Архипастырь. "Епископство: власть или служение?". Епископ Скопинский и Шацкий Питирим (Творогов)

(В расшифровке сохранены некоторые особенности устной речи)

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает епископ Скопинский и Шацкий Питирим (Творогов).

– Тема сегодняшнего разговора: «Епископство – власть или служение?» Святые отцы говорят, что без епископа нет Церкви. Это действительно важнейшее служение, которое тем не менее для обыкновенного прихожанина совершенно неведомое и незаметное. Кто же такой епископ?

– «Где нет епископа, там нет Церкви» – авторство этих слов приписывают и священномученику Киприану Карфагенскому, и священномученику Игнатию Богоносцу. Действительно, епископ – глава той епархии, которую он возглавляет. С греческого языка это слово переводится как «надзиратель, деспот», в славянской редакции можно услышать: «князь церковный». По большому счету это отец. «Архипастырь» – значит «главный пастырь». Он пастырь и над мирянами, и над священниками.

Епископ делегирует свою священническую власть священникам, и они могут служить. То есть без него они не могут совершать свои служения. Без него не могут совершаться таинства Церкви. Одно из которых и есть священство. Церковь не может существовать без епископа. Это ключевая фигура. У него много обязанностей и ответственности, но и, конечно, много прав. Если сравнивать это с каким-то светским устроением, то это абсолютная монархия. В духовном смысле монархия – это абсолютная ответственность.

– В Древней Церкви епископа выбирал народ. Как в сегодняшнее время становятся епископами?

– Сейчас, конечно, народ не выбирает епископа напрямую. Но народ из своей среды сначала выдвигает студента какой-нибудь семинарии или академии. Этот человек получает образование, епископ должен быть достаточно образован. Паства, церковная община, готовит кандидата. А дальше уже все совершается по благословению священноначалия. Патриарх проводит собеседования, а Синод все утверждает. На епископство может выдвинуть кандидата другой епископ или духовное учебное заведение. В зависимости от нужд Церкви. Жизнь Церкви меняется со временем. Много было всяких практик, сейчас вот такая.

– Чем занимается епископ?

– Чем он только не занимается. Как надзиратель он является администратором. Но плохо, если епископ только администратор. Он должен быть архипастырем, то есть и проповедником, и миссионером, и педагогом. Учительство очень важно. Оно должно проявляться не только в виде проповеди, но и как педагогическая научная деятельность.

У епископа много обязанностей. И все епископы разные, у всех свои способности, дарования, таланты. Кто-то реализовывает себя в социальном служении, кто-то в миссионерском, кто-то в большей степени ученый и занимается педагогической деятельностью или возглавляет семинарии, академии. Господь знает, у кого какие таланты.

Я сам с этим сталкивался. Например, я все думал, для чего учился в филологическом вузе. Я его окончил в начале 1990-х, когда все рухнуло и филологи были вообще никому не нужны. А когда поступил в семинарию, то понял зачем, ведь для архипастыря одно из главных дел – это проповедь. Вот зачем я учился – чтобы свободно, хорошо говорить проповеди. Все потом пригождается. Главное, встать на этот путь – правильно определить, какое у тебя призвание, и все твои таланты будут реализовываться. У епископов разные склонности, дарования. К чему имеешь призвание, талант, то и надо развивать. Именно на этой ниве ты больше всего принесешь пользы.

– Епископство – это власть или служение? Что доминирует в труде епископа: права или обязанности?

– Плохо, если епископство – чисто власть. Конечно, эта власть есть, но, например, она меня тяготит. Я человек не властный по своей натуре. Конечно, в труде должно быть больше служения. Это важно. Деятельность архиерея, пастыря и называется служением. И если архипастырь, то и служение архи, то есть в большей степени, чем священническое.

Власть тоже нужно применять. Без нее будет анархия. Как бы нам ни хотелось быть добрыми, это неправильно. А часто это желание быть добрым происходит от безволия или от гордости, когда ты хочешь всем нравиться и чтоб тебя все любили. Когда ты начальствующий, нужно готовиться к тому, что тебя далеко не все будут любить, и надо применять власть особенно там, где есть какие-то нестроения, иначе ты за них будешь ответственным. 

–  Какие особенные сложности и искушения есть в епископском служении?

– Самое первое искушение – власть. У епископа абсолютная власть в его епархии. И если он еще по натуре властный человек, то может принести людям много страданий и даже искалечить человеческие души, психику. Нужно сдерживать свои властные порывы.

В епископском искушении обостряются все страсти. Например, если у тебя страсть к деньгам, к сребролюбию, то снова здесь получается большой соблазн, ведь вся церковная казна в твоих руках. И так с любой страстью. Поэтому епископ должен быть непорочным, очень хорошо испытанным человеком. Когда получаешь абсолютную власть и над тобой нет никого, кто мог бы тебя контролировать, ты должен это делать сам, и все страсти, которые таятся в твоем сердце, обостряются, появляется очень большая опасность пуститься во все тяжкие. Епископов испытывают; чтобы им стать, обязательно нужны рекомендации. И епископ должен постоянно испытывать сам себя и свою совесть. Когда мы произносим наречения епископа, все со страхом и трепетом подходят к этому. Они понимают: над тобой никого нет, теперь только ты сам можешь себя контролировать. Конечно, у них обязательно есть духовник, есть Патриарх и Священный Синод, но гораздо больше шансов пасть. Епископам нужно быть очень осторожными и непрестанно молиться.

Помощь Божия идет колоссальная. Если сравнивать со своим священническим служением, могу сказать: когда становишься епископом, тебе просто даются эти дары. Ты ощущаешь их в епископской хиротонии гораздо более полно, чем в священнической, и уж тем более в дьяконской. Ты понимаешь, что эти дары не твое, это не твоя способность понимать, как нужно поступить, благословить и что сделать. С первых же дней, когда ты назначаешься на какое-то послушание, ты знаешь, что нужно делать. И думаешь: «Откуда это? Ведь раньше у меня таких способностей не было, я всегда как-то сомневался, был неуверенным, а теперь всегда есть четкое осознание того, что нужно делать». Это дается от Господа в таинстве епископской хиротонии. Это здорово. Главное, чтобы это понимать и не навязывать ничего своего. Нужно исполнять именно волю Божию, понимать и чувствовать, как Господь тебя вразумляет. Все это обретается в молитве. Сложных случаев бывает очень много, но начинаешь молиться, и тут же приходит мысль и уверенность, что поступить нужно вот так.

– Вы были епископом на существенно разных кафедрах. Вы служили в Таджикистане, а теперь служите в Скопине. Отличаются ли формы, методы на каждой кафедре или есть какая-то схожесть? Где территориально Вам было проще нести послушание?

– У меня была очень необычная первая кафедра. Миссионерская территория, Таджикистан. Ты находишься в окружении инородцев. Но первая кафедра – это как первая любовь. По канону должна быть одна кафедра, первая и последняя. И, конечно, у меня особое отношение к Таджикистану, к своей душанбинской и таджикистанской пастве.

Да, там действительно было миссионерство, но не в том смысле, как мы привыкли. Мы не занимались миссионерством среди таджикского местного населения, среди титульной нации, потому что это запрещено законодательно. Это было невозможно сделать. В каком смысле миссионерство? Сохранять нашу русскую общину, которая там есть. Создавать русский мир вокруг островков русскости, а это как раз наши православные церкви, которые там находятся. Их всего шесть. Самая большая община и церковь, в которой каждый день совершается служба и евхаристия, – это душанбинская. И там нам это удалось – создать русский мир. Мы там жили очень компактно, камерно. Меня до сих пор тянет в Таджикистан, не могу забыть свою первую любовь и, наверное, никогда не забуду.

Там приходилось общаться на самом высоком уровне, исполнять какие-то представительские обязанности. Это тоже миссионерство, когда ты общаешься с высокопоставленными людьми, дипломатами, военными. Там находится самая крупная российская база за границей.

И в то же время ты свидетельствуешь перед инородцами, мусульманами об истинности православной веры. Исламская религия очень внешняя. И там обращают внимание именно на внешнюю сторону нашей религии. Не понимают, что у нас внутри, да и не хотят особо в это вникать. Смотрят, как мы одеваемся, особенно женщины, как себя ведем, трезвые ли мы.

Первые проповедники в Таджикистане были во второй половине XIX века, когда Средняя Азия входила в состав Российской империи. Как правило, миссионерами посылали выпускников Казанской духовной академии. Она была ориентирована на миссию. Был известный миссионер Н. П. Остроумов. В Ташкенте он увидел, в каком плачевном состоянии там находятся русские. Мужчины, как и сейчас, пьянствуют, и в канавах валяются пьяные. Он понял, что здесь говорить о Христе нельзя. Ведь мусульмане судят по внешнему. И если русские так себя ведут, значит, у них религия неправильная. Они до сих пор так судят. Если наши женщины одеты как блудницы, они считают, что это нас так Библия учит.

А если они видят, что мы кормим неимущих, оказываем материальную помощь, то начинают задумываться. «А у нас этого нет», – говорили они мне с сожалением в мечетях. Вот это настоящая миссия и есть. Мы ничего не делаем, а просто занимаемся социальной работой. Она и становится мощной миссией. Они смотрят, общаются с нашими священниками, со мной. Когда таджикистанский президент общался с владыкой Викентием, один внешний вид владыки произвел на него такое сильное впечатление, что он выказывал ему восхищение. Он видел чистоту глаз владыки, видел, что перед ним святой человек. Они очень хорошо это чувствуют. Они чувствуют благодать очень остро, потому что у них ее нет.

Я с этим тоже сталкивался. Мне было их очень жалко. Мы даже не понимаем, в каком они состоянии находятся. Мы привыкли к благодати, ведь у нас везде благодать. Особенно люди Церкви, мы просто дышим этой благодатью. А у мусульман ее нет. На Пасху мы ходили в крестный ход, а водитель, садовник и некоторые другие работники у нас были мусульмане. Мы кропили всех святой водой, и на них немного попадало, и они чувствовали благодать. Причем они как-то убегают от святой воды, им кажется, что это плохо, если она на них попадет.

Был у меня один сотрудник, которого с трех лет мучил бес. Он не мог спать по ночам, бес его душил. И так он жил больше 20 лет. И как-то случайно, когда я кропил святой водой, несколько капель попало на него. И все прошло, он стал спать спокойно. Потом просил побрызгать его еще. Таких случаев очень много было в Душанбе. Приходят, молятся, просят помощи, даже прикладываются к иконам, хотя это им запрещено. О Таджикистане я могу много говорить, можем записать много передач только об этом.

А в русской епархии есть своя специфика. Вроде тут одни россияне, а значит, все должны быть верующими, но процент ничтожно мал. Получается, что здесь-то и нужна миссия. Ты должен приводить этих людей в Церковь. И насколько это трудно, оказывается! С каким большим трудом люди идут в церковь... Даже сейчас. Казалось бы, сейчас пандемия, СВО, многих забрали на фронт, а количество прихожан увеличилось? Совсем немножко. Сколько еще нам нужно скорбей, жертв для того, чтобы люди вернулись в храмы? Очень сложно. Нужно проповедовать и проповедовать. Здесь я этим занимаюсь гораздо больше, чем в Таджикистане. Я проповедую на каждой службе.

И видишь бабушек, какую-то уходящую, подспудную Русь. Но будущее-то не в бабушках. Они никуда не деваются. Все думают, что бабушки умрут – и церкви закроются, православие прекратится. Нет. Эти женщины, которые в молодости в церкви не ходили, становятся бабушками и на старости лет приходят. Но это плохо, когда ты приходишь в Церковь лишь на старости лет. Плохо, когда Церковь старая, пожилая. Она должна быть молодая. У сербов не так. В Грузии не так. Даже на Украине не так. А у нас молодые, особенно мужчины, стесняются ходить в церковь. Они считают это слабостью.

Сейчас на фронте молодые мужчины приходят к Богу. Офицеры, которые приходят сейчас с передовой, говорят, что там нет атеистов. Там мужчины становятся верующими. И сейчас большая надежда на то, что эти воины будут приходить и станут педагогами, как стали ими фронтовики после Великой Отечественной войны. Современная молодежь, которая уже ничего слушать не хочет, не воспринимает ни вас, ни нас, никого, может быть, послушает их, потому что они будут в авторитете, ведь они знают такое, что ни вы, ни я не знаем, мы на фронте не были. И в них будет эта сила, их слова будут с властью. Это будет очень важно. Они могут эту ситуацию изменить. Им не надо отчаиваться. Даже те воины, которые будут слушать нашу передачу, которые уже пришли, может быть, инвалидами, могут стать великими педагогами.

Господь не просто так все это попускает и в их личной жизни тоже. Он оставил им жизнь, они не погибли. Они должны идти в молодежную, подростковую среду и там проповедовать. Это великая миссия. И тогда Россия начнет преображаться изнутри. Это очень важно. Нам нужны не только военные победы на фронте, нам нужны внутренние изменения, внутренняя мобилизация. Церковь возлагает большие надежды на фронтовиков, которые вернутся.  

– Вопрос от телезрителя Владимира: «Расскажите, как освящаются антиминсы. И в честь какого святого освящают престол? Бывает, что освящает сам архиерей, а иногда по его благословению священник, который будет там служить. И как бороться с переживаниями: молитвой Иисусовой или читать псалмы?»

– Антиминс помазывается миром. Есть архиерейский чин освящения храма. Туда вкладывается частичка мощей, которая тоже помазывается миром. И надписывается. Надписывается, как правило, заранее. А престол освящается во время освящения храма точно так же: после крестного хода помазанные миром мощи вкладываются под престол. Как узнать, какие мощи? В тех престолах, которые были освящены недавно, обычно пишут на антиминсе. Пишет архиерей, какие мощи туда вложены. Последнее время мы берем из Патриархии мощи священномученика Владимира Четверина. А под престол какие мощи? Надо спрашивать у священника или у архиерея, который освящал храм, – он может помнить, какие мощи. Есть храмы, которые давно были освящены; если нигде это не записано и не сохранилось каких-то архивных документов, нужно знать, что мощи есть, мощи мучеников и в антиминс, и в престол вкладываются.

Когда престол освящается архиерейским чином, то совершается больше священнодействий: престол обвязывается с четырех сторон крестообразно веревкой. Когда иерею благословляют освящать престол – там все проще. Лучше, конечно, когда освящено архиерейским чином. Собственно, совершать литургию можно и на антиминсе. Это часто делают, когда есть антиминс с мощами, особенно когда куда-то выезжают, например, на природу с миссионерскими поездками. Или новомученики наши, когда находились в стесненных обстоятельствах, когда храмы были закрыты. Служили где-то на домах, на антиминсе. Такая практика тоже есть. Но нормальная церковная практика, когда ничего этому не мешает: литургию совершают на освященном престоле.

Второй вопрос был о том, как молиться, когда тревога. Когда тревога, молиться можно по-всякому. Молитва и есть молитва. Как вы больше привыкли молиться, как вам больше нравится – так и молитесь. Можно читать акафист, можно читать канон Божией Матери, можно просто читать 90-й псалом, можно Иисусову молитву, когда вы, например, в дороге и у вас с собой ничего нет. Главное: приобрести мирный дух. Как вы этого достигаете? Можно пойти на службу.

Нас очень огорчает, что сейчас пошла такая тенденция: люди перестали ходить на вечерние службы. А вот там как раз вы успокоитесь. Потому что литургия – это одно устремление к Богу. Я говорю, что не нужно на литургии поминать вслух, читать записки о здравии и упокоении, особенно когда выходят несколько священников и, перебивая друг друга, начинают долго-долго читать вслух эти записки. Это нарушает строй литургии. Записки, которые мы подаем на литургии, поминаются на проскомидии, вынимается частичка и потом погружается в Чашу со словами: «Отмой, Господи, грехи всех поминавшихся Честною Твоею Кровью, молитвами святых Твоих». А литургия – это один молитвенный вопль к Богу – вопль благодарения, славословия Бога.

Молитва на литургии очень возвышенна, к ней мы должны подготовиться как раз вечерней службой. Вот там вся содержательная часть богослужения, поэтому пропускать вечернюю службу нельзя. Сколько я про это говорю: на вечерней службе мы одеваемся в брачные одежды, чтобы явиться на пир Христов... И как раз, когда мы не были на вечерней службе, когда мы не оделись, не облачились в эти брачные одежды, мы уподобляемся евангельскому человеку, который явился на брачный пир в небрачной одежде. Что с ним произошло? Было сказано, что его связали и выбросили туда, где будет плач и скрежет зубовный. Правильно? Это очень опасно. На вечерней службе молитесь, слушайте песнопения прекрасные, славословия. И там вы как раз успокоитесь. В церкви многие успокаиваются.

Сейчас многие тревожатся по поводу военной спецоперации. Здесь тоже надо уповать на Бога, нужно делать добрые дела. Открывается возможность творить добрые дела, помогать беженцам, помогать обездоленным (их сейчас очень много), делать сборы. Нужно себя реализовывать. А если мы запремся у себя в доме или в квартире и предадимся унынию, печали и бездействию, тогда нам ничего не поможет. Здесь нужно действовать. Всегда из уныния, из депрессии человек выходит каким-то действием, работой, активностью. Как хотите: хотите – молитесь, хотите – идите на службу или деятельно помогайте ближнему своему.

– Вопрос от телезрителя: «Вопрос из Евангелия, повесть-притча. Господь через пророка Давида говорит: всяк человек ложь. Естественно, истина. Потом говорит: не надейтесь на царя, на князей… И так далее. Я хочу спросить по поводу медицины. «Надейтесь только на Бога». Кровоточивую Господь исцелил в одно мгновение. Если я буду только Господа просить об исцелении телесном, душевном, права я или нет? Я нигде у отцов не найду этого объяснения».

– У отцов есть объяснение. Мы не должны отвергать медицину ни в коем случае. И обязательно должны молиться. Одно другому не мешает. Поэтому и молитесь, и обязательно прибегайте к помощи врачебной. И всегда так было. Ведь у нас же есть святые врачи, очень много святых врачей. Это и великомученик Пантелеимон, апостол Лука тоже был врачом. «Врач возлюбленный» его называет апостол Павел. Много врачей, много целителей. Косма и Дамиан. Много у нас в Церкви врачей. Поэтому нельзя это отвергать. А вот если мы будем отвергать врачебную помощь и надеяться только на Бога – так мы искушаем Бога. Здесь уже мы согрешаем, потому что мы как бы дерзаем. Мы же должны сначала от людей помощь принимать.

«Не надейтеся на князи, на сыны человеческия» – это о другом, это не о медицинской помощи. Это о том, о чем говорил святитель Иоанн Златоуст, о диаконисе Олимпиаде. Она была ему очень преданным духовным чадом, была очень богатая и свое состояние расточила на помощь бедным, она помогала целым Патриархатам, помогала огромному количеству людей и даже обнищала. И когда Иоанна Златоуста гнали, она впала в страшное уныние, такая была жуткая несправедливость... Она была очень благородной, и святитель Иоанн тоже был благородной души. Два благородных существа, которых связывала  очень высокая духовная дружба... И вот Олимпиада впала в уныние. Есть знаменитые письма Иоанна Златоуста к Олимпиаде. Обязательно найдите их и почитайте, они есть в Интернете. Как он утешает ее, как нахваливает... Человека можно хвалить только тогда, когда он впал в уныние.

Обычно мы считаем, что когда хвалим человека, то приносим ему духовный вред. А вот когда человек в унынии, то можно похвалить. Иоанн Златоуст говорит Олимпиаде: «Хватит гоняться за тенями. А именно такая помощь человеческая. Надейся только на Бога. А Бог помогает в самый последний момент, когда уже надежды на людей не осталось». Вот в каком смысле мы не должны надеяться «на князи, на сыны человеческия». В то же время мы людей тоже не отвергаем. Сначала Господь дает людям оказать нам помощь. Если люди нам ее не оказывают, то в последний момент приходит на помощь Сам Господь. Вот этого последнего момента надо обязательно дождаться.

– В древности епископ был знаком каждому христианину, общины были небольшие. Как в современном обществе стать епископу ближе к своей пастве? Мы знаем, что архиереев не так много.

– Это от епископа зависит. Можно же, когда у тебя и маленькая паства, как у меня в Душанбе, запереться у себя, раздуться в своем величии и ни с кем не общаться. Можно, когда у тебя и огромная паства, быть доступным. Я говорил сейчас про вечернее богослужение. Когда вечернее богослужение заканчивается, у меня стоит десять человек, каждый из них может подойти и со мной пообщаться свободно, времени много, я никогда никуда не тороплюсь. После литургии уже, конечно, нет: стоит уже полный храм, там только успеваешь благословить. Ходите, люди, на вечернее богослужение, там вы можете как раз с епископом, когда он уходит, пообщаться и поговорить. Можно записаться к епископу на прием. Это бывает правда не так просто, потому что епископ часто занят какими-то своими административными или другими послушаниями. А лучше всего участвовать в каких-то епархиальных проектах, вот тогда вы будете с епископом постоянно. То есть это будут миссионерские, социальные проекты – опять же проявлять такую активную позицию свою. И тогда вы будете все время общаться с епископом, может, даже станете его духовным чадом. А если ничего не делать, в церковь просто заходить и уходить, то, конечно, у вас очень мало шансов пообщаться с епископом.

– Существует ли в современном обществе запрос на общение с епископом?

– Это надо общество спросить. Знаете, как часто бывает: кто хочет общаться с епископом очень настойчиво? Люди психически нездоровые. Я с этим тоже сталкивался. Я даже боялся объявлять время приема, потому что придет один ненормальный, второй ненормальный... Я стал бояться, потому что столько тебе наговорят, что потом голова переполнена.

– Они ждут утешения.

– Да, они ждут утешения и отнимают у тебя огромное количество времени. У меня это было в Душанбе даже не с нашей паствой. Ко мне приходили студенты исламского университета доказать истинность ислама и неправильность христианства. Я с ними общался три часа. Причем я им говорю, а они мои аргументы не слушают, просто замыкаются, слушать не хотят. Наши люди тоже часто приходят. Тут надо смотреть. Кто-то из духовников Троице-Сергиевой лавры говорил, что на любой духовный вопрос можно ответить за пять минут. И вот эти длинные беседы, когда даже духовник бывает неопытный, его только рукоположили, заливается соловьем, на исповеди у него очередь стоит, а он дорвался до паствы – это хорошо, такое рвение. Но когда ты помолишься, достаточно пяти минут на любой вопрос ответить. А у нас часто бывает так, что особенно женщины одинокие привязываются и начинают все свои недоумения высказывать, им хочется просто поговорить. Или пожилые люди – им тоже не хватает внимания. Тоже надо со вниманием к этому относиться, особенно к пожилым людям. Но тут нужно иногда уметь сказать «нет», как-то ограничить их. Чтобы в случае с пожилыми не обидеть их, а с молодыми женщинами надо иногда и резко сказать, чтобы у них это не переходило какую-то грань, – здесь тоже есть такая опасность.

– Какие вопросы Вам чаще всего задают миряне, если им удается с Вами пообщаться?

– Вот как сейчас, разные задают вопросы, их даже не запомнишь. Вопросов много, когда общаешься и на духовную тему. Часто спрашивают, как я стал верующим, всегда ли я был верующим, где я жил. Личные вопросы всех интересуют. «Как молиться?» – спрашивают. У меня один мальчик спрашивал: «Как Иисусову молитву читать?» Духовных вопросов бывает мало, в основном какие-то житейские.

– А на кого из великих епископов Вы равняетесь? На кого из них Вы хотели бы быть похожим?

– Мой любимый епископ – святитель Феофан Затворник. Я не просто так оказался в Скопинской епархии, потому что мощи святителя Феофана в Вышенском монастыре, который находится в Скопинской епархии. Моя кандидатская диссертация тоже была по святителю Феофану, по его проповедническому наследию. И, конечно, когда я достаточно хорошо изучил его как личность, его жизнь, я понимаю, что очень много в чертах характера у нас схожего. Мне очень нравится совершенно противоположный архиерей святитель Филарет Московский, а также святитель Иннокентий Херсонский.

Знаете, у меня такая всеядность не только по отношению к епископам, но и по отношению к писателям и поэтам, русским классикам. Я люблю всех. Меня спрашивают: «Толстой или Достоевский?» У меня и Толстой, и Достоевский. Единственное, что я могу сказать: сначала Толстой, потом Достоевский, хронологически. Сначала Толстой, а Достоевский – ты должен как-то подрасти до него. Но всех люблю читать. Так же и святители: у каждого свое. Интересно найти, чем этот святой прославил Бога, потому что у каждого есть индивидуальность, как у всех нас. И нам тоже важно каждому определить: чем мы можем прославить Бога. Каждому человеку, мирянину, даже самому последнему грешнику.

Вот смотрите – Мария Египетская. Чем она прославила Бога? Тем, что она свою греховную жизнь обратила в величайший подвиг. А кто у нас отнимает в наше время такую возможность? Сколько у нас сейчас блудниц, сколько наркоманов? Пожалуйста, используй свой греховный опыт как удобрение и бери на себя добродетели противоположные и становись подобной Марии Египетской, становись подвижником, обращай это все во славу Божию. И это зло, великое зло, которое ты совершил в своей жизни, может претвориться в величайшее добро; и ты сам поможешь таким же людям, которые одержимы такими же страстями. Я, например, никогда не употреблял наркотиков, хоть и окормляю реабилитационный центр «Трезвое дело»  в  нашей епархии, езжу туда, люблю туда ездить, потому что там настоящие люди, им нужна помощь. Я люблю людей, которые борются с грехом, которые прямо битву ведут, мне очень интересно с ними общаться.

Я вижу, как они борются, как это им помогает. Здесь настоящая жизнь, здесь дыхание Духа, ты это чувствуешь. С такими людьми мне интереснее бывает иногда. Даже интереснее, чем в Московской духовной академии со студентами было… А тут идет такая битва за душу! И когда ты можешь помочь словом, делом – вот это действительно настоящее архипастырское (в том числе) служение.

– Давайте ответим на вопросы, которые нам приходят. Вопрос от Ирины: «Что такое младостарчество? Как не попасть в сети младостарцев?»

– Младостарчество – это когда человек ведет себя  как старец, когда он приводит людей не ко Христу, а к себе. Это сразу видно. Когда человек не имеет духовного опыта и выдает себя за какого-то великого – за прозорливца, молитвенника, у которого нет смирения. Причем он внешне может быть очень смиренным на словах, но все это проявляется, когда ему скажешь резкое слово, покритикуешь, сразу его смирение куда-то денется: где любовь, где чего? Только один вопросик неудобный задай, и сразу смирения никакого нет. Это очень опасно. И попадают обычно к младостарцам те люди, которые ищут себе в духовники старца: «Я не могу к простому священнику ходить, мне нужен старец». Когда такое стремление есть, во-первых, у нас старцев-то уже не осталось, потому что в современном мире непосильный груз для старца… На моей памяти, что в Троице-Сергиевой лавре творилось у отца Наума в его приемной, какие толпы там собирались... Они бы несли этот груз, если бы их слушались. Ведь никто их не слушается. Сидят, отнимают у старца время, здоровье и силы. Он скажет то, что нужно делать, а люди не делают. Пойдут к одному старцу, к другому старцу, «спрошу у этого батюшки, потом спрошу у этого батюшки». Даже иногда бывает, что у батюшки спрашивают, а потом идут к старцу, им не нравится, что говорят батюшки на приходе. Потом старец им говорит то, что они хотят. А почему? Старец-то вроде духоносный. А потому, что Господь ведет старца в безумие именно по твоему неправильному поведению, ты неправильно делаешь. Ты можешь задать свой вопрос любому священнику, каноническому священнику, помолившись: «Господи, вразуми меня, как спросить, а батюшку – как мне ответить». Обязательно помолиться. И тогда по твоей молитве тебе и батюшка ответит, не надо никаких старцев. Господь открывает тебе. Все очень просто у нас. Но почему-то мало тех, кто хочет это исполнять.

– Действительно ли снять епитимью может лишь тот священник, который ее наложил?

– Нет. Может еще архиерей снять. Бывает, такое накладывают: отлучить от Причастия на 25 лет и так далее. Конечно, священник, который наложил епитимью, и должен ее снимать, но когда епитимья неподъемная, когда у человека какие-то сомнения, он может пойти к правящему архиерею, но архиерей еще может отругать этого священника, который наложил слишком жесткую епитимью. Сейчас люди слабые, на них нельзя накладывать такие епитимьи, которые были во времена святителя Василия Великого. Сейчас нужно к людям относиться все милосерднее и милосерднее, все снисходительнее и снисходительнее, «нисходя к немощам людским».

– Что делать, чтобы молитва была действительно молитвой,  а не просто многословием?   

– Чтобы молитва была действительно молитвой, нужно отгородиться ото всех житейских попечений. В мирской жизни это практически невозможно. У кого чистая молитва была? У пустынников, затворников. Они ни о чем не думали: куда им завтра пойти, какие проблемы на работе, что нужно приготовить, что купить, как им детей отвезти туда или сюда. Когда у тебя много житейских забот – это все молитве мешает. Даже молитвенникам – делателям Иисусовой молитвы. У меня был духовник отец Гавриил, он кавказский пустынник, у него была умно-сердечная молитва там, когда он жил в своей пустыне в горах Кавказа, но когда он приходил окормлять нас, своих духовных чад, он признавался: «Я сразу теряю молитву у вас». Поэтому здесь это неизбежно, но это не значит, что мы должны опустить руки и не молиться, нет. У каждого есть опыт, когда мы просто молимся, у нас бывают посещения благодатные. Но нельзя ни в коем случае пытаться их искусственно вызывать. Здесь есть большая опасность впасть в прелесть. Мы просто должны исполнять свое молитвенное правило добросовестно. Сейчас многие говорят, даже монахи: «Зачем я буду читать три канона и акафист, правило ко Причастию или вечерние молитвы, если все получается у меня наспех, невнимательно?» Нет, вы знаете, это получается, ты заборчик огородил, пусть даже невнимательно. Укоришь себя потом, что невнимательно, но ты дощечку поставил, уже враг через нее не пройдет. А если ты не будешь читать, то у тебя никакой защиты не будет, никакого забора не будет. Враг пришел и тебя разорил, тебя победил. Молиться надо. А уж умиление, слезы даже – это все зависит от Духа Святого.

– Как научиться любить? И что такое настоящая любовь?

– У слова «любовь» много значений. Какая тут любовь нужна? Любить Бога? Любить ближнего? Любить жену? Любить детей? Первая ступень, первый этап: нужно сначала научиться терпеть. Если мы не научимся терпеть, мы и не научимся любить. У нас часто наша влюбленность из-за нетерпения превращается в ненависть. «От любви до ненависти один шаг», именно из-за того, что мы не можем терпеть, не можем терпеть другого человека. И когда, например, живут молодые супруги, что им нужно в первую очередь? Им нужно терпение, уступчивость, как-то от эгоизма отходить, чувствовать другого человека. То есть это уже начинается жертва. Влюбленность быстро проходит, а любовь нужно выстрадать вот этим терпением, уступками, жертвенностью. Любовь – это в первую очередь, конечно, жертвенность. И так же Бога мы должны любить. Должны проходить эти три этапа: раб, наемник и сын. Любовь появляется только на этой последней ступени. Мы никак с вами не перескочим сразу с нижней ступени на верхнюю. Поэтому сначала у нас страх Божий: мы боимся прогневать Бога, нарушив Его какую-то заповедь. Потом мы, когда появляется чувство благодати, помощи Божией, что у нас что-то уже получается, мы начинаем все ревностнее и ревностнее быть. А потом нам уже не нужно никакой награды от Бога, когда сыновняя любовь, мы уже Его любим, как дети своего отца.

Ведущий Павел Денисик

Записали Анна Вострокнутова и Наталья Мухлынина