Беседы с батюшкой. Ответы на вопросы

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцеве города Москвы, руководитель Московской епархиальной информационной комиссии священник Александр Волков.

– Первый мой вопрос посвящен сегодняшнему евангельскому чтению. Там есть очень интересные и непонятные слова. Господь говорит: «Наступает время, когда всякий убивающий вас будет думать, что он этим служит Богу». Казалось бы, убийство осуждено еще в Ветхом Завете. То есть это противоречит Божьей заповеди. Почему Христос говорит эти слова? Что они означают?

– Христос готовит Своих учеников к тому периоду бытия христианской Церкви, когда против последователей Спасителя начнутся страшные гонения. Причем эти гонения начинаются изнутри, со стороны иудейской общины. В этом смысле мы знаем пример апостола Павла, который был извергом и гонителем Церкви и сам себя проклинал всю жизнь за эти поступки.

Мы знаем о том, что Римская империя была против маленькой зарождающейся христианской общины. Чудовищные гонения на протяжении первых трех с половиной веков бытия христианства были неотъемлемой частью жизни Церкви. И люди, которые исповедовали языческие верования, искренне полагали, что делают благое дело, уничтожая людей, не готовых подчиняться их требованиям поклонения Цезарю или языческим богам.

Если посмотреть дальше, то уже внутри христианства столкновения на духовной почве становились основой для гонений и убийств. Вспомним эпоху иконоборчества, когда огромное количество христиан было уничтожено людьми, которые были почему-то убеждены, что совершают некое правильное, доброе дело. И дальше внутри христианства то же самое происходило в Средние века. Вспомним католическо-протестантские войны, гугенотов и прочих. Да и в нашей стране такое тоже было, когда были гонения на старообрядцев.

В любом случае некоторая внутренняя убежденность людей в том, что они готовы ради своей веры убивать других, не согласных с их точкой зрения, вполне распространена. Христос именно об этом хочет сказать и от этого предостеречь. Если уж совсем недалеко ходить за примером, новомученики начала XX века в нашей стране появились тоже от убежденности людей в том, что они уничтожают своих же сограждан только потому, что те отличаются от них по вере (атеизм здесь как некая вера).

Но если посмотреть внимательно по отношению к нашей христианской общине, то увидим: многие не убивают, но внутренне испытывают такую ненависть по отношению к людям, которые чуть-чуть отличаются от них (женщины стоят в храме не в юбке, а в брюках, мужчины заходят в храм в шортах; некоторые приводят своих шумных детей), что готовы им буквально в глотку вцепиться.

Нынешняя полемика вокруг того, прививаться или нет, думать так или по-другому, вызывает в социальных сетях православных сообществ бури проклятия и гнева по отношению к людям. Это тоже в некотором смысле духовное убийство, то, о чем Христос предупреждал. Человеку присуще такое чудовищное свойство, и все начинается с простых вещей, но доходит до смертоубийства. Нам всем нужно этого остерегаться, и Господь в Евангелии об этом совершенно ясно и четко говорит.

– То есть можно понимать под этим и духовное убийство, а человек думает, что он служит этим Богу…

– Несомненно, любая ненависть, любое пренебрежение по отношению к другому человеку, нежелание принять его, разделить его боль и нежелание как-то иначе, чем через гнев и раздражение, исправлять ошибку человека, конечно, является духовным убийством.

– У нас есть вопрос телезрителя: «Можно ли носить крестик без распятия?»

– Вообще ношение креста есть наша добрая традиция. Понятно, что в разных странах, в разные века, в разных традициях изображения креста были самыми разными. Но сейчас, применительно к нынешней ситуации, наша русская традиция, укорененная в нашем народе на протяжении столетий, подразумевает ношение креста с изображением распятого Господа. Сам по себе крест без распятия, купленный где-то в магазине, практически всегда просто ювелирное украшение.

Хотя в Европе люди носят крест и без изображения распятого на нем Христа. Изначально древняя традиция была такая. Но, повторю, нам важно соблюдать нашу традицию, в которой так складывается: православному христианину стоит носить крест с изображением распятия.

– Вопрос телезрителя: «Как понимать повеление апостола Павла: жены ваши в церквах да молчат?»

– Действительно, есть такие слова апостола Павла, которые подразумевают правильное определение места женщины и ее роли. Конечно, тут надо понимать, что апостол Павел жил в традиционном иудейском обществе, в котором были свои законы и правила по отношению к положению женщин.

Сейчас, спустя  века после апостола Павла, мы несколько переосмыслили положение женщины в Церкви и не можем воспринимать слова апостола буквально (в том смысле, что женщина в Церкви не может призываться ни к какой активности, не может говорить что-то, связанное с нашей верой). И мы знаем прекрасные примеры на протяжении всей истории христианства. Но все же, как кажется, по преимуществу роль женщины внутри собрания во время богослужения скорее не учительная. Учительством в Церкви призван заниматься священнослужитель, а женщина имеет в этом смысле иную роль (не скажу, что вторичную, но иную), у нее иные задачи.

– То есть речь идет именно об учительстве?

– Как мне кажется, да. Совсем закрывать уста женщине в Церкви будет неправильно, тем более что есть и другие цитаты апостола Павла, которые можно вообще не вспомнить. В отношении пророческого дара у женщин апостол Павел говорит о том, что пророчествующая женщина с непокрытой головой позорит себя. Это говорит о том, что пророчество как некое действие в Церкви среди женщин было тогда уже возможным. В любом случае мы понимаем, что каким-то образом женское слово в Церкви все же и тогда присутствовало.

– Кстати, есть примеры женщин, которые были сподвижницами апостолов: святая равноапостольная Апфия или Мария Магдалина.

– Конечно. И Божия Матерь не молчала, когда обращалась со словом проповеди о Своем Сыне.

– Вы отвечали на предыдущий вопрос и сказали про традицию. Я хотел спросить: традиция же не догматична? То есть нет такого, что мы придерживаемся этой традиции и не имеем права отступать вправо или влево. Каков этот диапазон? То есть насколько от традиции можно отклоняться? Даже на этом примере с крестиком: насколько критично носить крестик без распятия?

– Если человек в западной стране купил в христианской церкви изображение распятия Христова и носит его, то в этом нет никакого нарушения традиции. А вот если человек пошел в ювелирный магазин и купил то, что ему лично нравится, какое-то изображение как бы креста, и пришел в церковь его освящать, то это немного другая ситуация. Я бы такое ювелирное изделие освящать не стал, это не освящение вещи, а благословение на ее ношение. Я бы благословил носить изображение креста с Христом распятым.

А если шире говорить о традиции, все должно проходить с правильным рассуждением. Традиция всегда требует рассуждения и, что важно, не должна быть бездумной. Если мы принимаем без какого-то размышления церковные догматы (хотя они тоже требуют размышления и принятия, мысли о них, но все же мы должны действовать в некоторых рамках нашего богословия), то традиция в первую очередь требует размышления: откуда она взялась, что собой подчеркивает и являет. Если она ничего не подчеркивает и ни к чему не прикладывается, тогда, может быть, ее можно особо и не придерживаться.

Но если традиция связана с историей конкретного народа и конкретной страны, его религиозных практик, то это важно и необходимо. Если эта традиция уже вошла в богослужебный чин (наши богослужения на 95% – это традиция), то это тоже требует уважения, почитания и сохранения. И, что самое важное, традиция, сама по себе добрая и правильная, при каком-то разумном рассуждении и размышлении о ней всегда сохраняет человека внешним образом в Церкви, не дает ему выпасть из пространства, в котором он находится.

Люди любят говорить, что традиция не так важна, нужен дух, свобода размышлений, мыслей и молитвы. Это все прекрасно, если у тебя есть внутренний дух, которым ты живешь. Иоанн Кронштадтский разрушал все традиции вообще, служил каждый день, говорил об Евхаристии, причащался, причащал других, много всего делал, чего не было в это время в Церкви. Но если ты пока не отец Иоанн Кронштадтский, то лучше, конечно, свой духовный опыт соизмерять в том числе с нашей традицией. Так будет уж точно полезнее и спасительнее.

– Как относиться к людям, которые, быть может, принадлежат к другой традиции или же осмысленно перенимают другую?

– Нам не нужно ни в коем случае относиться с какой-то враждебностью и неприятием к человеку, который имеет иную традицию внутри христианства. Конечно, христианство за две тысячи лет накопило и богатый опыт, и расхождения, которые внутри христианства бывают порой колоссальны.

И здесь мы должны очень четко понимать, что есть разница догматическая, вероучительная между православием и другими христианскими деноминациями. Однако мы понимаем, что люди, исповедующие Христа и прославляющие Бога, в Троице славимого как Сына Божия и одного из Лиц Пресвятой Троицы, вполне христиане, такие же, как и мы, но с иной традицией, иным подходом, иной духовностью, иными взглядами. И относиться к ним нужно с уважением и приятием того, что эти люди делают.

В этом смысле люблю приводить пример. Мы смотрим на расхождения с Римско-Католической Церковью и говорим, что они такие, а мы такие. А можно посмотреть на таких же православных людей – африканцев. Они во время богослужения танцуют перед Богом. Мы так не умеем, у нас нет такого в традиции. Если я завтра в храме  буду со своими бабушками и юношами танцевать перед алтарем и иконостасом, на меня сразу докладную напишут священноначалию и благополучно отправят в какой-нибудь монастырь каяться. И правильно, потому что это будет нарушением нашей традиции. Но вместе с этим мы должны с уважением и любовью относиться к тем людям, которые так прекрасно выражают свою веру в рамках православия, но совсем иначе. Мне кажется, это прекрасно, что у нас есть разные традиции, в них так красиво и разнообразно проявляется наша христианская вера.

– Мы говорили про крестик. И крестики не только в ювелирных магазинах продаются, но можно найти их и в иконной лавке. Можно ли там подобрать крестик, допустим, под свой внешний вид?

– Только что мы говорили о разных традициях. Мы носим крестики и меняем их, когда нам что-то не понравится или более красивое изображение находим. А все потому, что у нас с этим нет особой проблемы. Крестик – это часть нашей повседневности. А наши собратья-копты в Египте всегда жили в условиях ограничений и гонений со стороны исламского большинства. Они себе делают татуировку креста на руке. Когда они заходят в храм, там стоит коптская охрана, и каждый христианин показывает свою руку с крестом (что он может сюда войти, потому что он христианин, а не какой-нибудь террорист с улицы). Это очень важно для понимания того, что такое крест и изображение распятия в нашей жизни. Это наше свидетельство о Христе, но ни в коем случае не украшение.

Изначально вообще крест, который надевается в момент крещения человека, и есть тот крест, который он должен пронести через всю жизнь. Эта традиция сохранялась на протяжении многих лет и в нашей русской имперской традиции. Крестики передавались от одного к другому. Даже до меня дошел золотой крест моих прабабушек из дореволюционной поры. Меня им крестили, но потом, к сожалению, он потерялся.

Так или иначе эта традиция очень важна. Поэтому вот так просто выбирать себе крест под цвет чего-нибудь в церковной лавке, мне кажется, не стоит. Взял крест, его и носи, пусть он будет самым простым алюминиевым, но зато это будет твоя идентификация в первую очередь, а совсем не украшение.

– Когда теряются крестики или рвутся цепочки – это считается дурным предзнаменованием?

– Да, считается. И вообще к этому нужно относиться очень серьезно. Особенно невоцерковленным людям, которые при этом нашу православную традицию ношения креста на шее все же соблюдают. Поэтому, как только у такого человека потерялся крест, разорвалась цепочка, это действительно очень дурное предзнаменование. В такой ситуации нужно срочно бежать в храм, покупать  новый крест, идти на исповедь, подходить к священнику, рассказывать о том, что потерял крест, просить у священника какого-то объяснения, почему это произошло. Самое главное, параллельно с этим исповедовать свои грехи и начинать настоящую церковную жизнь. И когда человек уже живет естественной церковной жизнью, таких вопросов у него не будет возникать.

– То есть для человека церковного это не проблема.

– Для человека церковного проблема, что он бывает несколько невнимателен иногда, но это только вопрос о том, как мы относимся к своей повседневности.

– У нас есть вопрос телезрителя. Говорит, что подарили цепочку, потом она порвалась, ее починили, снова носит.

– Я так понимаю, что мы можем улетать куда-то далеко в прекрасные рассуждения о смысле нашей веры, но реальность возвращает нас на землю к крестикам и цепочкам. Если цепочка рвется, то это повод для того, чтобы задуматься над главным (случайностей  в жизни не бывает): когда человек последний раз был в храме на исповеди и в чем заключается его жизнь как христианина, если он носит крестик.

– Вы упомянули коптов и их татуировки. Не могу не спросить, можно ли тогда делать татуировки православным христианам?

– Такие татуировки можно делать, если это изображение креста будет с тобой на протяжении всей жизни. А если это изображение креста, которое ты сделал, укокошив пару бабушек и отсидев после этого на зоне десятка два лет (какое-нибудь изображение голгофского распятия на своей спине), то это, конечно, чудовищное святотатство и совершенно недопустимо. Все должно рассматриваться в контексте.

Татуировка в целом – это глупость для молодежи, идентификация определенного социального статуса для человека взрослого, если он находится в местах, где татуировка что-то обозначает (а мы знаем, в каких социальных пространствах татуировка что-то обозначает). А в любых других ситуациях нужно смотреть исходя из контекста. Наша традиция, в том числе не только религиозная, но и просто культурная, не предполагает нанесения на себя каких-то постоянных изображений.

– Вопрос телезрителя: «По обычаю иудеев во время празднования пасхи они в течение этого празднества выпивали четыре чаши вина. Каждая чаша соответствовала определенному символу. Христос с учениками праздновали пасху именно по иудейскому обычаю. Содержимое какой из четырех чаш Христос назвал Своей Кровью?»

– Это сложный вопрос, на него нет однозначного ответа. Вы действительно правы: Христос со Своими учениками исполнял закон и традицию, связанную с празднованием Песаха – праздника ветхозаветной пасхи. Насколько я знаю (исходя из текстов исследований, которые читал), употребление в Евангелии от Иоанна слов о чаше после вечерни  позволяет сделать вывод, что Христос, исполнив все необходимое по еврейскому закону, предложил ученикам выпить еще одну – пятую чашу Нового Завета. То есть Он предложил им новую чашу, таким образом начав новое служение, Новый Завет, новую литургию для своих последователей – ту Евхаристию, которая теперь, после ветхозаветного богослужения, совершается по-новому в наших храмах каждый день.

– Косвенно коснусь вопроса о чаше. Как православному человеку относиться к легенде или преданию о святом Граале – Чаше, которая, по преданию, была Чашей Евхаристии? Затем Иосиф Аримафейский собрал в нее, по преданию, кровь с креста – и она исчезла.

– Честно говоря, я об этом никогда не задумывался так серьезно, чтобы поставить это в качестве проблемы. Я думаю, вообще тут можно посмотреть немного глубже на существование мифов вокруг ключевых вещей в нашей вере, которые на протяжении тысячелетий христианства накапливались в среде верующих людей, на все, что связано с народным восприятием, с соединением христианства и народной, местами языческой, основой. С преобразованием этих языческих традиций, их переосмыслением в христианскую богослужебную традицию. Все это говорит о том, что христианство шире, чем его центральная, догматическая, вероучительная и единственно возможная полезная к спасению часть. Все остальное тоже есть, и это прекрасно. Это наполняет все какими-то дополнительными смыслами. Как и история с Граалем. С исторической точки зрения она может подвергнуться какой-то критике со стороны исследователей. Наверно, есть тысячи исследований, посвященных этому (как за, так и против). Можно воспринимать это как некий благочестивый миф. Это не сказка, а миф. Миф – это не выдумка, не присказки, не фантазии, это что-то очень важное, на каком-то духовном уровне связанное с верой,  вероучением, истиной. Миф имеет очень сложную структуру. Можно почитать Лосева, он очень глубоко об этих вещах говорит. К этому нужно относиться спокойно и воспринимать это как часть жизни, как часть духовного опыта наших братьев, западных христиан. У нас тоже есть много преданий такого рода, их важно сохранять. Нужно к этому относиться спокойно, тем более этот вопрос не требует какого-то религиозного участия. Есть такая традиция. Хорошо, что она есть. Ее не нужно опровергать.

– Оскверняется ли христианство при соприкосновении с язычеством?

– Если бы христианство осквернялось, оно имело бы другую историю развития. Христианство началось в Иерусалимском храме. Первая община апостолов и их последователей, пока еще не начались гонения, собиралась не где-нибудь, а в Иерусалимском храме. Затем тайно по домам благочестивых христиан. А когда стало  легче, то стали разрушать капища языческих богов и из этих колонн, кирпичей и прочего строили христианские храмы. И изображения, которые мы находим, например, в катакомбах, имеют некоторую связь с символикой, что была до христианства. Так и всякие визуальные наши вещи. Икона каким-то образом связана с египетским фаюмским портретом, который также не имеет никакого отношения к христианству. Может быть, это было такое эстетическое предощущение. В этом нет ничего плохого. Так и поэзия наша. Церковное гимнотворчество, каноны и другие песнопения так или иначе используют метрику, риторические приемы, которые были свойственны античной литературе. И так все в христианстве. В книге святителя Василия Великого «К юношам о пользе чтения языческих книг» очень подробно об этом говорится.

Была и другая позиция, которая категорически пыталась выжечь из христианства такие проявления. Она потерпела историческую неудачу. Это нормально, что все совмещается, все соединяется. Человек – цельный. Он личность, которая развивается внутри своих корней, традиции, своего города.

Пришло христианство на наши земли, и князем Владимиром крещенная Русь еще столетия имела внутри себя народные, языческие по своему истоку, вещи. Такова жизнь. Христианство этим не оскверняется, оно освящает все то духовное, традиционное, культурное пространство, в которое входит.

– Вопрос телезрителя из Ярославля: «Утром я читаю молитву: “Помяни, Господи, от жития сего отшедшия правоверныя цари и царицы”. Ребенок спросил меня, что значит “помяни”, они же уже на небе. “Упокой, Господи, души усопших раб Твоих” – это понятно. А что такое “помяни”»?

– Важно говорить о смысле молитвы. Она содержит в себе слова, которые мы должны понимать, а не просто произносить. Взрослым проще прочитать, оттарабанить утренние правила, поставить себе жирную галочку и побежать по своим делам. А ребенок задает такой важный вопрос.

Это связано с поминовением или воспоминанием. Воспоминание – это сохранение памяти о человеке, событии, некотором явлении. В Церкви мы очень большое значение придаем этому воспоминанию, воспоминанию Христовой Жертвы, Тайной Вечери, воспоминанию всего служения Христова. Через это мы соединяемся с этими событиями. На каждой литургии, причащаясь истинных Тела и Крови Христовых, мы соединяемся с Христом, Который жил и ходил по нашей земле.

Точно так же это воспоминание связано и с памятью об ушедших, о тех, кто уже умер. Это воспоминание как память, как наша связь с ними. Здесь нет ничего странного и непонятного. Мы вспоминаем их, мы говорим Господу «помяни», то есть вводим себя в это пространство памяти, просим у Бога, чтобы Он их не забыл, можно так сказать. Молитвы не всегда точно выражают наше вероучение, сложно найти подходящие на 100% формулировки. Я думаю, Вы сами чувствуете и понимаете это. Это память, которая очень важна для человека, память об ушедшем, усопшем, обо всем том, чем мы живем.

– Почему мы обращаемся к Господу: «вспомни», если Бог, по нашему учению, всех знает и все помнит?

– Одно другого не отменяет. Мы Господу всегда напоминаем о том, что нам нужно. Мы же говорим: «Господи, помоги мне сейчас доехать до дома». Но я же могу этого не делать, понимая, что Господь и так знает, что мне нужно. В некотором смысле это правильный подход. Но поскольку это мое внутреннее желание, то оно должно быть сформулировано и сказано Богу. «Господи, я смиренно прошу Тебя сделать вот так». Тут то же самое. Мы знаем, что Бог все помнит, но вместе с этим мы Ему даем понять, чего мы хотим, чтобы Он обратил внимание на что-то. Это наше внутреннее желание и есть молитва. Наше переживание о чем-то и есть молитва. Она не только в благодарении и покаянии, но и в этом воспоминании каких-то вещей.

– Вопрос телезрителя: «Если Бог Благ и только благое творит, то почему Он истреблял людей в ветхозаветные времена (например, во время потопа)?

– Это вопрос, на который нет однозначного ответа. Я бы не стал его давать, потому что тема непростая. Кажется, во время потопа люди достигли такого предела греховности, что Бог вынужден был их погубить. Они не могли исправиться. Бог ждет каждого кающегося грешника. Бог ждет возвращения блудного сына. Он будет ждать возможного движения души человека на изменение до последней секунды. Бог видит душу человека насквозь, и если эта секунда закончилась, то не осталось никакой надежды, нет пути назад.

Вообще это очень сложный вопрос. А если посмотреть шире на весь Ветхий Завет? Зачем Бог ожесточил сердце фараона – и тот уничтожил всех? И есть многое другое. Это вопросы, которые требуют очень долгого размышления и понимания ветхозаветных правил и мироощущения. Применительно к текстам Ветхого Завета мы не должны буквально понимать, что Бог что-то делает. Мы можем это понимать как некое действие людей, которое укладывается в некое домостроительство Божие по отношению к человеку. В том числе и убийство. Фараон в тот момент времени был таков. Он был с ожесточенным сердцем. Не то чтобы Бог отверткой его сердце открыл. Но Промыслом Божиим сошлось так: и жестокий фараон, и бедные евреи. Так и с потопом. Все так сошлось. Промысл Божий сложнее, чем наши попытки его объяснить человеческими словами.

– Вопрос телезрительницы: «Когда прошу Господа показать мне мои грехи, постоянно замечаю, что осуждаю. Это очень напрягает. Может, я что-то делаю не так?»

– Осуждение – всегда грех. Если мы видим, что осуждаем, это нуждается и в исправлении, и в раскаянии. Это довольно решительная просьба к Господу: «Дай мне увидеть мои грехи». Она очень ответственная, связанная с готовностью принять то, что я действительно эти грехи увижу. Это не очень приятная картинка, и мы ее по большей части боимся. Мы больше поверхностно на это смотрим. В Великий пост мы читаем молитвы Ефрема Сирина, там есть пронзительное прошение: «Господи, дай мне видеть мои прегрешения». Это же настолько больно человеку, ножичком прямо в живот… Больно увидеть себя в своей блевотине, в своей грязи, когда я не представляю даже, не думаю о том, что я таков. Когда мы так просим Бога, в какой-то момент действительно начинаем видеть свой грех. Он нас ужасает. Но это и есть правильный путь.

– А если начинаешь видеть не только свои грехи, но и грехи других?

– Значит, что-то пошло не так. Что значит видеть грехи других? Если ты видишь грехи других, надо закрывать глаза. Как старшие братья пьяного Ноя, надо закрыть грехи других каким-то плащом и отойти в сторону, а не смеяться над ними. Когда мы видим грех другого, он становится заразой, которая передается нам.

Поэтому святые отцы учат всячески избегать какого-то рассматривания, размышления о чужом грехе, внимательного взгляда по отношению к другому человеку. И потому, что это вредно с точки зрения радиоактивности греха, и потому, что это, как сейчас правильно задала вопрос зрительница, приводит к греху осуждения.

– Вопрос телезрителя: «Скажите, как побороть грех осуждения? Многое получилось преодолеть, но с этим пока не получается».

– Я на исповеди обычно так говорю: как только у Вас получится преодолеть грех осуждения, то Вы сразу звоните на телеканал «Союз» и всем об этом рассказывайте... Это, наверное, самая сложная задача, какая у нас есть. Каких-то в двух словах инструментов, как у американских проповедников, я вам давать не буду. Откройте Игнатия (Брянчанинова), Феофана Затворника, почитайте про осуждение, откройте Иоанна Лествичника, если Вам хватает духовного опыта читать такую серьезную литературу. Читайте, изучайте, все сказано за века до нас. Не то чтобы не хочу про это говорить, просто это такие укорененные страсти, которые есть у каждого из нас, они не могут разрешиться за один раз каким-то простым, метким, искрометным ответом.

– Есть ли разница между критикой и осуждением?

– Да, наверно, есть, но она очень тонкая. Я думаю, что общий принцип таков: мы не должны осуждать грешника, но должны осуждать грех. То есть мы не можем не давать оценку происходящему вокруг нас и в узком, и в широком смысле этого слова. В узком кругу нашего жизненного пространства мы не можем не давать оценку поступкам детей, сослуживцев по работе, коллег, друзей и так далее. Мы даем оценку, говорим: это хорошо, это плохо, это связано с воспитанием и так далее. Это, конечно, совершенно необходимо, особенно когда ты за кого-то отвечаешь – за своих детей, подчиненных на работе. Это нужно.

Но если ты осуждаешь не грех в человеке, а самого человека как личность, если  внутренне говоришь ему «безумец» и это составляет твое отношение к человеку, то это, конечно, уже грех. Нужно плакать о грехе, болеть о том, что человек совершает грех. Так, по крайней мере, советуют святые отцы. Это почти недостижимо, наверное, для нас, но это некая модель направления нашего движения, нашего усилия. Мы должны болеть от того, что видим человека в грехе. В этом и есть это самое разделение. Когда мы осуждаем, мы уже злорадствуем, говорим: «Да он колбасу жрет по средам. Он грешник, его Бог сейчас накажет тем, что он заболеет ковидом».

Другое дело, когда мы болеем о том, что человек не понимает каких-то вещей, нам от этого становится невыносимо больно. Это другое, это уже приближение к святости. Нам всем нужно к этому стремиться. Критика необходима, но она должна быть очень аккуратной и не затрагивать человеческой личности и моего отношения к человеку. Она должна быть только по отношению к той ошибке, тому греху, заблуждению, что есть у человека, но не к нему самому.

– То есть относится она тоже к поступкам.

– Жалеть человека и ненавидеть его грех.

– Последний на сегодня вопрос: «Как Церковь относится к сновидениям?»

– В принципе, к сновидениям относится отрицательно, но вместе с этим надо понимать, что мы должны, так сказать, в теории относительности видеть, что важно не само явление, но тот человек, который это явление наблюдает. Если у него есть какой-то глубокий духовный опыт, который позволяет ему внутренне отличать очень тонкие вещи, которые связаны со сновидениями, то, конечно, вполне можно такому человеку доверять своим сновидениям. Если это духовно опытный монах, священник и так далее. А если мы никакими духовными дарами не обладаем, то ни в коем случае своим сновидениям доверять нельзя, а если они связаны с какой-то религиозной мотивацией или с явлением, например, наших усопших родственников, то это требует общения со священником. Всегда заметные для нас сновидения так или иначе связаны с нашей духовной жизнью, с нашей жизнью в принципе, они имеют некоторую историю внутри нас. Нужно говорить со священником, спрашивать его. Главное, не нужно пытаться самому или с помощью каких-то сторонних платных наблюдателей толковать свои сны, надо относиться ко всему этому критически.

– Спасибо Вам большое за сегодняшний разговор. Хочу попросить Вас подвести итог нашей программы и сказать какое-то напутствие для наших телезрителей.

– Мы с вами в преддверии дня Святой Пятидесятницы. Мы сейчас в этом совершенно удивительном, радостном пространстве от Пасхи до Пятидесятницы, и каждый праздник, каждое событие, что нами переживается, должно с особой остротой обращать нас к нашему Христу Спасителю, Который для нас, как мы недавно переживали, был распят, воскрес, являлся Своим ученикам, укрепляя их в вере. Нужно задуматься перед Святой Пятидесятницей о том, чему мы научились за это время. Насколько мы научились радоваться за дни Святой Пасхи, насколько мы с вами смотрим наверх как ученики в день Вознесения, насколько нам важно Небо в нашей жизни, насколько мы погрязаем в своей повседневности. В этом смысле насколько мы с вами готовы для принятия даров Святого Духа, которые Господь нам всем преподает, когда мы живем христианской жизнью. Дары Святого Духа даются нам для укрепления в нашей немощи, для укрепления в том, чтобы нести свет Христовой истины. Поэтому будем с вами мужественными христианами, понимая, что мы  ждем пришествия Святого Духа на всех нас и нашу Церковь. Храни нас всех Господь!

Ведущий Александр Черепенин