Беседы с батюшкой. Как быть в современном мире искушаемым, но неискушенным

– Соблазны, искушения – явление амбивалентное. Христос говорит, что соблазны должны прийти. И тут же говорит: горе миру от соблазнов. То есть это плохо, но они должны быть. Самое первое искушение Адама в раю должно было быть для того, чтобы Адам получил славу, вошел в уготованное ему Царство, вошел в более близкое общение с Богом и в праведности своей стал непоколебим. Этого не произошло. Но Бог не запретил змею ползать по раю, потому что этот змей сделал другое дело: он показал, что во вполне процветающем Адаме, вполне святом, замечательном, сотворенном без порока человеке, завелась червоточина; она вышла наружу, обличилась, стала ведомой Адаму в первую очередь, и начался очень долгий путь возвращения его к Богу.

Если бы это было однозначно плохо, то змей никогда не нашел бы Адама. Бог допустил змея. Если бы Адам любил Бога, то эта любовь обнаружилась бы. Адам делал вид, что любит Бога, но обнаружилось то, что он не любит Бога. Так разве это плохо? Человек думает, что он любит Бога, но случаются обстоятельства, которые показывают: нет, ты Бога не любишь. И человек задумывается: значит, я должен Его любить. Вот и всё.

Сама суть, онтология соблазна в том, чтобы человек узнал о себе то, чего он иначе узнать не может. Когда я беседую с людьми на определенную тему, скажем, в отношении покаяния или любви, рассказываю такой эпизод. Человек живет со своей женой 20 лет. У них замечательные, хорошие отношения. И он говорит: «Я люблю свою жену». На каком основании ты решил, что любишь свою жену? Ты ради нее страдал, терпел? Ты ради нее боролся с чем-то самостным, эгоистичным? С чего ты решил, что любишь? Может, ты сохраняешь эти отношения просто потому, что тебе хорошо, приятно? Вовсе необязательно, что должна прийти женщина, которая попытается тебя соблазнить; может произойти что угодно: например, жена заболеет. Ты будешь за ней ухаживать, когда она будет немощной? Или если у нее случится пароксизм какой-то страсти, ты будешь ее так же любить?

Любое искушение испытывает нас на предмет верности, долга, верности своему пути, верности своему слову, верности Богу. Сталкиваясь с искушением, мы узнаем о себе правду, узнаем, какие мы на самом деле. И в силу этого мы можем принести покаяние. Соблазн, с которым я боролся и который победил (или боролся и проиграл), показывает мне меня самого, и у меня есть возможность покаяться, исправиться, возлюбить и взыскать любящего меня Бога.

Поэтому, с одной стороны, горе миру от соблазнов – они соблазняют людей. С другой стороны, соблазны должны прийти, потому что они помогают понять себя. Это общий абрис ситуации, это про амбивалентность соблазна.

Иоанн Лествичник говорил, что лучше грешник кающийся, чем праведник, не имеющий нужды в покаянии. Праведник никогда не падал, он не знает себя; подлинных соблазнов он не встречал, стало быть, неизвестно, что в нем, потому что он не испытан. Или другие слова: неискушенный – не искусен. То есть опыт приобретается именно тогда, когда ты борешься с соблазном. Если сидишь на печи, то с тобой ничего не происходит: ты никуда не падаешь, но никуда и не идешь; ты не обретаешь Бога, не живешь с Богом, не познал Божию любовь, потому что Он тебе, строго говоря, не нужен – у тебя и так все хорошо.

Сущностная характеристика соблазна тем не менее важна в отношении христианина, твердо стоящего на ногах. Когда воин посылается в бой, то, встречаясь со своими противниками, он познает, насколько он могучий воин, познает свои слабые места. Либо  гибнет как герой, либо возвращается посрамленным и приобретает некий опыт борьбы. Это одно дело. И совсем другое дело, когда в бой бросают крестьянина от сохи, или мальчишку, которому пять лет, или женщину, которая никогда ничего не держала в руках, кроме кухонного ножа, и говорят: идите и сражайтесь; если погибнете – значит, плохие воины. Это же будет дикость! Это будет совершенно бесчеловечно, это будет зло, потому что в бой посылаются люди, о которых заведомо известно, что к бою они не готовы.

В этом смысле в том и состоит общественная роль Церкви... И не только Церкви. Нормальное, здоровое общество на том и должно стоять, что в мире много искушений и соблазнов, но мы должны оградить от этих искушений и соблазнов немощных, слабых людей. А сейчас говорят: пусть сам выбирает. Ну давайте загрузим на детский портал игры или порносайты, мол, нормальный, хорошо воспитанный человек справится. Ну а если невоспитанный, не справился – что ж теперь... Так нельзя делать!

Родители, отцы, духовники, Церковь, гражданские институты общества и в целом государство всегда стоят на страже, на защите немощных людей, которые еще не окрепли, не научились, не умеют сопротивляться злу, соблазну, коварству, хитрости. Мы их защищаем. Эта охранительная функция Церкви имеет непреходящую ценность. Церковь всегда стоит на защите немощных членов общества от соблазнов. Она понимает, что должны прийти соблазны, они придут к каждому в свою меру и в своем возрасте, но мы должны оградить тех, кто к встрече со злом, ложью, лукавством не готов. Мы купируем развитие лжи, лукавства, разврата, злобы человеческой, чтобы этого не произошло.

В наше время остро стоит проблема, как бороться с соблазном, потому что на человека обрушивается такое количество соблазнов и искушений, что даже бывалому, опытному, искушенному человеку справиться очень и очень непросто. С одной стороны, надо бороться. Но, с другой стороны, ты один против огромного количества соблазнов, ты не чувствуешь поддержки брата, не чувствуешь поддержки общества, тебе не на кого опереться. Ты видишь вокруг только совращенных, упавших, лежащих под гнетом, не устоявших перед соблазном людей.

Древние отцы, говоря о людях будущих времен, говорили: они награду получат большую, чем мы, хотя мы справились со всеми соблазнами, а они не справятся ни с одним, но награду получат большую. Они осознавали, что нам бороться с соблазнами значительно легче – нас защищает от них огромное количество общественных и церковных институтов и просто большое количество сражающихся людей.

Я своим студентам всегда рассказываю один и тот же эпизод (меня это поразило в свое время) из воспоминаний Вениамина (Федченкова). Он, сын священника, приехал в Курск поступать в гимназию, и произошла какая-то неувязочка с документами (заявление заранее не подано, с возрастом проблемы, надо было некоторые вещи утрясти). Он подал заявление, но сказали, что надо заручиться поддержкой, сходить в собор, в консисторию. Короче, нужно было собрать какие-то бумажки, что занимает 2–3 часа. И он описывает, что за эти 2–3 часа на улицах маленького Курска второй половины XIX века он встретил пять святых людей. То юродивый какой-то ему что-то предсказал, то бабушка благословила, сказала, что он будет архиереем; соборный протопоп за него помолился, благословил, и молодой Федченков весь растаял от благодати. Еще где-то кто-то за него помолился, к монаху, старцу какому-то зашел. И все это походя, пока 2–3 часа бегал по Курску. Он не специально куда-то заходил, а просто на улицах, на перекрестках встречал этих людей. Бабушка идет и говорит: «Стой, иди сюда. Ты поповский сын, я же вижу. Архиереем будешь, только вот этого не делай…»

Вот такой был русский город второй половины XIX века. Какие были монастыри! Какие были священники, которые потом пойдут на голгофу! Вениамин (Федченков) стал архимандритом в двадцать с небольшим. Сейчас бы засмеялись: мол, посмотрим, что с тобой будет. Ничего особенного; он стал нормальным святителем в самое тяжелое время, потому что у него была база. А у нас ее нет. Поэтому нам труднее сопротивляться. Но тем дороже наша борьба оценивается Богом, тем выше наша борьба в Его глазах.

Что касается вопроса, как бороться с соблазнами, здесь очень важен один момент. Исаак Сирин пишет, что всякий человек, который не осуждает и омывает ноги братьям своим, никогда благодатью не будет оставлен. То есть соблазны есть, но благодать тебя не оставляет с ними наедине. Ведь мы же молимся Богу: «не введи нас во искушение», то есть не дай соблазну быть соблазнительным в наших глазах.

Я семинаристам всегда говорю (потому что это определенная опасность), что девушка наглая и бесстыдная может совратить кого угодно. Но мы надеемся, что она не придет к нам, минует нас. Потому что нормальный человек не способен сопротивляться бесстыдству, ему очень трудно. И мы молимся Богу: «не введи нас во искушение», чтобы Он не дал соблазну иметь над нами власть, чтобы те соблазны, которых мы боимся, к нам не пришли. Если мы при этом будем омывать ноги братьям (семинаристам в семинарии, священникам), не в буквальном смысле слова, а жалеть, утешать, помогать, заботиться об окружающих нас братьях и сестрах и никого при этом не осуждать, Бог не отдаст нас тем врагам, которых мы боимся, тем соблазнам, которых мы страшимся.

Второй совет. В 1991 году я прочитал книгу, и мне на всю жизнь запал этот совет, я никогда не разочаровался в его силе. Преподобный Пимен Великий сказал: тот, кто обвиняет себя самого, везде устоит. Если случилось с тобой что-то нехорошее (поскользнулся, соблазнился, что-то с тобой сделалось), обвини себя сам. Скажи: «Да, я виноват, я слабый, немощный, не надо было этого делать, не надо было сюда идти, вестись на это. Я виноват». Ты упал, но дальше не катишься.

Все мы грешники, все грешим; стало быть, поддаемся на соблазны. Важно, чтобы этот соблазн не покатил тебя вниз по наклонной плоскости, когда уже не за что ухватиться, зацепиться и ты падаешь все ниже, ниже и ниже и не знаешь, как остановить этот процесс. Ты упал – обвини себя: я виноват; не она меня соблазнила, не правительство, которое публикует такие рекламы, не сосед, который включил звук на полную мощь. Никто другой не виноват, я виноват: я слабый, немощный, я соблазняюсь. Вот и все. Ты упал, лежишь, но можешь встать и пойти дальше; не катишься вниз.

Это совет преподобного. Меня всегда умиляет, что отцы на самом деле знают греховную природу человека так, как мы ее не знаем. Они не просто пришли в монастырь и стали святыми (Пимен, Антоний или Макарий); они боролись со всеми этими соблазнами, причем боролись в самом сердце зла, боролись с тем, кто стоит за всеми этими соблазнами. Они знают, как враг действует и как соблазняет. И знают, как вставать после падения, что делать, чтобы не падать, чтобы враг не одерживал над тобой победу.

Если мы эти советы хотя бы запомним, они нам очень помогут.

– Главное в борьбе со всеми страстями, уловками, как мне кажется, – научиться доверять и доверяться Богу. Как этому научиться? Потому что очень часто, когда что-то случается, тебя обуревают чувства – и ты не думаешь о молитве, думаешь о чем-то другом...

– Если бы человек научился этому деланию, никакой трагедии не было бы,  мы жили бы в другом мире. В том-то и беда, что делать этого человек не умеет. Не умеем потому, что мы родились в мире, в котором не было веры. Не то чтобы вообще не было, но вокруг нас ее почти не было, нам неоткуда черпать опыт. Мы не этому учились в садике и школе, мы даже не этому учились, когда переступили порог храма. Кому-то повезло – он увидел святого молящегося священника. А кому-то (и таких большинство) не повезло, они не встретили таких людей и не знают, как сопротивляться соблазнам. Человек верит фактам.

Например, был пост, молодой человек зашел случайно к другу. У того вечеринка, и он просит остаться. Отказывать вроде некрасиво, нехорошо. Налили стопку, другую. Колбаса, закуски. Девушки. Всё закрутилось, завертелось... До самых страшных грехов не дошло, но человек страдает от того, что все так произошло: напился, наелся, не смог соблюсти пост. Он страшно мучается от этого, и ему кажется, что Бог его оставил.

Если бы Бог оставил, он бы там не только в блуд впал, но сделал гораздо больше зла. В том-то и дело, что Бог его не оставил, Бог просто показал ему его немощь, слабость. Но человек этого не знает, ему кажется, что Бог на него разгневался и оставил его. Так думает каждый человек после падения, потому что у него нет опыта, он не знает, что Бог не бросает человека только за то, что тот съел мяса или на кого-то накричал. Отец не бросает своего ребенка среди бандитов только потому, что ребенок съел колбасу в неурочный час. Но опыта жизни с Богом у человека нет, он не жил среди святых и этого не знает.

Все искусство в том и состоит (и об этом писали святые), как сохранить доверительные отношения с Богом тогда, когда кажется, что все разрушилось. Это опыт, который необходим человеку. В сущности, все дело в мысли. У каждого человека есть какой-то опыт общения с Богом, иначе бы он не находился в Церкви, не каялся иногда, не плакал и не молился. Человек знает, что Бог его любит, и знает, что Бог ему помогает, – у него есть этот опыт. Но потом происходит нечто: скорбь, уныние, падение. И человек из этой пучины отчаяния и уныния, в которой  находится, должен помыслить: Бог был со мной? Был. Он мне помогал? Помогал. Он любит? Любит. Пришел грешников спасти? Да. Он никогда не отвергнет грядущего к Нему? Нет. Господь сказал: Я с вами во все дни до скончания века. Всё. Какие вопросы? Он со мной. И уныние проходит, печаль отходит, и ты снова стоишь в вере.

Это простое действие мысли, но это и называется стоянием веры, это и есть вера. А мы сразу раскисаем, унываем и позволяем мыслям говорить: нет, я Ему не нужен, Он меня забыл, Он от меня отвернулся, Он меня не любит; буду жить один, что ж теперь сделаешь, насильно мил не будешь... То есть человек позволяет мыслям, порожденным ветхим человеком или откровенно внушенным сатаной, который по жизни клеветник, овладеть собой, увлечь себя в плен. Стоит только сказать себе: «Подожди, Бог сказал и обещал совсем другое, Он был со мной, Он меня вытащил, когда я был грешником; нет, Он меня не бросил», – и всё, ты стоишь на ногах, вся «пыль» вокруг тебя рассыпалась, ты плачешь и идешь к Богу, зная, что Он тебя не отвергнет, потому что Он это обещал.

Вот навык борьбы. Сама суть борьбы должна быть прежде молитвы, раньше покаяния, когда мы, упав (потому что забыли о Боге или понадеялись на себя), встаем и говорим: ну и что?..

Если я веду ребенка за руку и он споткнулся и упал, я же не бросаю его в грязи, но поднимаю его. Если я, лукавый и плохой отец, так делаю, так неужели Бог не делает так? Просто мы не верим и протянутую руку не принимаем, мы позволяем мрачным мыслям ввергнуть нас в мрачное настроение. Если бы мы всегда возвращали себя к вере!.. Ведь это просто сделать, потому что благодать от нас не ушла. Мы видим это по Давиду, который совершил страшные грехи, но благодать его не покинула, он как был с Богом, так и остается. И слова 50-го псалма мы постоянно твердим, это исповедание нашей веры: Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отними от меня. Это говорит Давид, согрешивший в сто раз хуже, чем мы, тем не менее Бог его не оставил. Бог ждет, когда человек осознает это и покается.

Просто мы, люди обездоленные, выросшие в обездоленное время, среди обездоленных семей, не имеем опыта любви. Если бы у нас был опыт безусловной любви!.. Например, у меня во всех местах, куда обычно падает взгляд, висят фотографии моего отца. Он умер три года назад. Я знаю любовь своего отца. Я знаю, что если приду к своему земному отцу и скажу: «Пап, слушай, я накосячил. Такое сотворил!», он скажет: «Ладно, всякое бывает. Давай решать, что будем делать». Так если мой отец, обыкновенный человек, не святой, поможет, не оттолкнет, то неужели Небесный Отец оттолкнет? От этой мысли я чувствую, как внутри все сразу встает на места; я правильно подумал о Боге.

Но, знаю, не у всех есть опыт безусловной любви отца и матери, не все испытали этот опыт. А о безусловной любви Бога они только читали и вовремя эти слова вспомнить не могут. Некогда Сергей Иосифович Фудель написал, что надо заучивать короткие фрагменты Нового Завета наизусть. Он пишет, что в лагере ими жил. Молиться трудно, начинаешь по памяти воспроизводить обетования Христа из Евангелия и чувствуешь, как выпрямляется душа. И ты можешь молиться, потому что снова веришь, но не во тьму, тебя окружающую, а в Бога, Который везде с тобой.

– Продолжая вопрос о доверии Богу, я хотел бы спросить, согрешает ли человек, который после крещения продолжает корить себя за грехи, которые сотворил до вхождения в Церковь? Можно ли такое поведение назвать недоверием Богу?

– Здесь накладывается несколько условий, несколько закономерностей, если хотите. Во-первых, по правилам человек перед крещением должен совершить исповедь. Он не просто погружается в купель, он отвергается своих грехов, которые должен знать, сознавать и отвергнуть в таинстве Исповеди. Так должно быть, так прописано. Любой взрослый человек приходит на крещение через исповедь. Он не просто отрицается сатаны, «всех дел его, и всех аггел его и… служения его», но конкретно называет грехи, которыми грешил, и говорит, что так больше делать не будет. Если этот момент прошел, тогда грехи, которые человек совершил до крещения, обычно его не мучают.

Если этот процесс не свершился, то грехи очистились, но они мучают человека. Купель омыла его от греха, но корень греха, безбожное, противящееся Богу «я», творящее эти грехи, не успокоилось, не исцелилось. И вот это напоминание совести о прежде совершенных грехах толкает человека на то, чтобы он пошел на исповедь и рассказал про это. Тогда дверь закроется, и эти грехи не будут мучить.

Есть и третий пласт (такое тоже бывает): человек и исповедовался, и крестился, и омылся, и просветился, но он, как Вы сказали, не верит Богу, он малодушный. И напоминание о прежде совершенных грехах – это обличение его совести в том, что он в прощающую, милующую благодать Бога так и не поверил. Он крестился, но в Бога, во Христа не верит. И пока не поверит, грехи его будут мучить; они реально ничего не значат после крещения, но они свидетельствуют о его неверии.

– Нередко среди православных слышишь такое выражение: я же не Сергий Радонежский, не Серафим Саровский. И далее вывод: раз я не святой, значит, и нет смысла что-то делать. Все идет так, как идет – и слава Богу! Но ведь должно быть дерзновение для духовной борьбы, какой-то труд над собой, благодаря которому человек может стать лучше. Так ведь? Как человека убедить, что нужно бороться?

– Апостол Павел в Послании к Евреям пишет: поминайте наставников ваших… и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. То есть он призывает, чтобы мы подражали вере тех, у кого учимся. Если для нас преподобный Сергий – значимый человек и мы любим его житие, то наше сердце свидетельствует нам о том, что мы должны подражать его жизни. Если для нас Серафим Саровский открыт и нам притягательно его житие – значит, мы должны подражать его жизни.

Конечно, мы не можем уйти в монастырь, особенно если женились и у нас есть семья; мы не можем взять на себя подвиг безмолвия. Но ведь дело не в этом. Действительно, принести тот плод веры, который принес Серафим, мы не сможем (если не дано будет нам свыше), но подражать-то ему мы можем. Например, как он относился к братьям-монахам до того, как ушел в безмолвие? Он всегда старался всех утешить и развеселить. Не поэтому ли ему явился Христос, шествующий по воздуху (что стало поворотным моментом в его жизни), что он старался всех утешить, чтобы у всех было хорошее, доброе расположение духа и настроение? Или, например, последние годы он встречал всех фразой: «Радость моя!» Наши слова, обращенные к другому, не произведут, конечно, того эффекта, который производили слова преподобного Серафима, но радоваться человеку, стучащему в дверь, мы же можем. Если мне не так радостно, тогда я пойду к иконе преподобного Серафима и попрошу: «Отче Серафиме, я – не ты, но я очень хочу радоваться, как ты, каждому человеку, который стучит в мою дверь. Научи меня этому». Если человек будет так говорить – научится.

Если человеку нравится житие праведного Иоанна Кронштадтского, но он не священник и у него нет возможности сохранять девственные отношения с супругой, потому что уже пятеро детей, то всегда можно подавать каждому просящему хоть копеечку. Или, например, попить чай с человеком, который этого не заслуживает. Это и будет подражанием подвигу, вере этого святого человека.

По поводу отговорок... У Симеона Нового Богослова есть слова, что самой величайшей ересью нашего времени стало утверждение, что нам недоступны подвиги, которые совершили древние святые. Это ложь, ересь, потому что Христос сказал: Я с вами во все дни до скончания века. Сказано апостолом:  Христос вчера и сегодня и во веки Тот же. Это мы не так верим, не так любим. И то, что мы не Серафимы, не Сергии, – это не оправдание наше, а укорение нам. Они-то ведь тоже были люди.

Когда Серафима Саровского спросили (он тогда не был еще прославлен, хотя был известным старцем), почему сейчас мало святых, он сказал: мало кающихся, вот и мало святых. Если бы мы, глядя на подвиг святого, начинали плакать и просить Бога о милости и снисхождении, то, может быть, преподобным Сергием или преподобным Серафимом не стали бы (да и ни к чему в наше время), но приблизиться к Богу, несомненно, смогли бы и были бы утешены Им и Матерью Божией.

Ведущий Сергей Новиков

Записала Нина Кирсанова