г. Иваново.

– Сегодня в московских храмах много молодежи. Кажется, что все хорошо. А как, на Ваш взгляд, обстоят дела на самом деле? Опираясь на опыт Вашей епархии, какие проблемы Вы видите? Привлечь людей – это одно, а удержать – другое. Здесь много тонкостей.

– Вопрос глубокий. Я бы начал немножко с другого. Когда мы используем местоимение «мы», скажем, во взводе спецназа или в школьном классе, это «мы» воспринимается очень легко. Мы все делаем одно и то же: в воинском подразделении выполняем приказы лейтенанта, в классе делаем то, что говорит учитель. Это «мы» легко понять. Это наша совершенно определенная общность.

Но в Церкви, на приходе, в храме, в очереди к исповеди или Причастию это «мы» становится неопределенным, размытым, туманным.

Молодежь – это люди от 20 до 35 лет. Огромное разнообразие кроется за этой группой людей. Когда мы видим бабушек, то можем сказать, что это наши пожилые прихожане, и они идут ровным строем в понятном направлении. Про молодежь так не скажешь.

Разнообразие этих различий доминирует в нашем сознании. Очень трудно говорить о молодежи в целом. Когда дети маленькие, все более-менее очевидно. Но лет с 16 и до 35, даже иногда до 40, происходит какое-то туманное разнообразие, которое очень трудно приводится к единообразию. В этом проблема.

С молодежью необходима индивидуальная работа. Есть пословица: людей не считают, а взвешивают. За день в храм пришли 50 молодых людей, и среди них может быть один, который по своему «весу» более существенен, чем 49 остальных. Кто знает, может быть, это будущий Иоанн Предтеча или Александр Невский. Если это маленький ребенок, мы об этом особо не беспокоимся. С пожилыми тоже.

Мое послушание в кафедральном соборе в Иванове в огромной мере сводится к исповеди. И когда приходят люди среднего возраста, то это настоящая шарада, боевая задача для священника: понять, как направить, поддержать, укрепить, рассеять сомнения этого человека, его недоумения и ошибки, а иногда и серьезные мировоззренческие сдвиги.

Перед поездкой в Москву мне пришлось выпроводить женщину с исповеди. Да, вот так – даже на уровне физического выхода из храма. Она ушла за дверь, и все. Но бывает и другой выход из Церкви – ментальный. Какое-то «непопадание в дверь». Двери храма широкие, но человек проходит мимо, бьется лбом о стену. Он, может, сам этого не чувствует, но это факт.

Надо быть очень осторожным и внимательным, используя это местоимение первого лица множественного числа, и стараться индивидуально относиться к каждому человеку, к каждой личности, к каждой семье.

Скоро день семьи, любви и верности. Именно семьям нужно уделять особое внимание, чтобы малая церковь стала тем самым ядром «мы», когда муж и жена могут с уверенностью сказать друг о друге и о своих детях – «мы». И это «мы» безошибочно. И за него нужно бороться.

– Как Вы думаете, чем современная Церковь может привлечь молодого человека? И должна ли привлекать?

– Церковь – это организм, состоящий из Главы, Христа, и людей – от святых, пребывающих в инобытии, до всех нас, здесь собравшихся. Когда мы говорим «Церковь», то в первую очередь смотрим на ее Главу.

Привлекать людей могут разные приходы. В одном ведется активная молодежная работа, в другом действуют благотворительные и просветительские организации, в третьем воскресные школы для взрослых и детей. Где-то есть секция боевых искусств или шахматный клуб.

А где-то такого привлечения может и не быть. Иногда людям больше нравится тот храм, где нет никаких формальных способов привлечения, но там особая атмосфера богослужения, необыкновенный священник, уникальная архитектура или внутреннее убранство. Эти факторы не поддаются учету, но могут оказаться более существенными, чем все наши организационные усилия, сами по себе очень полезные и важные.

Разнообразие молодежного слоя прекрасно. Молодые люди трудятся на разных церковных поприщах. А некоторые не участвуют в них, а просто приходят и молятся.

Интересное наблюдение: в здании может быть много дверей, и каждый входит в ту дверь, которая для него удобнее. Одна дверь – общественная деятельность, другая – благотворительность, третья – просветительские проекты, четвертая – миссионерская работа. Музыкальная сторона богослужения – тоже дверь. Проповедь – еще одна. Каждая из этих дверей ведет в одно и то же здание – в организм Церкви. 

Но вся хитрость в том, что в обычное здание мы входим через одну дверь: нельзя одновременно войти в пять разных дверей. А в церковную жизнь, ко Христу, к ее Главе, мы можем входить сразу через несколько дверей. Это удивительно.

Человек приходит в храм, и его поражает красота богослужения. Он молится, делает шаги в духовном совершенствовании и одновременно участвует, например, в помощи беженцам или раненым в другом храме.

– Вопрос от телезрителя: «Что значит «бояться Бога»? Грех ли это?» 

– Иногда бывает полезно использовать приемы математики. Скажем наоборот: «Не бояться Бога». Сразу понятно, что дело плохое. Двойное отрицание: это и есть «бояться Бога», то есть не трусить, не бегать от Него, относиться к Богу как к Богу, а не как к своему приятелю или начальнику. Взрослый человек достаточно четко воспринимает это, а нетренированный ум начинает спрашивать: кто такой Бог? чем я хуже? Это и значит «не бояться Бога».

– Вопрос от телезрителя: «Что делать, если снятся блудные сны? Является ли это грехом?»

– Грех будет подчиняться этим сновидениям. Здесь мы можем опереться на святоотеческую аскетику и нравственную практику. Один из учеников спросил Пимена Великого о помыслах блудного направления. Тот ответил: «Можешь ли ты остановить ветер? И не пытайся, а добивайся того, чтобы этот ветер не гнал тебя, чтобы ты был свободен от его власти». Ветер не остановишь, но если он дует, а ты идешь туда, куда тебе нужно, значит, все в порядке. То же самое со сновидениями.

– Вопрос от телезрителя: «Можно ли смотреть аниме, если там есть демонические символы?» 

– Надо разбираться, в чем дело. Нравятся демонические символы? У нас есть знаменитый художник начала XX века – Врубель. Известна музыка Скрябина. Их произведения наполнены такими образами.

– Николай Васильевич Гоголь. 

– Да, сколько там всего можно найти... Поэтому та же самая логика: не давать этому воздействию, что в этом мире повсюду, в том числе и в искусстве, и в литературе, и в художественном и изобразительном искусстве, власти над собой и своей волей.

Я уже приводил такой пример. В одной передаче о неопознанных летающих объектах маленькую девочку расспрашивали о том, что она видела и как с ними контактировала. Она рассказывала о существах, о том, как они выглядели. Они звали ее с собой. И ведущий спросил, пошла ли бы она к ним. Девочка ответила, что в них было что-то мерзкое и неприятное, поэтому не пошла. Не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Надо быть как этот ребенок: видела их, рассказывает, какие они, но не идет с ними.  

– Вопрос от телезрителя: «Какая разница ставить свечку за 20 или за 100 рублей?» 

– Разница очень хорошая. Это ваше материальное участие в церковной жизни. У кого больше, у кого меньше. Церковь денег не печатает, налогов не собирает. У нее нет недвижимого имущества, хотя практически все религиозные организации на нашей планете обладают теми или иными ресурсами. Думаю, Русская Церковь – единственная была полностью ободрана как липка. И вся материальная сторона церковной жизни – это ваши двадцатирублевые и сторублевые пожертвования. Вот и все, больше ничего нет.

Некоторым кажется, что свеча сама по себе что-то значит. Это ересь. Есть такое выражение: «Ни Богу свечка, ни черту кочерга». Богу не нужны свечки. Они нужны нам с вами. Для чего? Для помощи в молитве. Как иконы, церковное пение. Свеча помогает нашей молитве, а большая она или маленькая – вопрос второй.

Во Втором послании к Коринфянам апостол Павел просит людей помогать и материально содействовать церковной жизни.

– Вопрос от телезрителя: «Может ли коммунист быть православным?» 

– За годы священства я более-менее знаю, кто такие православные, но кто такие коммунисты, нет. Расскажу одно воспоминание. Давным-давно, около 25 лет назад, когда я еще был диаконом, в нашей Ивановской области был губернатор-коммунист. И был архиепископ Амвросий (Щуров), который меня рукополагал. Очень уважаемый человек. И была у них какая-то встреча. Губернатора спрашивают, как это он сидит вместе с архиепископом, ведь Карл Маркс говорил, что религия – опиум для народа. На что губернатор очень спокойно ответил, что сам в Бога не верит, но знает, как важна православная вера для нашей области, насколько высокий авторитет имеет архиепископ, и заявил, что будет поддерживать с ним прекрасные отношения. В те годы действительно был какой-то консенсус между властью и Церковью. Следующий губернатор был православный. Нынешний тоже содействует церковной жизни.

– Многие упрекают нас за то, что мы слишком тесно сотрудничаем с властью. Якобы Церковь – это про Христа, и нам не нужно никуда лезть.

– А мы и не лезем, но сотрудничать будем. Есть канонический документ «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», где об этом очень четко сказано. Очень хорошо, что мы сотрудничаем с властью. Иногда власть ошибается, принимает какие-то решения, которые нас не удовлетворяют, но мы этого не скрываем. Вот есть два человека: они разные люди, могут в чем-то не соглашаться друг с другом, но при этом делать общее дело. Приблизительно то же самое можно сказать о Церкви и гражданской власти.

– Вопрос от телезрителя: «В церкви только ставлю свечки. Говорят, надо еще ходить на службу?» 

– Без юмора тут не обойтись. Но от него нужно сделать очень простой шаг в сторону... Можно найти раздел с заголовком «Зажечь свечу», где приводится текст святителя Николая (Велимировича), которого мы называем Николаем Сербским. Он перечисляет семь пунктов, для чего мы зажигаем свечи и лампады, какой в этом смысл. И там нет никакого сарказма над людьми с магическим образом мысли.

Существует целый ряд разных аспектов, связанных с этим маленьким огоньком, который горит. Один из аспектов, который я уже упоминал, – это то, что свеча является нашим пожертвованием. Когда мы ее приобретаем, то оказываем материальную помощь Церкви. Но это, естественно, не главное. Гораздо важнее различные символические моменты: влияние на сознание человека, на его эстетическое восприятие, на рациональную мысль, уподобление пламени чему-то уходящему вверх.

Очень интересно наблюдение над смыслом огня. Нас, современных людей, уже ничем не удивишь: подумаешь, огонь горит – чиркнул спичкой, и все. А для первобытного человека огонь был большой ценностью. Попробуй-ка его разожги! Все остальное – камень, дерево, поверженный мамонт – падает вниз. И только огонь уходит вверх. А небо – древнейший символ Божества.

– Вопрос от телезрителя: «Мои дети ходят на восточное единоборство. Встал вопрос о приобретении формы с драконом. Как православному человеку мне трудно разрешить своим детям носить изображение дракона. Посоветуйте, что делать».

– Единоборство – это дело чисто физическое, а дракон символическое, эстетическое. Может быть дракон без единоборства и единоборство без дракона. Поэтому, как говорится, надо отделять мух от котлет. И котлеты здесь все-таки единоборство, потому что это физическое развитие, полезное и для мальчиков, и для девочек.

Откуда для нас, русских, взялись драконы? Задайте такой вопрос – никто не сможет ответить. Мы не знаем, кто такие драконы. У нас бывают змеи. Они могут быть кусачими, ядовитыми. Георгий Победоносец победил змия. В сказках – Змей Горыныч. Но нельзя отождествлять их с драконами. Дракон – это китайский символ, и для них он добрый и хороший. Может быть, стоит исходить из этого.

Мы не служим символам – символы служат нам. Есть полезный, но жесткий пример – свастика. Символ отвратительный для нас. Потому что мы прожили мировую войну. До этого свастика была совершенно нейтральным индийским и восточным символом. И если мы обнаруживаем изображение свастики на каких-нибудь документах XX века, нам не надо хвататься за голову, но если ее нарисуют на заборе, мы вызываем полицию.

– Кстати, был вопрос про коловрат. Что это за знак, как к нему относиться? Он стал часто встречаться, многие наши бойцы на СВО используют шеврон с коловратом.

– Мы не даем этому символу однозначно отрицательной оценки, значит, надо быть терпеливым, смотреть, кому что больше нравится. Но, может быть, человек, который носит изображение коловрата, представитель неоязычества. Тут либо да, либо нет.

У меня однажды состоялся интересный разговор. Мне сказали: «Ваш Бог называет вас рабами, а наш Бог называет нас друзьями». Я ответил: «Тот, кто называет вас друзьями, – это сатана, который, как известно, есть отец лжи. Следовательно, он вам лжет».

– Был такой эпизод в одном сериале. Два подростка пристали к компании других, уже взрослых ребят, и заявили: «Мы – родноверы, в вашего Бога не верим». Один из старших в ответ просто перекрестил их. Этот момент потом много обсуждали в Интернете. Те в шоке: «Раскрести нас обратно!» Для них это было неким кощунственным действием. А он в ответ: «Теперь вы крещеные», – и ушел.

Как найти общий язык с такими людьми? Я, например, сталкивался с этим в госпиталях. Одни ребята с готовностью откликаются на православную молитву, а кто-то выходит из помещения.

– Знаменитый эпизод из жизни Николая Японского: один самурай питал к нему сильную неприязнь и в конце концов прямо заявил: «Я ненавижу вашу веру». А будущий святитель Николай спросил его: «А знаешь ли ты ее?» Тот был вынужден признаться, что нет. И, кажется, это был первый японец, которого святитель рукоположил.

– У нас часто так бывает: Пастернака не читал, но осуждаю.

– Есть два слоя так называемых неоязычников. Первые, подобно тому японцу, по неведению и какому-то странному стечению обстоятельств лишь изображают оппозицию христианству. Вторые – прямые враги, финансируемые из-за рубежа. Православие – это ось нашего национального бытия. Следовательно, те, кто стремится разрушить нашу национальную идентичность, будут разрушать именно веру. Вместо того чтобы тратить миллиарды долларов на авианосцы, они потратят существенно меньше на то, чтобы внести разлад в наше общество.

– Какое-то время Вы прожили в Соединенных Штатах Америки. Пересекались ли Вы с отцом Серафимом Роузом?

– Нет, он скончался в 1982 году, а я приехал в Штаты в 1985 году. Но зато есть общие знакомые.

– Если говорить в контексте мирового христианства, то современная американская элита в своей основе протестантская. Возникает вопрос: как существует православие в Америке и способно ли оно повлиять на мировоззрение этих людей? 

– Когда мы говорим о России и о многих европейских странах, мы имеем дело с центростремительной моделью жизни. Мы, россияне, со времен преподобного Сергия Радонежского всегда смотрим на центр – на Москву. Так было и в Смутное время, и при Иване Грозном, и при Петре Великом, и во время наполеоновских войн.

Американское общество с самого своего основания, еще с XVII века, центробежное, то есть люди смотрят прочь от центра. Я видел их, они добрые, хорошие, но говорят: «Да что там происходит в Вашингтоне? Пусть они все пропадут!» Примерно так.

В России вряд ли кто-то скажет подобное о Москве. Конечно, есть те, кто ненавидит столицу, это условно говоря, «пятая колонна». Но большинство смотрит на Москву с надеждой. В США же многие смотрят на Вашингтон с установкой: «Ты не трогай меня, а я не трону тебя». То же самое распространяется и на уровень штата.

– А как они относятся к религии?

– В Америке религия – дело личное. Если кто-то становится православным – молодец. А вот быть римо-католиком еще сравнительно недавно, в начале XX века, считалось если не печатью антихриста, то точно клеймом второго сорта. У замечательного писателя Генри описан случай, как некая девушка начала встречаться с мужчиной и была рада его вниманию, но когда выяснилось, что он итальянец, его с позором выставили из клуба. Сам факт итальянского происхождения считался позором. Я жил в Бостоне, там был бар, в который нельзя было входить ирландцам. Потому что они католики.

С тех пор многое изменилось. Индикатор изменения – год, когда в президенты выбрали Джона Кеннеди. Он был римо-католиком ирландского происхождения.

В России же в первую очередь – православие, во вторую – ислам, и их взаимодействие для нас серьезное дело, для американцев же двадцатый вопрос.

– Но они все-таки понимают суть противоречия.

– Да. Но здесь нет симметрии: они могут нанести удар по нашей религиозной жизни, но мы не сможем ответить. Там есть люди, которые принимают православие, и это хорошо. Но все индивидуально. В российском обществе есть «мы», а в североамериканском обществе это «я», «я» и «я».

– Так и Церковь – это мы.

– Верно.

– Традиционно просим подвести итог нашей программы.

– Друзья, думайте, говорите и рассуждайте друг с другом и самими собой о том, что серьезно. Все эти формальности – какой цены зажечь свечу, какого цвета надеть платок, какой длины юбку – мешают. В Священном Писании мы не находим слово «формализм», но находим слово «фарисейство». Они очень близки. Фарисейство, то есть выполнение каких-то формальных требований, значит, с одной стороны, успокоение, с другой, пренебрежение теми, кто их не соблюдает. Покойный Димитрий Смирнов говорил, что во времена Христа были фарисеи, которые досконально выполняли всю формальную сторону веры, но пришел Господь – и они Его распяли.  

– Делаем выводы.

Ведущий Сергей Платонов