Беседы с батюшкой. Духовное наставничество. Священник Константин Корепанов

– Батюшка, хотелось бы поговорить о вопросах духовного наставничества. Первый вопрос: кто такой духовник в полном смысле этого слова и как найти себе духовника?

– Наверное, я разочарую, но такого слова в Священном Писании нет. В Книге Деяний святых апостолов, апостольских посланиях, корпусе мужей апостольских или истории первенствующей Церкви мы не встречаемся с таким явлением. Рассматривая историю Церкви, мы видим, что достаточно долгий период (особенно в Византийской империи) о таком явлении не было никакого понятия. Это понятие пришло из позднего Средневековья. На нашу русскую почву оно проникло в первую очередь из традиций Западной Европы и оформилось в XIX веке в какое-то явление, которое было связано у светских особ с особенным духовным окормлением, когда какая-то светская особа считала себя особенно набожной (я специально употребляю это слово, но в целом такого понятия не было). Или это монастырская, монашеская жизнь, в которой духовник был. Собственно, из монашеской среды в наш церковный лексикон понятие «духовник» и перекочевало.

Кто такой духовник? Например, я – духовник Екатеринбургской духовной семинарии. Что это значит? Что я руковожу духовной жизнью всех семинаристов? Нет. Никто на это не претендует, и я не претендую, и никаких обязанностей в этом смысле нет. Я назначенный администрацией семинарии человек. Меня рекомендовал митрополит Кирилл, администрация семинарии это приняла, и меня назначили (именно назначили) духовником семинарии, чтобы решать две проблемы. Первая проблема: семинаристы, которые не знают, к кому пойти на исповедь, могут прийти ко мне, пока не определятся и не найдут какого-то другого человека, к кому ходить на исповедь. Если у какого-то студента есть внутренние проблемы, предполагается, что он может обратиться ко мне за их разрешением. По сути, он может обратиться к кому угодно: к своему папе или к маме, к своему священнику, который отправил его в семинарию, к священнику храма, где он служит пономарем, или к любому священнику кафедрального собора, рядом с которым находится семинария. Но если он не знает, к кому обратиться, в семинарии есть такой человек, к которому он может обратиться за разрешением своей духовной проблемы.

То есть духовник – это некая должность, и человек, занимающий эту должность, может решить какие-то проблемы духовной жизни семинариста, если семинарист захочет этого.

Так же и в монастыре. Духовник монастыря – это человек, назначенный на должность. Это не значит, что у него какие-то личные отношения с каждым из монахов. Духовник монастыря – это официальная должность. К духовнику ты можешь обратиться за разрешением своей духовной проблемы, но можешь и не обращаться, можешь решить свою проблему сам или обратиться к человеку, которому доверяешь и который, может быть, вовсе не имеет священного сана. Такие случаи известны в истории как женского, так и мужского монашества.

То есть духовник – некая официальная должность, которая помогает организовать начальную духовную жизнь братии монастыря. Я – духовник Екатеринбургской духовной семинарии. Отец Сергий Баранов – духовник Иверского женского монастыря города Орска. В каждой епархии есть духовник; священники епархии могут исповедоваться где угодно, но раз в год обязаны прийти к нему, рассказать о своей жизни, и он смотрит за тем, не натворили ли они чего-то... То есть это имеет формализованный характер. Слово «духовник» чаще всего используется в таком формализованном порядке.

Вы задали вопрос в том смысле, что духовник – это человек, с которым можно решать проблемы своей духовной жизни. А если нет духовной жизни, то какие духовные проблемы можно решить? Ведь предполагается, что духовник решает проблемы духовной жизни, когда у человека есть духовная жизнь, он знает, что это такое и как на нее настроиться. То есть человек ставит такую проблему: ему нужен тот, кто будет руководить его духовной жизнью. Вот кто такой духовник по замыслу.

Понятно, что в монастыре без такого человека, который руководит духовной жизнью, трудно обойтись. Это может быть брат (такие случаи встречаются), или формальный духовник, назначенный на должность (обычно это духовно опытный человек), или любой из священников. Это может быть кто угодно, кому человек доверяет и с кем решает свои проблемы духовной жизни. И тогда тот становится духовником.

Что мы имеем на приходе? На приходе человек приходит на исповедь, рассказывает о своих грехах, кается в них, получает разрешение от грехов и причащается. У него нет проблем в духовной жизни. Священник, принимающий исповедь, не знает, есть у человека духовная жизнь или нет. Человек такой проблематики не ставит, он просто приходит исповедоваться в своих грехах.

Причем на приходе очень большой диапазон самых разных людей. Кто-то причащается два раза в неделю, называя на исповеди один-два греха. А кто-то приходит в первый раз, исповедуется за 10–20 лет, называет страшные грехи, и священник должен выслушать этого человека, дать какой-то совет. Ни о какой духовной жизни или о руководстве, наставлении в духовной жизни даже речи не идет. Первейшая функция священника в данном случае – просто принять исповедь и помочь человеку исповедоваться. Люди, которые в первый раз приходят на исповедь, правда не знают, что говорить, и священник им подсказывает. Но это не духовная жизнь, и священник – не духовник.

Это слово перекочевало к нам из рассказов о старцах, из писаний Игнатия (Брянчанинова), который, слава Богу, пользуется популярностью в нашей Церкви. (Боюсь, люди дойдут до такого состояния, когда вообще перестанут читать.) Люди думают, что если они ходят к одному и тому же священнику на исповедь, то он их духовник. Строго говоря, нет. Например, когда семинарист приходит ко мне на исповедь, то для него я духовник, у меня такая функция, и он знает, что именно ко мне надо прийти. А для всех остальных людей я просто священник, принимающий исповедь. Люди могут спросить у меня совета, и я могу его дать, но это не духовный совет, строго говоря. Тем более что большинство современных людей, приходящих на исповедь, приходят не с вопросами о духовной жизни, а больше как к психологу. Их волнуют не отношения со Христом, не страсти, которые у них есть, а проблемы в семье. Например, они не знают, как наладить отношения с сыном, женой (мужем), мамой, соседями, друзьями... Такие вопросы – это не духовная жизнь.

Лично я изучал психологию, педагогику, работал с детьми в школе и как-то причастен к таким вопросам. В нашем Троицком соборе есть опытные духовные отцы, которые в силу духовного опыта дают советы, но это тоже не духовничество. Духовничество – это когда ко мне приходит человек и говорит: «Я не знаю, как мне быть со Христом, не знаю, с чего начать. Что Вы мне посоветуете?» И я советую. Но и это еще ничего не значит. Только если человек принимает мой совет и говорит, что он так сделает, потом приходит через неделю или год и я вижу, что он думал над моим советом, пытался его осуществить, то между нами устанавливается некая зона ответственности: он поверил моим словам, и я несу за него определенную ответственность. Я начинаю за этого человека всерьез переживать, потому что он мне поверил, и у нас выстраиваются отношения, которые могут рассматриваться как отношения с духовником.

Но чаще происходит по-другому. Человек хочет, чтобы кто-то его заметил, хочет, чтобы у него в церкви был отец, а не просто формальный батюшка. Человек хочет приходить как сын к отцу. Это правильно, это по-человечески, тем более что в повседневной жизни люди очень одиноки. И я понимаю, что человек приходит ко мне как ребенок к отцу. Но это не духовные отношения. Человек ищет у меня понимания и утешения, и я даю понимание и утешение. Но только попробуешь сказать, что нужно сделать вот так и вот так, человек сразу обижается. Мол, я пришел за утешением, а меня воспитывают. То есть это просто хорошие, добрые, человеческие отношения, но это не духовничество.

В свое время мне очень понравилась книга Ефрема Филофейского, в которой он вспоминает об Иосифе Исихасте. Очень интересная книга в отношении духовничества, рекомендую всем для трезвости прочитать. На мой взгляд, критерий духовных отношений – когда человек приходит ко мне с вопросом о духовной жизни и я имею дерзновение ему сказать: «Ты все делаешь неправильно, это на самом деле тщеславие и гордость, ты ищешь только своей воли, Бог тебе совершенно не нужен, ты хочешь жить только по-своему, а прикрываешь все это христианством». Если, почувствовав такое дерзновение, я говорю это человеку, обличая его, если хотите, а он, согнувшись, принимает и говорит: «Да, батюшка, Вы правы, я буду с этим бороться», – вот тогда можно говорить о духовных отношениях. Но в большинстве случаев люди просто хотят, чтобы их заметили, обняли, утешили, потому что им очень и очень одиноко.

– Исходя из всего того, что Вы сказали, можно заключить, что феномен духовничества уходит...

– К сожалению, уходит, потому что у людей совершенно нет духовных запросов. Ведь человек должен прийти в церковь и сказать не священнику, а Богу: «Господи, я пришел. Что Ты хочешь, чтобы я сделал?» Но человек не всегда может расслышать голос Бога, поэтому приходит к батюшке и говорит: «Батюшка, я ничего не понимаю, ничего не знаю, помогите мне решить, как жить с Богом, со Христом, как исполнить Его волю». Но у нас люди о воле Божией не спрашивают, они хотят, чтобы Бог исполнял их волю. «Батюшка, я пришел в храм, помолился Богу, чтобы мой сын перестал играть на компьютере. Бог меня не услышал. Может, Вы меня услышите? Помогите. Как быть с сыном? Что сделать?»

Человек должен понять, что вопрос не в сыне, не в муже и не в соседях. Вопрос только в нем самом. Человек должен сказать Богу: «Все эти немощные, грешные, плохие люди даны мне Тобой, Господи. Что я с этим должен делать?» Человек должен смириться, молиться, должен поверить, что эта проблема послана ему Богом для того, чтобы смиряться, учиться молиться, учиться терпеть. Но эти вопросы никто не задает. Люди хотят использовать Бога для разрешения своих проблем.

Еще раз повторю, чтобы меня правильно поняли: это не так плохо, но к духовной жизни это не имеет отношения. Люди одичали, устали вести одинокий образ жизни. Люди одиноки в семьях, одиноки на работе, одиноки среди друзей. В храм приходит очень много больных людей, уже с неврозами. Говорят, что Церковь делает людей невротическими. Нет, они приходят уже больными, потому что никому не нужны в этом мире. Все одиноки, каждый варится в своем соку.

Устав от этого, человек приходит в церковь с надеждой на то, что хоть здесь он будет кому-то нужен. Какая ему духовная жизнь? Просто прижмешь человека к себе, пожалеешь его, утешишь, посмотришь в глаза и скажешь: «Радость моя, не переживай. Приходи, я всегда тебе буду рад». И человек немножко встрепенется, как-то воодушевится. Ему нравится, что его узнают, слушают, улыбаются ему, пьют с ним чай. Человек постепенно не то что воцерковляется, а как-то глубоко, по-хорошему социализируется, у него выстраиваются дружественные связи, он оттаивает. Как замерзший воробушек: когда его отогрели, залечили раны, выходили, водичкой отпоили, тогда он может лететь; и, может быть, будет благодарен.

К сожалению, сейчас вопросы духовной жизни никого не волнуют. Как и вопросы качества образования.

– Выходит, что храм – это единственное место, где человеку рады.

– Да. Где человеку должны быть рады. Когда не все рады, это тоже нужно понимать, но я не буду об этом говорить. Хотелось бы, чтобы в Церковь все-таки приходили за Христом, а не за человеческим утешением. Мне как привратнику больно, что люди, приходя в дом Божий, ищут не Хозяина, а моего участия. Я понимаю, что это необходимо; собственно, я же привратник и мое дело – провести человека, напоить кофе, угостить рахат-лукумом. На то я и привратник. Это я увидел в греческих монастырях: там удивительные, замечательные, теплые, душевные привратники. Незнакомая обстановка, незнакомый монастырь, незнакомый язык – а он сидит, улыбается тебе, как будто лет пятнадцать ждал, когда ты придешь. Тебе сразу наливают кофе, дают лукум. И ты чувствуешь, что ты дома. Конечно, ты понимаешь, что пришел не к привратнику, а ко Христу, на молитву, на службу, но от такого приема оттаиваешь, особенно после долгой дороги пешком.

Собственно, священник – чаще всего такой привратник. И священнику грустно, что человек ищет его утешения, помощи, понимания, заботы, но не Христа.

– То есть так не работает, когда приходишь в храм и говоришь: мол, где тут духовник? Выдайте мне парочку, чтобы я выбрал себе лучшего.

– Не работает.

– Все начинается с процесса: ты приходишь в храм, чувствуешь что-то близкое в священнике во время исповеди, и начинается процесс, который может перейти в духовничество.

– Иногда не переходит. Скажем, когда я дежурю в храме, приходят разные люди. Не скрою, я не Серафим Саровский, который, видя человека, падал ниц и лежал перед ним, пока человек не уйдет. Когда в будние дни приходит в храм человек и я вижу, что он идет ко мне, я сразу сжимаюсь от боли, потому что не знаю, что он ищет, с чем идет: с претензией, с каким-то капризом, с какой-то нелепицей или с реальной болью.

Например, приходит вдова: она похоронила мужа три года назад, но до сих пор ревет. Ты ее обнимаешь, утешаешь, говоришь что-то. Смотришь – слезы высохли, человек утешился, насколько это возможно в такой ситуации. Я сделал крошечку, но вообще-то, чтобы утешить человека, нужен Христос. Я говорю об этом, но, как правило, люди больше не приходят. Они получили утешение, даже помощь, какую-то заботу и больше не приходят. Главная боль у них осталась, но Христос им не нужен. И горько именно от этого.

Люди приходят освятить крестик или иконочку, исповедоваться, но Христос им не становится нужным. А надо, чтобы им нужен был Христос. Люди хотят внимания и очень обижаются, когда священники этого внимания не оказывают. Но любую боль, трагедию, драму решит Христос, только подойдите к Нему, попросите. Я как священник готов помочь, могу помолиться вместе с вами; я научу молиться, научу исполнять заповеди, открою все, что необходимо, но посмотрите на Него, ведь это Он за вас умер, Он вас хочет утешить...

Почитайте Интернет: все претензии к Церкви как раз связаны с тем, что люди ищут от Церкви человеческого участия, помощи, поддержки. Церковь не может быть всеобщей, всечеловеческой жилеткой, это не ее функция. То есть до поры до времени священник утешает, но если он видит и третий, и пятый, и десятый раз, что человек приходит только к нему, у него опускаются руки. Потому что вообще-то он тут нужен не сам по себе, он не заслоняет собой Христа. Он нужен для того, чтобы подвести человека к Богу и познакомить с Ним: «У меня есть Хозяин, и этот дом – Его. То, что я тебе улыбаюсь и тебе радуюсь, – это не мое, это Он меня таким сделал. Пойдем, я тебя с Ним познакомлю». – «Нет, что мне с Ним говорить? Давай с тобой поговорим». Мне обидно.

– Как с этой болью и обидой священнику не выгореть? Как ему с этим справляться?

– Так в том-то и дело (из опыта говорю), что если священник будет сидеть при входе в храм (где-нибудь на лесенке) и разговаривать с каждым человеком, то через какое-то время вы найдете там горсточку пепла вместо него; можете ее смести и отнести в непопираемое место – это все, что останется от человека. Если бы священник только там сидел, то так бы и было. А он ведь стоит на литургии, перед престолом, именно для того, чтобы сродниться со Христом. Потому что во время совершения литургии Христос в нем и через него все передает, он как бы сочетается со Христом, приобщается Его силе и Его любви, напитывается ею.

Почему Иоанн Кронштадтский служил каждый день литургию? Он бы не выдержал того, что он нес все время, он бы давно сгорел. В дневниках написано, что он порой приходил на литургию полумертвым, разбитым, уничтоженным, раздавленным, а после литургии бежал и всех животворил.

– Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что духовника нужно испытать. Как это?

– Игнатий (Брянчанинов) тоже об этом пишет, это замечательная мысль. Не священника надо испытывать, которому ты исповедь приносишь: любой священник в плане исповеди совершенно одинаков. А когда ты хочешь начать духовную жизнь, когда у тебя появились духовные потребности, духовные запросы, то, конечно, надо испытать духовника. Почему? Игнатий (Брянчанинов) на эту тему говорит, что допустимы любые испытания до того, как ты решился назвать его духовником. Но после того, как ты испытал его и доверился ему, ты уже не можешь его испытывать.

У нас, к сожалению, этой тонкости не улавливают. У нас, по сути, испытывают духовника всю его жизнь. Человек приходит, спрашивает, ты ему что-то говоришь, он отвечает: «Нет, батюшка, что-то ты не то говоришь, я пойду у другого спрошу». И он не получает пользы.

Испытать можно. Ты приглядываешься, прислушиваешься, спрашиваешь просто в разговоре: «Батюшка, а как Вы думаете, Иоанн Лествичник правильно пишет? Как относиться к книге Силуана Афонского? А как Вы относитесь к тому, что женщины в брюках в храм ходят?» То есть задаешь разные вопросы, с твоей духовной жизнью не связанные. Но увидев, как священник говорит с людьми, как отвечает на вопросы, что он говорит, насколько он добр, духовен, смирен, покладист, ты в конце концов проникаешься доверием к нему. И когда ты проникся доверием к священнику, то говоришь: «Батюшка, у меня духовная проблема, хочу Вам довериться, открыться». С этих слов ты не можешь больше в нем сомневаться, иначе никогда не получишь пользу. Этот момент очень важный.

Этим летом я встречался с некоторыми сестрами бывшего монастыря в честь иконы Богородицы «Спорительница хлебов». Это настолько обожженные люди! Они хорошие, я бы целовал у них руки, они прошли такое, что люди не проходят. Они доверились человеку – и ошиблись. Они же вложили в него свою душу – и ошиблись. Они вырвались, но душа-то вытоптана. Поэтому Игнатий (Брянчанинов) и говорит: испытайте человека, посмотрите на него. Но факт остается фактом: когда вы решили вынести на суждение духовные вопросы, вы становитесь уязвимыми. Великая радость, когда вы угадали с духовником, и великая беда, когда вы ошиблись. Это важно.

Но если ты будешь до последнего сомневаться в духовнике, ты не получишь духовной пользы. Ты обращаешься к духовнику, веруя, что с тобой говорит Христос. Иначе нет смысла: духовные советы ты можешь прочитать и в книгах. Вот это и важно: ты доверяешь ему, веруешь, что с тобой так говорит Христос, а Христу надо верить (у всех опытных духовников так и написано).

– Часто так происходит, что одни люди привязываются к другим. С духовником это не исключение, и такая привязанность к духовному отцу тоже может быть. Я думаю, что это достаточно распространено у верующих людей. Такая чисто человеческая привязанность – это ведь тоже плохо?

– Нет. У Христа был любимый ученик. Христос плакал, когда умер Лазарь. Он показывает, что человеческая привязанность не плоха. Более того, если с этой привязанностью борются и убивают ее, пытаются искоренить, то повреждают нечто глубоко человеческое в себе. Отношения тогда становятся формальными: вопрос – ответ, а где же любовь? А любовь предполагает привязанность.

Апостол Павел пишет в Послании к Ефесянам: «Он соединил нас посредством разных связей». Привязанность и есть эта связанность людей, мы в разную меру привязываемся к людям. Другое дело, что эта привязанность всегда должна быть трезвой, чтобы она не мешала действовать Христу, чтобы мы в человеке не перестали видеть Христа. Привязанность к жене – это естественно и нормально. Но апостол Павел говорит, что даже в этом нужно постоянно трезвиться, чтобы ты не поклонился жене и не стал ее слушать как Христа. Ты не можешь любить ее больше, чем Христа. «Кто любит отца или мать больше, чем Христа, недостоин Меня». То есть привязанность всегда должна через эту трезвость проходить.

Хорошо, я привязался к нему, но для меня слова Христа что-то значат или нет? Я могу пойти за Христом сейчас, несмотря на эту привязанность? Я могу сейчас оставить этого человека, если он не хочет идти ко Христу? Я должен всегда всех людей, к которым привязался, через эту трезвость проводить, то есть мысленно сердцем посвящать их Богу, чтобы привязанность не превратилась в страстность. Чтобы я никогда не потерял в этих отношениях связи со Христом, чтобы я любил человека, переживал за него, плакал, молился о нем, но при этом никогда не терял во всех этих отношениях связи со Христом.

Это и есть простой критерий. Опытом это гораздо проще понять. Скажем, я говорю с ребенком (к детям мы привязываемся, но там другой род привязанности: все равно рано или поздно с ребенком придется расставаться). Мне звонит друг и говорит, что надо прийти ему на помощь. Я оставляю ребенка и иду ему на помощь. Ребенок меня ждет, когда я вернусь. У нас привязанность? Да. Она нормальная? Да. Но вот ребенок мне кричит: «Папа, не уходи, давай договорим. Когда мы еще с тобой увидимся? Подождет твой друг». Я думаю: «Действительно», звоню другу и говорю: «Нет, я не могу, у меня ребенок плачет, я должен с ним быть. Мы так редко с ним видимся». Это неправильная привязанность, то есть нездоровая. Фактически она манипулятивная, то есть ребенок с помощью слез удерживает меня у себя, не отдавая другому. На этом принципе все и держится.

Я говорю с человеком и вижу, что там стоит другой человек, топчется; если я сейчас не подойду – он уйдет. Я бросаю человека, с которым разговариваю, и иду к тому человеку, который стесняется, и спрашиваю, что у него за нужда. Если этот первый человек (мой прихожанин, духовное чадо) обиделся, что я его бросил и пошел к другому разговаривать, – у него есть привязанность, но она не здоровая, не трезвая.

Эта трезвость всегда должна внутренне контролироваться. Ревность, зависть, обида показывают, что наша привязанность не здоровая и что надо с этим бороться. Я когда-то тоже начинал такую борьбу и говорил: «Господи, очисти мою привязанность, сделай ее чистой. Сделай мою любовь к этому человеку чистой, чтобы я не ревновал, когда вместо меня он общается с другим, чтобы я мог спокойно и терпеливо ждать». Привязанность терпелива и чиста. Когда есть ревность, нетерпеливость и зависть, обиды – это не чистая привязанность.

– Так и хочется сказать: трезвитесь!

Сегодня мы общаемся с Вами в День учителя. Вы большую часть своей жизни посвятили этому служению, поэтому хотелось бы Вас поздравить с этим праздником, поблагодарить за сегодняшнюю встречу. Будем ждать Вас снова.

Ведущий Сергей Новиков

Записали Нина Кирсанова и Елена Кузоро