Беседы с батюшкой. Главные принципы христианства

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма Рождества Иоанна Предтечи в деревне Юкки Выборгской епархии священник Михаил Кудрявцев.

(В расшифровке сохранены некоторые особенности устной речи)

– Тема сегодняшней передачи интересная, сложная: «Главные принципы христианства». Сегодня в нашем обществе есть такое сочетание: «плавающее сознание». Сознание человека, который никак не может понять основополагающие принципы, обозначить берега, найти какой-то компас, чтобы хотя бы немного понять, куда плыть его кораблю.

Возникает много вопросов, которые задают очень разные люди: и верующие, и еще не ставшие верующими. Оказывается, эта тема главных принципов христианства обсуждается в течение уже многих веков. В чем хотя бы какие-то ориентиры в нашем христианстве?

– Надо признать одну простую вещь: главных принципов не может быть много. Так же как жизненных приоритетов.

Бывает, спрашиваешь у человека: «Какие у Вас в жизни  приоритеты?» Человек начинает говорить: «У меня много приоритетов: и семья, и работа, и хобби». Раз у человека много приоритетов, значит, у него нет приоритетов. Возможен  один или максимум два. Так же и здесь, когда мы говорим о христианстве. Какой может быть приоритет в христианстве? Христос.

Есть такой анекдот. У человека спрашивают:

– Вы христианин?

– Нет, я православный.

Православный и есть самый настоящий христианин. А христианин – потому, что Христос. Но непонятно, что значит: Христос – главный приоритет.

Как мы еще Христа именуем? Мы говорим: «Христос, Господь». Это правильно. Творец всего мира – Господь. Еще мы говорим: «Спаситель». Первые христиане рисовали рыбку. По-гречески рыбка – «ихтис». Христиане расшифровывали это слово так: Иисус Христос, Божий Сын Спаситель.

И вот Спаситель – это очень важно. Это означает, что Он спасает. У нас есть спасатели: МЧС – служба спасения. И кому она нужна? Тому, кто погибает. Тот, кто оказался в чрезвычайно трудной ситуации, звонит: «Спасите, помогите, горю (тону, произошла авария)». То же самое здесь.

Спаситель нужен тем, кто понял, что он погибает. И когда корабль попал в бурю, не может быть много приоритетов, один только приоритет, одна задача, принцип: найти путь к спасению, маяк. Он видит маяк и к этому маяку пытается пробиться. От него он отчитывает свой маршрут.

И Христос – наш маяк. Он главный приоритет. И тут нужно понять одну очень важную и принципиальную вещь. Христианство остается пустым звуком до тех пор, пока человек не понял, что погибает.

Пока человек не понял, что ему нужен Спаситель, все разговоры впустую. Можно говорить о православной культуре, ценностях, нравственности, традициях. Все это здорово. Эти разговоры, наверно, имеют смысл в определенном контексте. Но если мы говорим про совершенного, реального человека, вопрос тут в том: «Он понял, что погибает, или нет?» Потому что погибают все.

Если мы не со Христом, то мы погибаем все. Кто-то быстрее летит с горы, кто-то потихонечку катится, но если мы не осознаем это, то пиши пропало.

Нищие духом. Господь открывает нам заповеди блаженств. Первая заповедь какая? Блаженны нищие духом. Нищий духом – который понял, что он ноль. Он прожил свои 20, 30, 40, 70 лет – и потерпел фиаско. Пусто, на его духовном счету ноль. Он осознал свою духовную нищету: «Господи, спаси, помоги. Господи, я пытался, у меня ничего не вышло. Вот теперь помоги». Вот главный принцип.

– Я согласен с тем, что не может быть много приоритетов. Я понимаю, что в христианстве все понятно. Но здесь есть еще один момент. Мы слышим постоянно: «Надо понять, что ты без Бога ничто». Наверно, все люди, услышав это от священника, прочтя это или посмотрев христианский фильм, могли бы сказать: «Да, да, да. Я понимаю, что я ноль. Я бегу в церковь, к Богу».

Произошла бы метанойя в сознании. Но этого же не происходит в большинстве своем. Мы знаем очень мало таких людей. Поэтому тоже хотелось бы спросить: каким образом понять, что нуждаешься в Спасителе?

Вопрос телезрителя: «Жертвенность – это один из принципов христианства. Отсюда исходит уже и прощение. Возникает такой вопрос: как простить бывшего мужа, который не желает платить алименты на детей и не хочет работать и даже не горит желанием остаться с ребенком? А ребенку всего 6 лет».

– Когда мы уходим в такие частности, это все равно что диагностика по телефону. Даже нет смысла. Сказано несколько слов о какой-то ситуации. Мы ее не знаем. Чтобы ее разбирать, надо встречаться лично и обсуждать, кто прав, кто виноват. И по таким фразам судить не надо.

Что касается жертвенности, это слово тоже нельзя воспринимать за чистую монету. Потому что жертвенность может быть и в прелести, эгоистической. Как часто мы видим, что какая-то пожилая мама терроризирует своих детей и говорит: «Вот я-то вам столько отдала, всю жизнь на вас положила». И она таким образом кровь сосет, не дает людям жить. Жертвенность – вроде как да, но к христианству никакого отношения не имеет.

Вот что я хотел извлечь из того вопроса, который прозвучал: не надо в главные принципы христианства записывать все подряд. Жертвенность вытекает, она следствие. Следствие, наверно, двух качеств, которые выражает преподобный Паисий Святогорец в первом томе своих творений. Он говорит, что лучший путь к спасению – это любовь и смирение.

Любовь и смирение – это действительно главные качества христианина. Потому что мы их видим во Христе в первую очередь. Апостол Иоанн Богослов нам говорит о том, что Бог есть любовь. Это одна из ключевых характеристик Бога.  Любовь – это все. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) говорит, что мы никого не должны судить и нужно быть добрее, чем принято. Мне очень нравится эта фраза у него: нужно быть добрее, чем принято, потому что у каждого свои бои и потери. Он говорит, что если нет любви к человеку, то все ничего не стоит. Он вторит Иоанну Богослову.

А смирение – это то, о чем нам прямо говорит Господь. Он говорит: «Научитесь от Меня, потому что Я кроткий и смиренный, и найдете покой душам вашим». Это прямые указания, директивы от Христа, Господа.

Господь призывает нас к жертвенности. Но до тех пор, пока человек не приобретет любовь и смирение, эта жертвенность может быть подпитываема самыми разными мотивами. И благотворительность может быть с самыми разными мотивами. И молитвенные подвиги могут быть с самыми разными прелестными мотивами, это и тщеславие, и гордыня, и самолюбование. Что угодно может быть.

Только когда у человека появилось смирение, в нем воцарилась любовь, только тогда возможны все остальные добродетели. Без любви и смирения никак. Они друг без друга невозможны. Если я не смирюсь, не смогу никого полюбить. Детей не смогу полюбить. Если я не смирюсь, не сяду с ребенком вместе делать уроки. Если я не смирюсь, не стану ползать на четвереньках и с ребенком играть в детские игры. Я не смогу из-под больных родителей утку выносить. Любовь без смирения невозможна, как и смирение без любви невозможно, потому что мы любим кого-то и ради этого человека смиряемся.

Представим, что мы вдруг полюбили людей. К нам подходит какой-то человек и плюет нам в лицо. Если мы не любим людей, то мы его возненавидим. А если любим, то скажем: «Прости, брат, плохое у тебя настроение, а я тебе, гад такой, попался сегодня. Тебе, наверно, и так плохо, а я еще тебе окончательно настроение испортил».

Любовь рождает смирение. О чем говорят святые? Об этом и говорят. Преподобный Силуан Афонский говорит, что смирение приносит все. Потому что смиренная душа привлекает благодать Святого Духа. Святой Дух поселяется в смиренной душе. Это блаженное состояние. Когда приходит благодать, приходит Святой Дух, и уже ничего не надо – любовь есть.

Царствие Божие начинается на земле. И смирение – это не какая-то нелепая, юродивая манера поведения. Как часто у нас такие смиренненькие ходят... Говорят: «Смирение паче гордости». Такое у нас часто случается, к сожалению. Это состояние прелести, когда человек из себя изображает смиренного. Но святые дают совершенно четкий критерий, как определить, что человек в прелести. Надо сказать ему, что он в прелести. Если человек в прелести и ему скажут, что он в прелести, он начнет сразу возмущаться: «Да я столько молюсь, а ты мне тут замечание делаешь!»

А если человек действительно смиренный, он скажет: «Слушай, а кто не в прелести? Знаю, грехов у меня полно. Действительно, наверно, возомнил я о себе. Прав ты, брат, в прелести я». Вот так ответит смиренный человек.

– Как пробудить в себе осознание того, что я не могу без Спасителя?

– Должно стать тошно. Помните, блудный сын ушел, наелся той поросячьей еды – и ему стало тошно. Вот тогда он и пошел к Богу. Христос ведь всех зовет. И единственное, что нас от Него отделяет, это наша собственная гордыня. Что нужно сделать для того, чтобы компас свой направить в сторону спасения? Надо себе честно сказать: «Если я не чувствую жажды ко Христу, что я погибаю, не ощущаю, что мне нужен Спаситель, значит, меня это греховное болото устраивает». Надо признать, что мне нравится грешить. Мне нравится поступать по «своей яшке». Преподобный Паисий говорил: яшка и тангалашка – главные враги человека.

И когда человек начнет быть честным с собой, ему станет тошно. Он начнет что-то замечать. Как алкоголики, наркоманы. Когда они начинают признавать: «А я-то, оказывается, алкаш, я погибаю». Когда человек начинает реально смотреть на свою жизнь, тогда у него появляются и вопросы.

Может быть, сверху есть Тот, Кто мне веревку скинет, лестницу, чтоб из этой ямы выбраться... А может, Сам за мной спустится в эту яму, чтобы меня вверх забрать.

– Вопрос телезрителя: «Принцип – слово латинское, оно означает “начало”. А у нас сказано: В начале было Слово. Самое основное в христианстве – это Слово, а все остальное прикладывается к словам, которые мы несем людям. А насчет жертвы Господь тоже сказал: Милости хочу, а не жертвы».

– Спасибо за комментарий. Слово стало плотью. В начале было Слово… И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины. Надо Евангелие читать не кусочками. Это такие протестантские уловочки, вырванные из контекста. Слово стало плотью – Христос. Тогда правильно. Слово во главе всего. Слово есть Христос.

– Возникает еще такой вопрос. Если побуждать себя читать слово Божье, оно всем открывается или для кого-то будет закрыто?

– Слово Божье – это ведь не просто мертвая буква. Христос живой. И Он пробивается к нам всячески. Кто-то может открыть Достоевского и почерпнуть для себя что-то из евангельских истин. Понятно, что у нас есть Библия, Новый Завет. И Новый Завет, конечно, квинтэссенция, это нектар. Но, скажем честно, не все могут пить нектар. Для кого-то он может показаться приторным, слишком концентрированным.

Действительно, так бывает, многие люди открывают Новый Завет, не могут вместить. Поэтому у нас есть масса святых отцов. Все писания святых отцов, как разные блики, лучики, отражают Евангелие, Новый Завет. Поэтому человек должен пропитываться этим и потихонечку созревать, подходить к Новому Завету. Сперва искать, перебирать то, что подходит духовному возрасту человека. Потихонечку дорастать до Нового Завета. Потом уже начинать его глубже и глубже изучать.

Тут надо понять, как говорил кто-то из святыхотцов, что если бы у нас исчезло все Священное Писание, то святые, ныне живущие, которых мы не знаем, по их смирению, написали бы всё заново. Может быть, это отличалось бы на букву, мизерную долю. Но в целом они бы снова восстановили весь Новый Завет по духу.

Тут не буква, а дух. И к этому духу мы должны стремиться. Господь нас научает. Ведь можно не читать Священное Писание, а духом научиться быть со Христом. Были же у нас препростые святые. Или такой хрестоматийный пример – Мария Египетская… Много было и других примеров, когда люди именно Духом Святым приобщались… Ведь сколько было неграмотных святых! Но люди говорили, что испытывали такое чувство, будто человек с колоссальным образованием. Все это духовная жизнь, и все индивидуально. Ведь кто-то становится богословом, кто-то свечницей в храме – и становится святым. Все индивидуально.

– Когда с человеком случается беда и он понимает, что сам не может ничего сделать, в этот момент что он испытывает? Почему с ним происходит это? Только ли по смирению? Или действительно человека нужно увещевать страхом и болью, чтобы он обратился к Богу? Много ли Вы видели людей, которые приходят в храм и к Богу от радости?

– К сожалению, мало тех, кто приходит из поиска истины, от какого-то положительного опыта. Мне вспоминается момент из трудов преподобного Паисия Святогорца. Когда его спрашивали, почему Бог не уничтожит дьявола (ведь Он это может, почему Бог попускает дьяволу мучить людей), преподобный Паисий отвечал примерно таким образом: «Дьявол своим злом вынуждает людей идти к Богу». Это не значит, что Бог хочет, чтобы дьявол мучил людей, просто Бог любит всех, в том числе бесов и дьявола любит по-прежнему. Как говорит Паисий Святогорец, Бог простил бы и дьявола, если бы тот покаялся, но он уже не может, он уже укоренился во зле.

Это можно сравнить с костром. Горит в темном лесу костер, и когда человек отходит от костра, то его начинают есть комары, пугать дикие звери. Если мы смотрим на эту ситуацию, мы просто говорим человеку: «Не отходи от костра». Вот и все, принцип-то очень простой: есть костер, будь ты у него, здесь тепло, светло, хорошо, что ты лезешь-то в этот темный лес? А у нас, к сожалению, большинство людей живут в этом темном лесу. Случается момент, когда их уже так заели эти комары, волки запугали, они уже все ободрались, просто голые в этом лесу, и на этот костер наконец-то идут. Что называется, дошло: «Вон же костер, пойду-ка я у костра погреюсь». Вот так и приходят и остаются потом у костра.

– Вопрос телезрительницы: «Мне бы хотелось узнать у отца Михаила синоним любви. Что такое любовь? Жалость или что? Все говорят: любит. Читала притчу о добром самарянине, там что было – любовь или жалость? Лежит пьяный на дороге, мерзнет, я его подниму, допустим, растолкаю, но какая у меня к нему любовь? У меня жалость. Так что является синонимом слова "любовь"?»

– Не о синонимах речь. Тут надо разъяснить, что же такое любовь, смысл этого понятия. И главное, что надо уяснить: любовь – это не чувство. Нас с детства воспитывают в романтической парадигме, в этой схеме, образе мыслей, что любовь – это некое чувство. А любовь – это не чувство, а состояние души. Карабкаться в горы для того, чтобы кого-то спасти, – это любовь. Мучительное карабканье с обдиранием рук – это от состояния души. Человеку может совсем не нравиться карабкаться, но он пребывает в этом благодатном состоянии любви. Помните, как в песне Высоцкого: «В сотый раз меня по трещинам выискивая, ты бранила меня, скалолазка моя». Это любовь. В этом состоянии человек на очень многое способен.

Встречаясь и занимаясь с зависимыми людьми, мы видим, что спаивают этих несчастных алкоголиков очень часто их близкие, которые их как бы любят. (Мы это называем созависимостью.) А это не любовь, это псевдожалость, совершенно патологическое состояние. Потому что настоящая любовь – это взять человека в ежовые рукавицы и вывести в состояние трезвости. И так же везде. И с тем же самым бродягой, который лежит. Есть у нас любовь или нет? Что мы можем реального сделать? Дать ему еще на бутылку водки? Это не любовь, это индульгенция. Мы  успокаиваем свою совесть таким образом. А если бы в нас хватило любви, мы, может быть, провели бы с этим человеком день-другой, узнали бы, чем он дышит, и действительно исправили бы его жизненную ситуацию. Я так не могу. Про себя могу сказать: вижу этих людей, и у меня не хватает любви для того, чтобы так поступить. А мы читаем про святых, праведных и видим, что у них была такая любовь. Действительно, они брались за человека, чтобы его спасти хоть как-то.

Любить иногда очень противно, как бы странно это ни звучало. Была такая замечательная филантропка доктор Лиза, которая по средам на Курском вокзале в Москве бродяг перевязывала и лечила. Это ужасно противно. Когда смотришь ее видеозаписи, видишь, что к ней бродяги приходили уже загнившие, с червяками, ее прямо тошнило на этом месте. Это очень неприятно. Но любовь к ним заставляла ее делать эти очень неприятные, совершенно противнейшие вещи.

Поэтому не надо смешивать, не надо думать, что любовь – это какое-то чувство, порыв. Нет, это очень благодатное состояние, но труднейшее. Из любви преподобные слезы лили, колени разбивали. Преподобный Серафим Саровский или Серафим Вырицкий молились на камне, они что – удовольствие от этого получали? Да они страдали на этом камне. Молились, страдали из любви. И молитва эта спасала очень многих.

Так во всем. А Христос? Он что – на кресте удовольствие получал? Нет, Он страдал за весь мир, за то, чтобы мы сейчас могли Его кровью смыть свои грехи у Чаши с Причастием, подойти и причаститься Святых Таин. И Христос омывает нас. Но Он тогда никакого удовольствия от этого процесса не получал, а любовь Его к нам была безмерна.

– Я совсем недавно читал в одной статье о том, что верующий человек не должен ждать от жизни удовольствий, но, наоборот, должен быть готов к самым страшным и самым свирепым искушениям. Потому что именно это и ждет на пути верующего христианина. Вы могли бы прокомментировать это выражение?

– Кто-то из преподобных сказал, что если бы не было искушений, то никто бы не спасся. А с другой стороны, в молитве «Отче наш» мы просим: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Мы просим в этой молитве, чтобы Господь не попустил нам быть искушенными выше наших сил. Тут вопрос-то в чем? Радость бывает разная. И когда человек стяжает Святой Дух, когда не своем опыте познает, что такое благодать, то радость уже другая, другого качества. Те, кто ходит в храм годами и со Христом уже не первый год, знают, что такое радость общения с Ним. Мирские люди нас не понимают, они не понимают, в чем тут радость: стоять на литургии, причащаться? Им непонятно. В чем радость – замереть перед старинной иконой и смотреть, как лампада мерцает? Для них непонятно, а для нас – радость. И в той мере, в которой мы приобщаемся к благодати, для нас открывается новый мир радости, мир Царствия Божьего. А какие-то вещи теряют для нас всякий вкус.

И в каком-то смысле то, что Вы говорите, – это взгляд мирского человека на человека спасающегося. Потому что мирскому человеку начинает казаться, что жизнь верующего – это ужас какой-то. Он деньги раздает, молится зачем-то, уступает, в конфликты не вступает. С точки зрения мирского человека, христианство – это же безумие. Оно же совершенно невыгодно. А значит, это все какие-то скорби, тоска какая-то, да ужас вообще. Вот так и получается, что жизнь человека вроде как превращается с мирской точки зрения во что-то совершенно неприглядное.

А для человека спасающегося, для верующего все это благодать и приносит радость. Его обругали, но, если у него есть смирение, он в благодатном состоянии, он мир не потерял, чувствует, что заповедь исполнил. «Блаженны вы, когда поносят вас и ижденут»,  говорят вам всякие гадости. Просто это два разных мира, и то, что для одного мира кажется пыткой, мучением, полным кошмаром, человеку из Божьей вселенной кажется, что это, наоборот, очень классно: побили за Христа – он радостный, довольный. Как апостол Павел, помните? Его побили в одном городе, думали, что мертвый, выкинули его из города как труп, а он, радостный, вернулся, что за Христа пострадал.

– Вопрос телезрительницы: «Могу ли я пойти в субботу на принятие Святых Христовых Таин, если у меня тяжкий груз на душе? Я долгое время смеялась перед своими взрослыми детьми, невестками, терпела все, не просила их ни о какой помощи, сама старалась помогать. Но буквально два месяца назад сломала руку, и рядом оказалась только моя маленькая десятилетняя внучка, которая во всем мне помогала, ухаживала за мной. Я все высказала своим сыновьям и невесткам, но не могу просить у них ни за что прощения, потому что не чувствую вины, а они обиделись на меня. Могу ли я с этим тяжким грузом идти на Причастие?»

– Никак не хочется обидеть нашу телезрительницу, но признать все-таки придется: проблема-то в гордости. Наша телезрительница сказала: «Я ничего никогда не просила, я только помогала, смирялась». Да не было в этом смирения. Смирение – это здоровое состояние души, а здоровая любовь как отдает, так и принимает, она умеет просить. И ситуация сложная почему возникла у нашей телезрительницы? Потому, что если бы она раньше просила помощи, то и сейчас бы не оказалась в такой трудной ситуации. Тут, конечно, большой айсберг, и заочно не хочется говорить.

Надо понимать, что это смирение через силу: «А я сейчас буду смиряться!» Сидит человек и смиряется через потугу – это не смирение, это попытка смирения. Это как человек пришел в спортзал в первый раз, там штанга здоровенная лежит, он взял ее и попробовал поднять. Отходит – спина болит, все болит, думает, что он молодец, а спортсмен на него смотрит и думает: «Что он такое делает?» Это не смирение.

Настоящее смирение – это прийти в спортзал, взять пустой гриф, потягать пустую железяку недели две-три, потом блинчик маленький на нее надеть. Потихонечку надо. Смирение – это состояние души, которое потихоньку развивается. И человек, когда он действительно смиренный (как бы смешно это ни звучало), не замечает, что он смиряется. Это самое главное, это критерий настоящего смирения, когда человек не замечает, что он смиряется. Ему плюнули в лицо – он говорит: «Что это мне попало?» Он вообще не замечает этого. Люди со стороны смотрят и думают: «Вот это да, ничего себе – ему в лицо плюнули, а он вообще не заметил». А он действительно не заметил. Или его толкнули, посадили на заднее место, он сидит и думает: «О, славно, как хорошо». И сел поудобнее. Вот настоящее смирение.

– Здесь вспоминается Николай Сербский.

– Да и преподобный Порфирий. Все святые, близкие к нам, потому что о них много воспоминаний. Это приходит сразу на ум, потому что они так себя вели, они не замечали, что они смиряются. Это происходило совершенно естественно. А вот это: «Пойду-ка я сяду на последнее место, я же смиренный...

– ... потому что помню, что первый будет последним».

– Да-да. И вот он сидит и завидует, ждет, когда ж его позовут вперед. Написано же: «Занимайте последние места». Это не смирение, это опять-таки прелесть. Настоящее смирение день за днем, по чуть-чуть стяжается, копится. И тогда все равно, даже если подставили, обругали. Ведь когда мы читаем, что святого обругали, а он идет радостный – это не то, что он на себя радостную маску натянул, а потом в келью придет и там будет слезами обливаться. Нет, у него действительно такое смирение, что он уже не чувствует себя оскорбленным. Он чувствует, что он заповедь исполнил.

Это можно сравнить с чем угодно: с милостыней, с постом. Ест по просфорке в день не потому, что себя истязает, а потому, что ему так нормально. Он думает: «Зачем мне все эти яства? Что себя баловать? Просфорку съел – и хорошо». Святые в простоте своей именно такие, все их подвиги естественным образом проходили, как цветы цветут. Это не так: «А вот с сегодняшнего дня я начну стоять на камне». Нет, преподобный тут помолился, там помолился, видит камень: «На камне буду молиться». Три года промолился – нормально, как будто все это естественно, само собой получается. А когда все через натугу, то ни любви, ни смирения – ничего не будет.

– Мне всегда казалось, что каждый раз, когда мы просыпаемся, возникает внутреннее ощущение радости по поводу того, что мы проснулись и Господь дал нам еще один день. И это действительно радостно. Но мы в течение дня очень часто эту радость теряем, потому что какие-то бытовые дела замещают ее. В этом случае какой у нас самый главный принцип нашей сегодняшней жизни? Как можно сохранить эту радость? Как сохранить радость Причастия, молитвы? Как можно сохранить эту радость предстояния перед Господом?

– Я не знаю. Я знаю, как ее возобновить.

– Как?

– Святое Причастие конкретно в моей жизни – это ключевой и главный принцип, это то, что возобновляет эту радость. Потом неизбежно ее теряю, грешу, осуждаю, раздражаюсь – много чего. Теряю радость, потом каюсь, причащаюсь и снова эту радость имею. Как сохранить – не знаю, знаю, как ее восстановить.

– Это уже действительно путь. Я так понимаю, что главные принципы христианской жизни – это любовь ко Христу и смирение.

– Да, и Святое Причастие.

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Наталья Культяева и Елена Кузоро