Беседы с батюшкой. Ответы на вопросы

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает священник Роман Колесников, настоятель храма святых равноапостольных Кирилла и Мефодия в Ростокине (Москва). 

(В расшифровке сохранены некоторые особенности устной речи)

– Первый вопрос: «Подскажите, пожалуйста, что делать с аудио- и видеокассетами, дисками с записями акафистов, канонов, духовных песен? Слушать и смотреть негде и никому не нужны».

– Обратите внимание, что современный мир предлагает такие вопросы. Наверняка наши христиане в XIX – начале XX века даже не ставили такие вопросы, не было такого, были только книги. А теперь мы, как люди современные, люди XXI века, имеем дело с аудиозаписями, видеозаписями. С книгами понятно. В церковной традиции принято, что мы не выбрасываем тексты, которые содержат священные имена, священные слова. Даже если что-то из этих текстов стало неактуальным или не используется, то чаще всего мы их сжигаем. С аудиозаписями можно так же поступить, именно из благоговения к тому, что там содержится.

Вообще, конечно, следует подумать о том, чтобы все-таки поделиться этими материалами с людьми неверующими. Особенно если там рассказывается о православии, о чудесах, о том, что очень трогает современного человека. Поэтому в последнюю очередь эти материалы можно утилизировать в виде сжигания, а так, конечно, можно попытаться ими поделиться.

Время, в котором мы живет, очень непростое; нам кажется, что все уже многое слышали о Христе и о благодати, но это не так. Очень много людей, наших современников, живет в состоянии духовного вакуума. Они слышат о православии, о вере что-то поверхностное, а о серьезном, глубоком  не знают.

Я помню, в следственном изоляторе девушка поделилась со мной рисунками (она рисовала их в камере). Это были рисунки религиозного содержания. Она раньше никогда не писала иконы, никогда не изображала Иисуса Христа и Божию Матерь, а в следственном изоляторе ее Господь как-то призвал к этому. Надо сказать, когда заключенные пишут иконы, они мрачные, ведь известно, что икона – это отображение внутреннего мира иконописца. И если этот внутренний мир темный, черный, то, конечно, и письмо получается своеобразное, темное. А она показала свои рисунки – они были светлыми.

Но меня поразило не это, а то, что она шаблонами начала говорить о православии, о Боге: «Я молюсь, Он не помогает, впереди суд, мои сокамерницы тоже молятся, в то же время бесчестно себя ведут». Я попытался перевести ее монолог на более глубокое понимание православия, обратить внимание на свое покаяние, свою душу. И меня тогда поразила ее реакция. Она говорит: «Вы знаете, батюшка, я никогда не слышала о православной вере такое». Это не значит, что я красноречивыми выражениями каким-то образом ее зацепил, нет. Но это был именно такой уровень общения, когда мы обращаем внимание на покаяние и  изменение души: Бог не фокусник, Которому помолился и получил просимое, а следственный изолятор – это место, где человек меняет ориентир в своей жизни. Для нее это было откровением.

Я вижу сейчас молодых людей, живущих в гражданских браках, которые допускают в своей жизни унижения, духовную и нравственную нечистоту. Ведь большинство людей думают, что это норма жизни, что так надо жить, потому что так живут соседи... И нужные аудио- и видеозаписи могут дать некое просветление человеку. Мы на самом деле не знаем, как это отобразится.

Бывает, православный человек идет на день рождения и дарит такую запись. Можно сказать: «Глупость, это же не айфон, не телевизор», но краем глаза неверующий человек посмотрит видеозапись, и что-то зацепится в душе. Ты не знаешь, как вообще действует благодать, не знаешь, как твое слово отразится в жизни человека, это тайна.

Поэтому прежде всего нужно подумать, каким образом поделиться с другими людьми подобными материалами. Можно отдать их в дома престарелых или в те же тюрьмы, в следственные изоляторы, но просто так выбрасывать не нужно. Может быть, в моей семье завтра это будет актуально. И видеокассета, которая имеет уже большой срок жизни, может быть, будет играть миссионерскую роль, покажет и расскажет то, что мне, православному христианину, не удалось сказать и показать.

– Вы очень интересно говорили про девушку и про иконы, которые можно написать в следственном изоляторе. Вам не кажется это хорошей идеей:  заключенный мог бы написать чей-то образ, и, анализируя цвета, можно было бы предположить, что у него в душе?

– Дело в том, что священник или любой верующий, находящийся в следственном изоляторе, знает, что творится в душе человека, который попал туда, тем более если он попал законно и по делам. Тут не будет никаких откровений. Вопрос в другом: как человек, пишущий иконы или религиозные изображения, реагирует на слова священника или верующего о том, что у него темные рисунки? Это большой вопрос. Ведь человек вкладывает всю свою душу в этот рисунок, и ему кажется, что рисунок самый красивый, это же его детище. Это выражение его самого светлого, и вдруг верующий человек скажет: посмотри, это темная икона. Тут надо иметь большую деликатность, чтобы  аккуратно подвести человека от этого рисунка к вопросу покаяния.

– Наверное, надо принять любой ответ в отношении своей иконы тоже со смирением? Чего ждет священник, когда видит эту икону?

– Он ничего не ждет. Опытный священник не может ничего ждать, потому что есть очень важное правило, распространяющееся почти на всех людей: мы очень редко смотрим на себя, очень редко принимаем критику в свою сторону, какие-то действия, размышления об этой критике. И поэтому задача священника – говорить. Какая будет реакция – мы не знаем. Священник привыкает к тому, что КПД его слов, действий стремится к нулю. Может быть, через какое-то время эти слова вырастут в нечто важное и измененное, то есть человек их запомнит. Но сейчас, в данный момент, возможна совершенно разная реакция. «Я всегда прав» – вот такая позиция человека падшего, страстного, грешного.

– Грешный человек не воспринимает критику?

– Чаще всего. Потому что основа греха – это гордыня, моя самость, я живу с точкой зрения, что я прав.

– То есть можно, исходя из того, как человек реагирует на критику, тоже сделать какой-то вывод, в том числе и о себе самом?

– Насчет выводов всегда нужно быть очень и очень осторожным. Выводы – это последнее дело, которое священник должен делать. Потому что перед ним образ и подобие Божие. Этот человек может реагировать нервно или активно на критику не только потому, что он гордый, а потому, что он устал или болен, у него в семье какие-то неполадки... И вот здесь смирение священника в том, что его задача – служить; вот он и служит, ничего не прибавляя и не убавляя.  Когда перед ним стоит человек Божий, он должен помнить, что не важно, какой это человек: падший, грешный. Он Божий, его Господь привел. Почему он пришел, как он пришел? Всегда удивляешься талантам и удивительным историям людей, которые приходят в храм Божий. Это целая вселенная, а ты всего лишь окончил семинарию и академию. Поэтому здесь очень важно осторожно себя вести, никаких выводов стараться не делать.

– Священник может на исповеди критиковать?

– Ни в коем случае, священник всегда должен знать свое место. И самое прекрасное, если священника вообще не видно и не слышно на исповеди, потому что исповедь – это разговор человека с Богом. И вот тут очень важно понимать, что это личный разговор человека с Богом. Этот разговор всегда правильный. Я всегда говорю своим прихожанам, что неправильной исповеди не бывает, это разговор человека с Богом, а не священника с Богом. Священник всего лишь свидетель, его задача – послушать. И если человек не задает вопросы, надо прочитать разрешительную молитву и отпустить человека с Богом. Потому что самое важное уже будет делать Бог в этом человеке.

Иногда бывает так, что не знаешь, как поступить. Человек вроде не готов к причастию, к исповеди, к крещению, к венчанию, но допускаешь человека до исповеди и причастия, веруя, что Господь, Который поселится в человеке, начнет руководить им. И таких случаев немало. Человек меняется.

– Вопрос телезрительницы из Севастополя: «Как мне быть? Я всегда подавала милостыню возле храма после службы или перед службой. Больная ДЦП женщина сидела у храма. Последний раз я после службы вышла и столкнулась с такой ситуацией, что эта женщина поехала домой на такси. Подавать дальше милостыню или нет?»

– На самом деле вопрос милостыни – это вопрос духовного роста, возрастания. И очень часто люди думают, что есть один ответ – или подавать, или нет. Но, видя всю сложность современного мира и современной жизни, я бы сказал так: заповедь Божия в том, чтобы служить другому человеку. Мы знаем примеры святых отцов. Например, святитель Иоанн Милостивый всегда давал милостыню. Причем была история, когда ему говорили, что нищие его обманывают. Он сказал: «Я все равно буду подавать, потому что даю Христу таким образом». В Евангелии от Луки Господь так сказал: «Как хотите, чтобы с вами поступали, так и вы поступайте». Какая вам благодать, если вы даете деньги, ожидая, что вам их вернут?

Если у Вас была практика давать милостыню человеку по мере своих сил, я думаю, это надо продолжать.  Вы очень многое делаете прежде всего себе и своей семье, когда даете милостыню нищему или нуждающемуся.

– Разве это не выглядит глупо в глазах окружающих?

– Вся христианская вера глупая в глазах окружающих. На самом деле сейчас много смеха о том, какие заповеди у христиан. Служить другому человеку – это глупо, потому что современный мир подсказывает, что есть только ты и твоя семья, все остальные не существуют, это их проблемы. И по справедливости, по-честному вроде так и должно быть. Но христианин служит другому человеку, помогает ему, потому что с ним Господь не по-честному поступает, а по милосердию. Если бы Бог с нами по-честному поступал, то мы не имели бы этой жизни, любимых людей, веры православной.  Господь по милости с нами поступает. Поэтому и призывает нас тоже давать милостыню.

– Вопрос от телезрительницы: «Моя подруга делится со мной своей исповедью. Меня смущает, что она на исповеди говорит о пороках других людей, но не о своих, а священник ее слушает и даже поддерживает беседу. Нормальная ли это исповедь и как это воспринимать?»

– Не нужно анализировать эту исповедь, мы не знаем о подруге и той девушке, которая сейчас об этом рассказывает. Но в любом случае полезнее, мне кажется, остановить свою подругу и попросить ее не делиться подробностями исповеди. Тем более наверняка девушка рассказывала не только о пороках других людей, но и каялась в своих согрешениях.

Вообще исповедь – это такое таинство, в котором нет места третьему, четвертому человеку. Что говорит священник и как он это комментирует – это все индивидуально. Здесь надо быть очень осторожным.

– Я сам замечал, что часто исповедь превращается в разговор или рассказ о ком угодно, но не о себе. Как священник вообще это воспринимает, когда к нему приходят на исповедь и начинают говорить о других?

– По-разному. Классически священник старается, как правило, остановить такого человека, спрашивая, в чем он конкретно кается. Не нужно рассказывать согрешения другого человека. Но бывают ситуации, особенно с одинокими людьми, когда им хочется выговориться. Если священник располагает временем, тогда он выслушивает этого человека. Но всегда священник должен помнить, что эти разговоры нужно перевести все равно в область покаяния самого человека.

Люди часто не умеют исповедоваться. Им кажется, что чем больше они скажут на исповеди, тем это надежнее, что ли. Но исповедь – это словесное выражение покаяния, то есть изменения человека. Если это покаяние имеется, то достаточно буквально нескольких фраз для того, чтобы проговорить грехи, которые человек совершил. Священник читает разрешительную молитву, и человек выходит измененным, он покаялся. Да, часто бывает так, что кто-то в многоглаголании  думает заменить настоящую исповедь и уйти от себя. Когда уходишь от себя, тогда хочется говорить о других.

– Может человек на исповеди начать жаловаться на других?

– Запросто, и тактичность священника должна заключаться в том, чтобы остановить такого человека. Неправильно, что исповедь используют в качестве решения каких-то бытовых или межличностных отношений. Людям кажется, что это подкупает священника и как-то выгораживает их, но, мне кажется, это некрасиво, неправильно. Исповедь – это разговор обо мне. Не важно, какие обстоятельства жизни, как сосед себя повел, родители, супруга, дети… Важно, какова моя реакция, что я сделал. Я своровал, я разгневался, я раздражался. Священника не интересует, почему ты раздражался. Если у тебя есть вопрос к священнику по конкретной ситуации, тогда можно как-то высказаться, и священник скажет свое мнение. Но в покаянии человек говорит: «Я согрешил». Ведь раз он рассказывает об этой ситуации, это говорит о том, что совесть подсказывает: что-то неправильно было сделано.

– Но если исповедь – это лечение (она подобна лечению), то разве задача не в том, чтобы найти причину? Например, я согрешил раздражением, но причина в том, что с утра мне сосед нахамил...

– Самое легкое – рассказать о соседе. Мы говорим о причинах своих страстей и грехов. Конечно, мы можем вспомнить, что сосед нахамил, а мы раздражились, но грех раздражения-то наш. Святые отцы говорят, что когда мы выясняем причину страстей, мы хотим вылечиться от этого. Но это не меняет картины. И на исповеди, когда мы уже говорим священнику о своих согрешениях, мы должны просто констатировать их факт.

Тут встает вопрос о духовничестве, о духовнике. Потому что священник, слушая ситуацию человека, может воспринять ее за чистую монету. А на самом деле ей предшествовали многие месяцы и годы жизни человека. Только духовник может знать всю жизнь человека, чтобы дать ему какой-то совет.

Поэтому, мне кажется, в нынешних реалиях, когда у нас дефицит духовников, на исповедь нужно приходить и констатировать сам грех. Вообще перед исповедью нужно тоже молиться, чтобы Господь подсказал и священнику, и человеку, что говорить. Некоторые забывают свои согрешения называть на исповеди. Такое бывает. То, что нужно, Господь обязательно напомнит. Но тут важно, чтобы человек приходил на исповедь именно с констатацией факта: я согрешил, это меня испачкало, я хочу очиститься.

– А может быть причина моего греха в других (как с соседом, который с утра нахамил)?

– По-человечески – да, но вопрос в другом. Мы можем остановиться на этом уровне и обвинять окружающих, что этот или другой человек виноват. Вопрос в том, что я должен перерасти эту ситуацию, вырасти из нее. Поэтому я говорю, что я согрешил. Не важно, сосед нахамил или еще кто-то, это их касается в конце концов. Но человек сам согрешил.

– А может быть так, что человек часто приходит к священнику на исповедь, часто исповедуется – и со временем священник как-то проникается к этому человеку? И впоследствии беседы с жалобами на других или рассказами о знакомых могут стать неким общением между священником и человеком.

– Да, такое, наверное, бывает. Важно, чтобы священник такие ситуации как-то пресекал. Дружеские отношения – это одно. Но отношение к другому человеку не может зависеть от того, что о нем рассказали на исповеди или в каких-то приватных беседах. Я думаю, тут священник находится в очень непростой ситуации. У нас на приходе так часто бывает, и священник должен иметь такт и целомудрие, целостность ума, чтобы не поддаваться этому.

– У священника могут быть друзья?

– Да, конечно.

– Как быть с друзьями, если они из числа прихожан? Они же на исповеди тоже могут что-то рассказывать?

– У меня есть друзья, и друзья исповедуются. Я никогда не видел конфликтов интересов или смежных тем. Исповедь исповедью, а дружба дружбой. Человек исповедуется священнику, а священник забывает согрешения человека. Мы не перестаем быть друзьями, несмотря на то, что мой друг – грешник. Потому что любой священник такой же грешник, он слышал достаточно много грехов и знает, что человек способен грешить.

– Вопрос телезрителя: «Вы сказали, что исповедь – это разговор человека с Богом, а священник – свидетель. Тогда на каком основании читается разрешительная молитва? Как священник догадывается, что Бог разрешил грехи?»

– У священника есть послушание, которое дается от Церкви. А поскольку Церковь услышала от Господа такие слова: «Что разрешите на земле, то будет разрешено и на небе; что запретите на земле, то будет запрещено и на небе», то священнику от Церкви дается власть читать разрешительную молитву и разрешать человека от его согрешений.

В нашей практике мы чаще всего разрешаем человеку причащаться Святых Таин и читаем над ним разрешительную молитву, потому что лучше согрешить в милости, чем в строгости. Так нам однажды сказали в духовной академии, и я запомнил эти слова.

У нас нет такой власти, чтобы мы запрещали человеку, например, долго не причащаться. Я молодой священник, малоопытный. Лучше разрешить человеку причаститься Святых Христовых Таин, прочитать над ним разрешительную молитву и затем отправить его к более опытному духовнику, чтобы тот разрешил ту или иную сложную ситуацию. Я думаю, так будет по совести.

– А исповедь не превращается тогда в формальность?

– Нет. В церковной практике исповедь не бывает формальностью. Человек согрешил и все равно идет к Господу в церковь. Мы знаем заранее, что Он нас простит, но мы не анализируем это. Все равно идем к Нему с покаянием – как к любящему Отцу.

– Следующий вопрос: «Я часто замечал, как люди перед исповедью и причастием поворачиваются к стоящим рядом, кланяются и просят прощения. Что Вы об этом скажете?»

– Это некий анахронизм, что ли. Те, что стоят в очереди, как правило, не знают того человека, который кланяется. Когда мы кланяемся, мы просим прощения. А за что просить прощения?

– За все согрешения вольные или невольные.

– Но они не касаются этих людей. В том-то и проблема, в том числе Прощеного воскресенья. Нам легче сказать всем: «Простите меня, грешного», чем сказать  конкретной сестре, мужу, родителям: «Прости меня, потому что я тебе дерзил, хамил, где-то слукавил…» Да, это благочестивый обычай, но он мало о чем говорит. Люди к этому привыкли.

– А как это воспринимать тем, кто стоит в толпе?

– Они, как правило, в ответ кланяются. Так было когда-то, когда в церкви находились люди, которые друг друга знали. Это была действительно семья, община, и это было уместно. Это отголосок Древней Церкви, когда были публичные исповеди и человек открыто каялся в своих согрешениях. А сейчас это просто: «Простите меня, грешного». И в ответ: «Бог простит, я на тебя зла не держу».

– Следующий вопрос: « Как готовиться к причастию беременной или кормящей женщине?»

– Для таких есть послабления. У каждого есть свой духовник и священник, к которому люди ходят на исповедь, и они могут у них что-то спросить. Но я обычно призываю таких не поститься, поскольку они находятся в непростом положении. А все остальное такое же: читать Последование ко Святому Причащению, по возможности, в любое время, когда получается, когда удобно.

 – Следующий вопрос: «Как научиться просить прощения у людей, которые никогда не просят прощения, даже когда обижают? Мне почему-то стыдно у них просить прощения».

– Это очень сложный вопрос, потому что он индивидуальный. Мы имеем дело с конкретным человеком. Это может быть мама. К ней одно отношение, и причина этих взаимоотношений одна. Это может быть супруга или супруг. Здесь свои отношения, и почему люди не просят прощения друг у друга – это тоже отдельный разговор.

Конечно, мы все должны понимать, что просить прощения – благодатно. Но самость наша нас не пускает. По самости мы, как говорит преподобный Паисий Святогорец, имеем право, чтобы нас не обижали, говорили хорошо и не задевали наши права. Но так человек сердечно черствеет.

Мы думаем, что жить будем очень долго, вечно, что смерть никогда не наступит, поэтому человек откладывает то, чтобы просить прощения у другого. Мы ждем, кто первый. Я думаю, с точки зрения вечности не важно, кто первый. Если у тебя есть такое расположение, знание, что надо попросить прощения, надо это делать.

– Мне кажется, что каждый хотя бы раз в жизни сталкивался с надменным человеком, гордым. Надо ли у таких людей просить прощения?

– Бывают ситуации, когда человек думает: если я попрошу у него прощения, то он подумает, что я неправильно поступил или  слабый. Но как бы поступил Христос? Я думаю, в каждой ситуации нужно задавать такой вопрос. И как совесть моя мне подсказывает, как благодать Божия подсказывает? И если совесть и благодать Божия подсказывают, что надо попросить прощения у такого надменного человека, значит, надо попросить. Может быть, от этого человеческого «прости» надменность будет сломлена, человек поменяется, увидит, что, оказывается, не все в жизни измеряется правилами и справедливостью, что есть еще милосердие.

– А если этот человек посмеется или унизит?

– Что угодно может быть. Любить всегда рискованно. Служить всегда рискованно. Ты не знаешь, что получишь взамен. Мы все прекрасно понимаем, что просить прощения надо, но начинаются человеческие условности. Поскольку наша христианская совесть подсказывает, что надо просить прощения, то тут уже вопрос готовности. Может быть  что угодно, и насмешки в том числе.

Мы сейчас в общем говорим, не конкретизируем.

– Когда мы говорим об общих вещах, хотя бы начинаем понимать, в какую сторону нам двигаться.

– Например, муж бьет жену. Это уже конкретная ситуация. Женщина не гуляет, не пьет. Я уже не могу сказать, что жена должна просить прощения у мужа за то, что он ее бьет. Это вопрос очень неоднозначный.

– Вопрос телезрительницы: «Я плохо слышу. Мне нужно ходить в храм?»

– Церковь – это место, где мы собираемся вокруг Чаши Христовой. В церкви мы не только слушаем или слышим. В церкви мы приобщаемся благодати Божией, причащаемся. Поэтому нужно решить со священником вопросы: как исповедоваться, как совершать свое молитвенное правило, как посещать богослужения. Но не должен стоять вопрос: ходить или не ходить в церковь? В церкви мы не столько слушаем, сколько приобщаемся жизни, живем.

– То есть не так важно, слышишь ли ты, о чем поют, что читается?

– Это второй вопрос. А как же глухонемые? Самая главная ценность в церкви не Священное Писание, а Христос, Причастие.

– А понимать, о чем поется, читается в церкви, – это важно?

– Конечно, важно. Но мы сейчас говорим о таком случае, когда человек не слышит. Такого человека все равно надо призывать ходить в храм. Но понимать службу, конечно, очень важно. От такого понимания многое зависит. Кстати говоря, насколько я  знаю  православную веру, зависит и то, как я буду поступать в жизни. Если я отношусь к Богу как язычник, то у меня начинается двойная жизнь. В церкви я один, а в миру совершенно другой.

– Следующий вопрос: «Как сделать так, чтобы на исповеди не повторять одни и те же грехи? Может, Господь не слышит?»

– Он всегда слышит. И грехи мы будем повторять одни и те же. Очень многие смущаются этим, но в какой-то мере, слава Богу, у нас одни и те же грехи. Мы согрешаем осуждением, ропотом – это те грехи, которые повторялись, повторяются и, скорее всего, будут повторяться.

Мы живем в живом мире, человеческом. Поэтому вопрос не в том, что Господь не слышит, а в том, от чего я хочу избавиться. Если я хочу избавиться от курения, то это отдельный вопрос. Тут человек задумывается, что он должен сделать, чтобы избавиться от курения. И когда он кается в том, что курит, то это предметный разговор, и священник может подсказать, что можно сделать, чтобы человек отпал от этой страсти. А если речь идет о повседневных наших согрешениях: многоглаголании, осуждении, ропоте, – то мы живем в человеческом обществе… Главное, не забывать, что в этих грехах нужно каяться.

– Как не впасть в уныние, когда повторяешь одни и те же грехи?

– Всегда нужно представлять Милосердного Господа. Как говорил преподобный Силуан Афонский: «Держи ум во аде и не отчаивайся». То есть: помни о милосердии Божьем, помни, что, несмотря на наши согрешения, Господь рядом. Спасаемся мы не своей чистотой, не тем, что мы правильные, праведники. Мы спасаемся благодатью Божией. Мы не заработали спасение, это дар, подарок.

Нужно переориентировать свою жизнь и запомнить, что Бог, столько сделавший для человечества в Ветхом Завете, в Новом Завете, когда Сына Своего Единородного отдал за людей-грешников, не живет тем, что подсчитывает наши грехи. Бог не занимается этим.

Чаще всего человек сам не может простить себе свои грехи. И он думает, что Бог его тоже не прощает. Бог не живет так: ты – Мне, Я – тебе. Он живет даром, любовью. Очень важно узнавать о таком Боге. А чтобы знать о Нем, надо читать Священное Писание, апостольские послания.

О чем Благая Весть? Она не о том, что до того, как я узнал Христа, жилось нормально, а теперь я читаю Евангелие, у меня  утреннее и вечернее правило, а жизнь – просто мука. Благая Весть о том, что мы много должны Богу, а Он с нас это не взыскивает.

– Следующий вопрос: «На исповеди батюшка читает записку с грехами человека не вслух и допускает к Причастию. Это правильно или мы должны сами читать свои грехи вслух?»

– В условиях пандемии благословение священноначалия в том, что человек, подходя на исповедь, дает записку, священник читает эти грехи. Предполагается, что человек сам записал эти грехи, он раскаивается. Исповедь – это словесное оформление раскаяния человека. Но само покаяние происходит не в словах. Покаяние происходит в перерождении человека, в решимости не грешить, не повторять своих согрешений.

– Если священник прочитывает общую исповедь всем стоящим, потом на каждого кладет епитрахиль и читает разрешительную молитву, то это считается исповедью?

– Конечно, считается. Это практика Церкви. Из-за многолюдства эту практику ввел святой праведный Иоанн Кронштадтский. Мы знаем, что к нему очень многие желали подходить на исповедь и каяться, но он ввел такую практику общей исповеди. В наше «ковидное» время тоже практикуется общая исповедь. Человек приходит с раскаянием. Мы доверяем людям, особенно церковным. Понимаем, что когда они писали эти записки, уже раскаивались. Они не хотят грешить. Человек не хочет раздражаться, роптать, но падает, ошибается.

– То есть не так важно самому произносить грехи на исповеди?

– Если человек сам раскаивается, хочет измениться, то не важно, как это происходит.

– Следующий вопрос: «Я ухаживаю за мамой. Ей 95 лет, болеет. Недавно она почувствовала себя очень плохо, попросила пригласить батюшку. Соцработник позвонила. Какое-то время мы не знали о результате их разговора, а нужно было принимать лекарства. А есть мама отказывалась – иначе батюшка ее не причастит. В результате оказалось, что священник в этот день прийти не смог, только на следующий. Прав ли был батюшка, что не пришел? Ведь мама могла и не дождаться его. Слава Богу, что все обошлось. Могла ли я покормить больного человека? Ведь принимать лекарства на голодный желудок нельзя».

– Да, священник должен быть аккуратным в таких случаях. Обычно, когда приглашают священника, мы всегда спрашиваем, каково состояние больного человека. Если есть подозрение, что он не доживет до утра, то я всегда говорю: «В любой момент звоните».

Первейший долг священника – не строить, продавать или покупать, а исповедь, причастие, служение. Прежде всего мы служители Таин Божиих. Священник должен был попытаться как можно скорее прийти к бабушке. Но, может быть, там были другие обстоятельства...

Когда уже пожилые призывают на исповедь и причастие, мы не требуем от них, чтобы они постились или натощак причащались. Есть послабление для болящих людей. Это с моей точки зрения. Но я не знаю, как договаривались с тем священником. Я не знаю его устоев, правил. Может, у них на приходе строгая традиция. Есть пожилые люди, которым разрешаешь причащаться не натощак, не постясь, а они отказываются, говорят, что с детства постились, натощак причащались и теперь не будут делать по-другому.

– Правильно  ли это? Ведь так можно свое здоровье подорвать?

– Я думаю, правильно – это когда по совести. Например, иногда человека заставишь кушать, а он  будет переживать. Это более вредно для здоровья, чем если он выполнит все по церковному уставу так, как привык делать.

– Наша передача подходит к концу. Прошу Вас подвести итоги и что-то пожелать нашим телезрителям.

– Мы сегодня затронули такую тему, как исповедь, и я хочу пожелать, чтобы мы в своей церковной жизни благодарили Бога за веру и просили у Господа исцеления души. Чаще всего мы просим у Господа телесного исцеления, а нужно просить покаяния, изменения ума. Нужно посмотреть на свою жизнь по-другому, с точки зрения вечности, а не с точки зрения правды. Если будем так относиться к себе и окружающим, очень многие недоуменные вопросы  будут видеться совершенно по-другому – с точки зрения Евангелия.

Ведущий Александр Черепенин

Записали Елена Кузоро и Наталья Культяева