Беседы с батюшкой. Ответы на вопросы

В екатеринбургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик Свято-Троицкого кафедрального собора Екатеринбурга, духовник Екатеринбургской духовной семинарии и детской церковно-приходской школы при Свято-Троицком кафедральном соборе священник Константин Корепанов.  

– Отец Константин, прежде всего позвольте Вас поздравить с шестнадцатым днем рождения телеканала «Союз» от лица всего канала, в том числе от лица наших уважаемых зрителей. Если не ошибаюсь, Вы пришли на телеканал «Союз», будучи мирянином.

– Да.

– Давайте вспомним, как все начиналось, как Вы оказались на канале.

– Я уже несколько раз рассказывал эту историю; по крайней мере, точно рассказываю в каких-то иных беседах, происходящих не на канале «Союз», потому что это очень яркая иллюстрация открытости человека к веянию Промысла Божьего.

Началось с того, что я проводил (и провожу до сих пор) просветительские беседы в Храме-на-Крови. Они начались в начале 2008 года. Однажды на одну из этих бесед организатор привел незнакомого мне человека – это была Ольга Валентиновна Баталова, тогда сотрудник телеканала «Союз», – чтобы она меня послушала. Она послушала, и буквально через несколько дней мне позвонили и сказали, чтобы я пришел на телеканал «Союз». Я очень удивился, потому что, во-первых, был мирянином, во-вторых, всегда выступал очень приватно.

Тогда на канале мне предложили вести беседы по Ветхому Завету. Это был первый цикл бесед, с которого все началось. Сейчас он уже оказался технически устаревшим, потому что не в том формате был снят, поэтому мы записываем новый цикл лекций. Теперь я уже не стеснен во времени; тогда были жесткие временные рамки, сейчас их нет – говори сколько хочешь, только говори. Собственно, вот так я попал на телеканал «Союз».

Я действительно был в то время мирянином, и все было совсем по-другому. Записи проходили очень интересно. К сожалению, я не могу выдавать разные кулуарные вещи, но часто вспоминаю в узком кругу, как это происходило. Бывало, например, такое, что оператор за съемкой засыпал, а я не знал, что делать: надо было как-то останавливать камеру, а я еще ничего этого не умел. Сейчас этот оператор уже не работает на телеканале «Союз» (он работал очень короткое время). Мы записывались не в студии, а в кабинете директора. Много чего интересного было. С тех пор все изменилось.

Я подсчитал, двенадцать или тринадцать лет я работаю на телеканале «Союз». Когда я пришел, телеканал уже был известен, но, по сути, он был цыпленком – всего-то три-четыре года ему было. Точно помню, что пятилетие канала я уже отмечал со всеми вместе. Вот так началась творческая деятельность.

Поначалу это было тяжело, это и спустя 10 лет тяжело. Не знаю, как ведут себя актеры, артисты и телеведущие, для меня до сих пор это самое тяжелое дело. Тяжелее только подготовка к служению литургии и само служение, исповедь, то есть чисто священнические вещи. Быть перед камерой – очень тяжело. Все время вспоминаю песню Высоцкого «Певец у микрофона»: как под расстрелом, на амбразуре. Точно такое же ощущение. Тогда было еще тяжелее, сейчас я уже к чему-то привык, но на самом деле это дается трудно.

Я тогда думал, что отчитаю цикл по Ветхому Завету, и все. Но потом мне сказали: давай еще. Потом был Апостол, потом еще что-то. В итоге мне сказали, что надо передачу не на полгода или год, а по-серьезному надолго. И отец Димитрий, всем известный руководитель канала, принял соломоново решение, решил вопрос кардинально, сказав делать передачу по «Добротолюбию», совершенно четко осознавая своим практическим умом, что это на всю жизнь. Я стараюсь быть послушным и понимаю, что, если не случится что-то кардинальное, до скончания своих дней я должен буду вести эту передачу.

Честно сказать, когда это предложение поступило, я встретил его без энтузиазма. Во-первых, в «Добротолюбии» и так все понятно. Во-вторых, что из пустого в порожнее переливать? В принципе, отцы пишут об одном и том же. Но постепенно что-то произошло, и я понял, что это действительно нужно, важно и на самом деле не все так однозначно, как может показаться на первый взгляд. И отцы, действительно пишущие об одном, пишут по-разному, делая разные акценты, и эти акценты очень важно расставлять. А главное, ту аскетическую реальность, которая в целом нашим современным церковным сознанием (не только практикой) выносится за скобки, нужно как-то применить к современной действительности. Нужно показать, что духовная жизнь, аскетическая практика, молитвенная практика и вообще все те реальности, о которых пишут святые отцы, актуальны для нашего времени, даже если мы не монахи, не священники и вовсе не собираемся заниматься аскетикой, а просто пришли в храм и хотим что-то делать. Оказывается, эти законы по-прежнему действуют и дают ответы на многие мучающие людей вопросы.

Я никогда не интересовался реакцией людей на цикл бесед по Ветхому Завету или по «Добротолюбию» (принципиально этим не интересуюсь). Но люди пишут мне в сети «ВКонтакте», прослушав ту ли иную беседу (это может быть и цикл бесед по Исааку Сирину, который я читаю приватно), что осознание святоотеческого опыта помогает разобраться в многочисленных проблемах и найти точку опоры, фундамент, с которого можно начинать движение ко Христу.

– Вы сказали, что предложение работать над «Добротолюбием» встретили без энтузиазма. Почему? Обычно человеческая натура, наоборот, стремится к тому, чтобы о тебе говорили, знали...

– Помню, лет двадцать восемь назад так и было: хотелось говорить; говорил тогда, когда не спрашивали. Но Бог делает Свое дело, и с какого-то времени больше всего мне хотелось молчать. Ничего больше, чем молчать и сидеть в маленьком домике, я не хотел и не желал. И я помню те события и те истории, через которые Бог учил меня говорить, отвечать людям, когда спрашивают. Постепенно Бог вытащил меня и заставил говорить. Внутренне я не получаю от этого ни удовольствия, ни радости, но после каждой беседы я чувствую, что сделал то, что должен сделать; сделал то, что оправдывает мое существование на земле, хотя я этого не хочу. Но Бог не оставляет меня свидетельством того, что мое служение до сих пор пока Им принимается, благословляется; я действительно делаю то, что Он хочет, чтобы я делал.

Когда я поднимаюсь в студию телеканала по ступеням несколько этажей, держась за перила, – для меня это просто восхождение на голгофу: это и физически трудно, и духовно трудно, потому что надо набраться мужества, чтобы войти в эту студию и начать говорить. Порой это очень трудно; некоторые беседы бывает мучительно произносить. Но когда все заканчивается, ты переживаешь ощущение, что делал именно то, что нужно делать. И это не похвала себе; просто есть понимание, что ты не зря терпел, мучился, говорил, в этом есть какой-то смысл. Может, поэтому я не интересуюсь тем, как реагируют люди. Наверное, реагируют по-разному.

Системный администратор сайта Свято-Троицкого собора однажды спросила меня: «Прислать Вам отзывы о Ваших проповедях?» Я сказал, что не надо, мне это неинтересно. Какой смысл?

– Мне кажется, Вы сейчас немножко удивили всех своим ответом.

– Когда она сказала, что есть отрицательные отзывы, я ответил: «Вот отрицательные пришлите». Она до сих пор пока не прислала, но они есть, и их немало. Я понимаю, что реакция должна быть разной; это, наверное, хорошо и правильно. Но на самом деле христианин должен получать внутреннее удостоверение, что он делает то, что Бог от него хочет. Это важно учителю, врачу, священнику, человеку, поющему на клиросе, чтецу. Это важно даже человеку, который моет пол или чистит подсвечник, работает на кассе; он должен получать удостоверение от Бога в том, что действительно занимается тем, для чего Бог ввел его в эту жизнь и еще его терпит.

В свое время меня поразила история старца Мелхиседека из Псково-Печерского монастыря. Придя в монастырь, он занимался тем, что изготавливал кресты, киоты; то есть это вполне церковное благочестивое дело. У него это получалось красиво, он это дело очень любил. Но однажды во сне он увидел, что вся изготовленная им церковная утварь горит в аду, и услышал голос Матери Божией: «Разве для этого Я тебя прислала в монастырь?» Это его потрясло и изменило всю его жизнь.

Поэтому очень важно получать удостоверение, что ты делаешь именно то дело. Как говорил апостол Павел: «Мне нет награды за то, что я благовествую. Я умру, я буду проклят, если не буду благовествовать, потому что это дело, которое мне поручено делать. Если я не буду этого делать, меня накажут и заменят кем-то другим». Мы же не награждаем слугу, который делает порученное ему дело. В этом смысле я не думаю о себе больше, чем я есть; я просто раб, которого послали делать то, что он должен делать. Но мне радостно от того, что Хозяин мною доволен.

– Вопрос телезрителя из Белгорода: «Известно, что Бог не ограничивает свободу выбора. А есть ли такие ситуации, когда нужно ограничивать свободу выбора, чтобы это не привело к большему злу?»

– Конечно, и Он так и делает, ограничивает: например, посылает человеку болезнь и ограничивает свободу выбора. Человек сам не выбрал бы болезнь, но вынужден смириться и болеть. Ограничивает общество: мы ограничиваем свободу человека, который не соблюдает условия социального общежития, тем или иным способом (на несколько суток или на несколько лет). Мы стесняем его свободу, указывая этим, что для него и для общества полезнее, чтобы его свобода выбора была ограниченной. В этом смысле как метод это всегда работает. Вопрос только в том, что этим должны заниматься те люди, которые действительно этим должны заниматься.

Например, я могу ограничить свободу выбора своего сына, я имею на это право до его совершеннолетия, по крайней мере. Наверно (я не думал об этом, у меня нет таких проблем), теоретически я могу ограничить свободу выбора своей жены. Но я не могу ограничить свободу выбора своего соседа. Мне, может, этого и хотелось бы, но у меня нет на это прав, данных Богом или данных обществом, у меня нет на это власти. Есть другие органы, которые должны это сделать.

Я не могу ограничить свободу выбора хулигана. Я могу его остановить, но свободу выбора ограничить не могу; он все равно будет продолжать делать то, что считает нужным. В результате может получиться драка или еще что-то, и поскольку я не владею навыком боевых искусств, скорее всего он будет свой выбор утверждать и дальше, используя мою немощь. В этом смысле ограничить свободу другого человека может только тот, кому это поручено Богом или кому такие полномочия делегировало общество (в данном случае власть).

Может быть, Вы хотели спросить про другое, но свобода выбора – это когда я выбираю то или другое. Понятно, что когда я больной, я хотел бы сделать другой выбор и побегать по траве, но, к сожалению, такой возможности нет. В этом смысле Бог часто использует возможности ограничения нашей свободы выбора, и это помогает нам смириться и понять, что выбор у нас на самом деле ограничен. Это очень ценное качество.

На эту тему есть очень неплохой фильм, в русском прокате он называется «Легенда о пианисте» (аутентичное название «Легенда о 1900-м»). В фильме замечательно играет актер Тим Рот, в кадре он играет на рояле замечательные вещи, просто послушать интересно. Вся жизнь этого пианиста проходит на одном-единственном корабле: он на нем родился и никогда с него не сходит. Один-единственный раз он хотел с него сойти, но не сделал этого. Его спросили: «Почему ты этого не сделал?» И он сказал такую притчу: понимаете, у рояля ограниченное количество клавиш, и именно поэтому я могу сыграть на нем музыку. Если бы было бесконечное число клавиш, я не смог бы ничего сыграть.

Очень важно знать границы; эти границы и помогают мне реализовать именно то, что я хочу реализовать. Люди, не привыкшие к ограничениям, думают: «Почему у меня одна жена, а не две, три, пять, десять?» Но на самом деле именно живя с одной женой или с одним мужем, ограниченный один раз сделанным выбором, ты и можешь превратить свою жизнь в музыку. Если ты не можешь сделать это в ограниченном пространстве, не сможешь сделать это никогда. Это очень мудрая мысль, и фильм, собственно, об этом.

Эта мысль, в сущности, взята у святых отцов. Тебе дано нечто: например, определенное количество лет, и не от тебя зависит, сколько лет ты проживешь. Дано определенное количество талантов, они не от тебя зависят, ты с ними родился, их Бог тебе дал. Даны определенные навыки языка, культуры, национальность; люди, с которыми ты встречаешься. Набор этих вещей ограничен, но именно потому, что он ограничен, ты и можешь сыграть музыку. Именно из того, что тебе дано, ты и должен выполнить свое предназначение и сделать именно то, ради чего ты послан в этот мир. Если ты будешь пытаться объять необъятное, то размажешь свой тоненький кусочек масла по очень большому бутерброду так, что не останется ни тебе, ни другим; ты не сможешь создать свою жизнь – для этого нужны ограниченные возможности в бытии.

Скажем, раньше человек жил в границах одной деревни, одного города, и, ограниченный этим местом жительства, он мог реализовать себя так, что оставлял память о себе: не только его современники, но и потомки о нем говорили. А мы сейчас, путешествуя, как Онегин, из одного места в другое, не находя себя ни на одной, ни на другой работе, ни с этой женой, ни с другой женой, ни в этой стране, ни в другой стране, в конце концов теряем себя. И от нашей жизни ничего не остается ни для себя, ни для истории, ни для потомков.

Ограниченность выбора – это на самом деле важный инструмент для создания искусства. Именно так творит художник: он имеет ограниченный набор красок, но делает шедевры. Именно так поэт творит стихи: из имеющегося ограниченного количества рифм, размеров он создает шедевр. В этом и состоит его мастерство: овладев узким количеством данных ему выразительных средств, он создает шедевр. Так же композитор творит музыку. И у каждого из нас ограниченное количество возможностей, которые помогают из нашей жизни сделать музыку, картину, стихотворение, принести кому-то радость и наполнить свою жизнь и жизнь других людей смыслом.

– А мы, получается, эти дары не осваиваем, не пользуемся ими...

– Да. Вместо того чтобы владеть тем, что есть, мы начинаем искать многочисленные возможности, не реализуя то, что нам уже дано. То есть у нас есть кисточки, краски, палитра, холст, а мы начинаем бегать и искать, на чем бы рисовать: «Может, на стене? Или на камушке? Или на доске? А может, фреску сделать? А может, не краской, а мозаикой? А может, попробовать что-нибудь другое?..» В результате мы экспериментируем всю жизнь – и после нас ничего не остается.

– Вопрос телезрительницы из Екатеринбурга: «У меня два вопроса. На ектенье мы молимся и просим христианской кончины живота нашего, безболезненной, непостыдной, мирной, и доброго ответа на Страшном Суде Христовом. Что касается безболезненной и мирной кончины – это понятно. А что значит непостыдная кончина? Если можно, объясните на примерах.

Второй вопрос – в продолжение разговора об ограничении возможностей. Мне 66 лет, я уже не могу так часто ходить в храм, как хотелось бы. В паломничество – тоже не могу; в крестные ходы – тоже. То есть немощи и ограниченные возможности чисто физические. Посоветуйте, как свою жизнь немного углубить, изменить, чтобы не уйти совсем в быт, а стремиться к горнему, имея такие ограниченные возможности?»

– Что касается возраста, то возраст старости для того и дан, чтобы человек, уже вырастив детей, отработав свой рабочий срок, мог теперь подумать о вечном. Собственно, этот возраст благодатный в прямом смысле слова: благодать довела нас до этого возраста, наша кончина не стала внезапной, чтобы мы настроились и подготовились к уходу из этой жизни, теперь сосредоточившись на Боге.

Была очень благочестивая традиция у наших предков: достигая возраста, подходящего к шестидесяти годам, когда все уже было налажено, дети выросли, они оставляли всё и уходили в монастырь. Для них это было важно: они понимали, что суетная социальная жизнь важна, хороша, но этого мало; надо собрать себя воедино и подготовиться к встрече с Богом. И они уходили в монастырь. Например, Петр и Феврония, Кирилл и Мария: это же не какие-то уникальные люди; они уникальны тем, что их канонизировали в силу известных обстоятельств. Но таких людей, которые вот так уходили в монастыри на старости лет, были сотни, тысячи.

Если Вам нужен пример, образец – всегда думайте о блаженной Матроне. Она очень редко бывала в храмах, находилась дома, но это никак не помешало ей стать святым Божиим человеком. На самом деле таких женщин и в XX веке, и в XIX веке было немало, просто не все они канонизированы. Жития блаженной Матроны вполне достаточно, чтобы как-то выстроить свою жизнь.

Что касается непостыдной кончины, мы все после смерти встанем перед лицом Бога, перед лицом Христа. И очень важно стоять перед Ним, не будучи в стыде. Причем стыд (в прямом смысле этого слова) – это ведь наше состояние, это нам стыдно. Это наше внутреннее ущербное состояние, обличение нашей совести в том, что мы действительно сделали что-то недостойное.

Меня в свое время поразил такой эпизод из жития великомученицы Варвары, который я читал, будучи еще молодым человеком: ее обнажили, а она не стыдилась. Юную девушку, невинную, раздевали на глазах у всего народа. Казалось бы, она должна была просто впасть в ступор, в отчаяние – она же стоит на позорище всего народа! А ей не было стыдно, потому что ей нечего было стыдиться. Вот это меня тогда поразило: как так? Это уже неестественная реакция. И это поразило не только меня. Это поразило народ, который, вместо того чтобы глумиться над опозоренной раздетой девушкой, вдруг увидев, что она не стыдится своей наготы, ужаснулся – люди поняли, что она невинна. И это привело ко Христу больше человек, чем воззрение на терпение ею пыток. Люди умели это оценить.

Так вот, стыд – это наше внутреннее чувство; нам будет стыдно стоять  перед Христом. Не Он будет нас обличать, но наша совесть будет обличать нас так, что нам будет стыдно поднять на Него глаза. И, прося кончины, мы просим, чтобы стыда у нас не было, чтобы Он очистил нашу совесть; чтобы кончина наша была такой, что нам не стыдно было бы стоять перед Ним и смотреть Ему в глаза. Чтобы перед отходом к Богу у нас и покаяние было, и примирение со всеми людьми, и с Ним. Чтобы нам дано было время на очищение души и совести, чтобы мы смогли взойти к Нему и посмотреть на Него непостыдно.

– Вопрос телезрительницы из Москвы: «Мы знаем, что Господь и намерение целует. С другой стороны, сказано, что благими намерениями выстлана дорога в ад. Помогите, пожалуйста, разобраться».

– Просто надо додумать это до конца. Намерения Бог целует, Он их приветствует, но если намерения благие, а никаких дел не последовало? То есть человек хотел, но не сделал; подумал, что надо сделать, но не сделал – вот этим он и мостит себе дорогу в ад. Бог приветствует намерения человека, дает благодать на эти намерения, а человек, вместо того чтобы реализовать свои намерения, ничего не делает.

Как в притче Иисуса Христа. Отец сказал одному сыну: иди и сделай то-то. Сын сказал, что пойдет, но не пошел. Другому сыну сказал: иди и сделай то-то. Сын сказал: «Не пойду», но пошел.

Христос видит, что у нас есть намерение, и радуется ему. Если дальше за этим намерением идет действие, поступок, то человек получает благодать: Господь помогает осуществить намерение, и оно перестает быть только намерением и становится поступком.

А бывает, что намерение так и остается только намерением. То есть Бог откликается на намерение, но человек дальше намерения не идет, таким образом, не делает добра, того блага, которое задумал и которому порадовался Бог. То есть фактически человек игнорирует не только собственное намерение, но и радость Бога в ответ на это намерение. Бог показывает, что Ему приятно намерение, откликается на него, но человек дальше этого не идет. Естественно, это дорога, которая уводит от Бога.

– Батюшка, как повлиял телеканал «Союз» на Вашу жизнь? Она как-то изменилась?

– Да, изменилась. На то, что я сижу здесь в священническом облачении,  повлиял телеканал «Союз». Наш владыка (другой сказал бы, что бывший владыка, но для меня он всегда владыка) митрополит Кирилл (теперь он митрополит Казанский и Татарстанский), который рукоположил меня в священники, открыл мне однажды тайну. Мы были с друзьями, в том числе с отцом Евгением Попиченко, в Верхотурье, владыка рассказал, как все произошло. Однажды он включил телеканал «Союз» (представляете, митрополиты тоже включают телеканал) и увидел мою передачу. И он говорит (буквально цитирую): «Я понял, что человек сидит не в том облачении. Надо срочно с этим что-то сделать». И по возвращении в Екатеринбург (он в Москве смотрел передачу, находясь там по делам) он стал делать то, что считал нужным в этом отношении, меняя мою «форму одежды». Поэтому «Союз» сыграл ключевую роль в этом переломном моменте моей жизни.

– Батюшка, хочу сделать акцент на такой информации. У вас на YouTube есть свой официальный канал, он называется «Официальный лекторий отца Константина Корепанова». То есть у людей есть возможность смотреть Ваши программы не только на канале «Союз», ожидая очередной встречи в эфире, но и другие материалы. Там много лекций, выкладываются проповеди...

– В основном пока проповеди. Что касается лекций, там пока лекции по труду Исаака Сирина «Слова подвижнические».

– Никаких регистраций, всё в открытом доступе, и любой желающий может посмотреть?

– Да.

– Вопросы можно где-то задать?

– Да. Честно сказать, я не знаю, как работает эта система, этим занимаются специальные люди. Я этим не занимаюсь, я просто сижу и беседую с людьми. Кто-то по собственной воле снимает это на камеру, кто-то по собственной воле выкладывает это в Интернет, на этот канал. Но мне через специальную программу приходят вопросы, которые люди задают через сайт, через этот канал на YouTube. Вопросов достаточно много, в день порядка шестидесяти.

– Каждый день?

– Да, каждый день. Бывают вопросы, на которые можно ответить за две минуты, а бывают вопросы, на которые отвечаешь час, потому что они требуют развернутого ответа. И это не богословские вопросы (таких практически нет), это вопросы человеческой боли, человеческих недоумений, сомнений, поиска. Люди хорошие, они понимают, что не они одни пишут (я только один раз услышал возмущение человека о том, что не ответил ему сразу), что образуется очередь, поэтому отвечать получается не сразу. Я очень благодарен за терпение людей: они ждут, что рано или поздно им ответят. Редко бывает, что вопрос теряется. В целом я всегда стараюсь отвечать.

– Вопрос телезрительницы из Севастополя: «В православной литературе написано, что нам заповедано молиться за врагов наших, за обижающих нас, ненавидящих нас. В другом месте написано, что когда мы молимся за врагов своих, то как бы собираем горящие угли на их головы. У некоторых верующих спрашивала об этом, они не знают, как это понять: то ли это наказание на них, то ли что. Скажите, что это означает».

– Надо попытаться относиться к этому проще. Есть заповедь, чтобы мы молились за тех, кто нас обижает. Это заповедь; и если мы не будем за них молиться, нам ни за что не сохранить к ним благорасположения и уж тем более никогда не стяжать любви к ним. Если мы не стяжем любви к ним, мы погибнем.

Подумайте: если мы молимся за человека, который не просто случайно обидел нас, а продолжает нас обижать, это же не может остаться безнаказанным, с точки зрения Бога. Христос молился за людей, Его распинающих, и говорил: «Отче, не вмени им греха сего. Прости им, ибо не ведают, что творят». Но они же были наказаны. Кто-то из них покаялся и стал христианином, но большая часть из них была наказана, потому что они совершили заведомо неправедное действие. Это не значит, что Христос, молясь за них, хочет их страданий; это они своим упорством по отношению к кроткому человеку собирают себе гнев Божий, собирают себе наказание Божие.

Так и мы: мы молимся за людей, нас обижающих, и не хотим их страданий. Но если они, видя нашу любовь, смирение и кротость, продолжают нас ненавидеть и положение нисколько не меняется, то они собирают себе гнев Божий, потому что безнаказанно, бессердечно, жестоко издеваются над человеком, который ничего им не сделал. Это же не просто грех, это смертный грех; особенно если это делается в отношении сироты, например, или вдовы. Поэтому это объективная реальность; они собирают себе угли на день Страшного Суда.

Это не значит, что они здесь уже будут наказаны и никакого поворота нет. Часто такое бывает, что праведник под их ударами гибнет, и до них вдруг доходит, что они убили святого человека. И многие из них раскаиваются в содеянном, и те угли, которые они собирали себе своими действиями, становятся пламенем, что испепеляет ту внутреннюю неправду, которая была в их душе. А для тех людей, которые не раскаиваются в содеянном, угли их неправедных действий становятся тем, что зажигают для них огонь вечного суда.

– Вопрос телезрительницы из Екатеринбурга: «Отец Константин, хотелось бы подойти к Вам на исповедь. В какие дни и в какое время это можно сделать?»

– Мне даже страшно говорить, учитывая охват телеканала «Союз». Но вообще я принимаю исповедь в Свято-Троицком соборе в среду. Я служу вечернее богослужение (обычно оно длится до 18:30), после этого принимаю исповедь. Если кто-то хочет исповедоваться – среда, вечер.

– Батюшка, спасибо Вам огромное. Помогай Господь в Ваших трудах и служении. Надеюсь, еще обязательно здесь увидимся.

– Я тоже надеюсь, что увидимся. Потому что радость встречи – это всегда преддверие большой встречи всех нас в Царстве нашего Бога. Как говорил апостол Павел, нет большей радости после богообщения, как утешиться с братом своим общей верой.

Ведущий Тимофей Обухов

Записала Нина Кирсанова