Архипастырь. Епископ Исилькульский и Русско-Полянский Феодосий

В Николо-Сольбинском монастыре мы сегодня беседуем с епископом Исилькульским и Русско-Полянским Феодосием. Владыка – родной брат игуменьи этой обители: матушки Еротииды. 25 лет назад вместе с ней он пришел сюда, где были руины монастыря, когда-то древнего и процветающего, но в советский период изуродованного, уничтоженного и все-таки возродившегося. Об этой истории длиной в четверть века, когда святитель Николай возрождал свою обитель руками этих людей и множества других, которые приходили на помощь, мы и беседуем с владыкой Феодосием.

– Владыка, 25 лет назад на этом месте была страшная разруха (в том, что касается и архитектуры, и душ людей, которые жили в окрестностях и в этих развалинах). Вы помните, как это было. Мы с людьми разговаривали, и я сама почувствовала, что  без прямого Божьего вмешательства здесь не могло обойтись, чтобы получилось то, что сейчас получилось. Как Вы объясняете чудо, которое здесь свершилось? Это же чудо!

– В нашей жизни ничего бы не было без Божьего вмешательства. Когда мы вчера за трапезой разговаривали с одним удивительным человеком Сергеем Александровичем, который возглавляет большие государственные проекты, знает и политику, и жизнь, и ситуацию, он сказал: «Как матушке все удалось?» Я говорю: «Господь же помог!» А он отвечает: «Так Господь же всем помогает, но почему-то у кого-то получается, а у кого-то – нет». Это правильный вопрос. Господь всем помогает, а дальше – кто насколько старается. Господь всем дает. Но Господь не дает сверх силы. Он ставит человека там, где он может что-то. А если может, значит, ему надо стараться, чтобы у него все получилось. Вот и все! Очень все просто. Но мне еще понравилось, как сказал владыка Феоктист, почему такое сопротивление.

«Прежде чем говорить добрые слова матушке Еротииде по поводу четвертьвекового служения ее здесь, мне бы хотелось сказать несколько слов о той Христовой притче, которую мы сегодня услышали. Это была притча о милосердном самарянине. Эта притча известна. Ее все знают, даже маленькие дети. Все знают, что самарянин – большой молодец, потому что оказал помощь попавшему в беду человеку. Мы знаем из этой притчи, что ближний – тот, кто нам помогает, а нация, вероисповедание или что-то еще не имеет значения.

Но когда мы с вами слышим эту притчу, мы даже приблизительно не может понять ее остроты. Есть такое ощущение, что Господь наш Иисус Христос совершенно намеренно заострял внимание в Своей притче вообще на том, что Он делает. Ведь для нас сегодня самарянин – это почти мифический персонаж, но для людей I века по Рождестве Христовом это был человек, с которым было невозможно какое-либо общение. Это больше чем враг. Это кто-то абсолютно чужой. В сегодняшнем мире мы, наверное, даже не можем подобрать подходящую аналогию. Но мы знаем, что и сегодня есть те группы людей, которые мы стараемся не упоминать, о которых если и можно говорить, то только плохое или вообще молчать. Есть такие люди. Мы стараемся обходить такие острые моменты и не упоминать в добром ключе этих людей.

Но вот Господь для чего-то взял и ввел в притчу в качестве единственного абсолютно положительного персонажа этого самарянина: чужака, врага, того, о ком нельзя было говорить что-либо доброе. Но Он ввел его и сказал о нем добрые слова. Господь мог поступить иначе. Он мог, например, в качестве доброго человека в притче использовать какого-нибудь пастуха, который плохо знает закон, не так, как левит или священник, но у которого тем не менее есть какое-то доброе чувство, он помогает и оказывается ближним. Это было бы понятно. Не было бы такой остроты, не было бы такого возмущения. Но Господь сказал так, как Он сказал. Это не только для того, чтобы Его слушатели запомнили получше, но и для того, чтобы мы с вами поняли одну очень простую вещь: милосердие, помощь другому человеку – это всегда вызов для общества.

Мне думается, не случайно сегодня мы слушали эту притчу, потому что матушка Еротиида здесь не только монастырь восстанавливает, но и помогает людям. Она может много интересного рассказать о том, как помощь другим людям по какой-то причине вызывает агрессию со стороны. Далеко не все понимают и не все принимают такую помощь. Есть много людей, которых это возмущает. Оказывается, милосердие всегда вызывает сопротивление. Это удивительное дело! Кажется, что в какой-то момент можно просто опустить руки и сказать: «Ну ладно! Раз вы так реагируете, я буду себя вести по-другому: тихо, никому не буду помогать, как и вы все делаете. Вы просто спокойно живете, и я так же буду жить».

Но матушка этому искушению не поддается, и я очень радуюсь этому. Я молюсь о том, чтобы Господь давал ей силы и дальше продолжать служение милосердия, памятуя о том, что оно никогда не будет понимаемо и принимаемо обществом. Почему? Да потому, что оно обличает общество. Оно обличает и меня, и многих других людей. Я хоть думаю иногда о милосердии, а есть люди, которые живут совершенно вне этого понятия. Еще раз скажу, что я молюсь о том, чтобы Господь давал матушке сил и крепости, чтобы она долго жила и до последнего своего издыхания несла это служение помощи другим людям».

А сопротивление было с самого начала и до сегодняшнего дня. Только оно видоизменяется, у него разная периодичность, от разных людей, с разных сторон. Но сопротивление не исчезает, и это радует. Ведь если нет сопротивления, нет итога. Итог есть тогда, когда есть сопротивление. Если есть сила, есть сопротивление. Кого у нас не любят? Если человек сильный, самостоятельный, целенаправленный, целеустремленный, знает, что ему надо, и двигается в данном направлении, он сразу враг, жестокий, тиран. У самых сильных есть не только сила, но и обязательно сопротивление. Это обязательный элемент всего того, где есть сильный человек. Это касается и личностей, и мест, и обстоятельств. Если есть сила, то есть и сопротивление. Это сопротивление есть до сих пор. Слава Богу, оно не такое страшное, как бывало. Это обнадеживает. Значит, матушка находится на правильном пути. Это сопротивление дает человеку возможность крепнуть. Вчера показали спектакль про гадкого утенка. Иносказательно там говорится о том, что было здесь.

Фрагмент спектакля:

– Вы видите, какие прекрасные птицы!

– Да, их красоте и грациозности можно только позавидовать!

– А один качнул мне крылом.

– Это лебеди. Я с ними в родстве.

– Кого-то он мне напомнил или показалось?

– Мама, мама! Это я! Твой гадкий утенок!

– Я верила, я верила!

– Не может быть! Это что, тот самый утенок? Кто бы мог подумать! Здесь без чуда не обошлось.

– Да, это чудо! О таком счастье мне и мечталось.

– Но мы же тебя чуть не заклевали! Зачем же возвращаться?

– Чтобы поблагодарить вас. Вы помогли мне стать сильным лебедем.

Этих людей, которые помогают нам быть выносливыми, надо по-настоящему благодарить. Я это говорю не формально. Иногда по-человечески думаешь: если что, я к этому человеку даже не приближусь. Есть такая чисто человеческая мысль. Сколько он сделал, сколько клеветы от него было! А потом думаешь: а зачем я побеждаюсь этим? Нет! Я обязан его благодарить. Иногда мне говорят: если бы не было всех этих препятствий, я многое мог бы сделать. Я бы ничего не смог сделать! Чего только не было в монастыре у матушки Еротииды, у сестер, включая клевету... Когда мы только приехали, сразу начали говорить, что мы не брат с сестрой, а любовники. Чего только не говорили...

Потом, когда начали восстанавливать монастырь, постепенно эти люди, которые это сочиняли, стали невольно отступать. Не от того, что они хотели. Они бы не отступили. Но были такие обстоятельства: кто-то заболел, у кого-то что-то не получилось. А потом и их не стало. Матушка им всем купила дома и выселила с территории монастыря. Можете себе такое представить? Их было человек 50. У нее денег не было, но она это сделала. Они жили в аварийных бараках, которые построило государство на исторической территории монастыря.

В одной комнате с коридорчиком жили дедушка с бабушкой, мама с папой, дети и внуки. Можете представить себе, что там было? Все любили злоупотреблять спиртными напитками. Только один Господь знает, что там творилось. Какое воспитание было в этих бараках? Когда матушка предлагала им дом в Нагорье с огородом, со двором, они говорили, что хотят квартиру в Москве или в Ярославле. Матушка искала людей, которые могли бы помочь выкупить им нормальные дома, потому что там деградация полная. К сожалению, ни со стороны муниципалитета, ни со стороны государства, ни со стороны общества не было никакой помощи, никаких комитетов. Зато когда монастырь начал восстанавливаться, все начали говорить, что ничего не знали, никто их о том не оповестил.

Сюда приехали люди, которых никто не знал, сфотографировали всё и признали разрушенный храм, который легче было заново отстроить, чем восстанавливать, и корпус, у которого уже весь фундамент разрушился, памятником архитектуры, чтобы матушка ничего не могла с этим сделать без их воли. Пока здание и храм разрушались, там висела табличка, что это все охраняется государством, а когда матушка начала все это восстанавливать, архитекторы признали это памятником архитектуры, чтобы ничего нельзя было сделать. Благо, что мы не знали, и третий этаж сделали, где-то расширили, где-то раздвинули, фундамент восстановили, сделали колокольню на фундаменте, где был туалет. Когда уже всё сделали, приезжают и говорят: «Как же! Это же памятник архитектуры». А чего же он раньше не был памятником, когда был туалет трехэтажный и разруха?

Потом началось, что у нас канализации нет, воды нет, этого нет, того нет, то не положено, то нельзя. Так и до сих пор. Но из-за всех этих бедствий матушке приходилось очень сильно молиться, и Господь посылал Своих людей. Через все эти скорби матушка познакомилась с большими людьми, которые возглавляют инстанции по канализации, водопроводу, электричеству. Из-за монастыря были заменены все столбы и все провода от подстанции на участке длиной 60 км! Мощность трансформаторов в два раза увеличилась по всем деревням из-за монастыря. Газ протянули. Бывший губернатор и не знал, что эти места входят в его область.

Матушка дошла до таких кабинетов, чтобы провести газ! Я не озвучу, сколько это миллионов; может быть, триста миллионов, не знаю. Тянули газ километров за семьдесят отсюда, под землей; из Кубринска и по всем деревням, которые по дороге, везде провели газ благодаря проведению газа в монастырь.

То же самое дороги. Дороги были ужасными, на пазике невозможно было ездить. Но матушка нашла ключ, попросила – сделали дороги. И теперь все пользуются дорогами, в том числе и те люди, которые очень много препятствовали восстановлению монастыря. Благодаря тому, что монастырь восстановили, это помогло всем и газом, и электричеством, и дорогами.  Это, конечно, прекрасно.

Если дело Божие, оно не будет без препятствий. Если поставил себе цель делать добро, готовь душу к искушениям, говорит Священное Писание. Это нужно знать и не удивляться. Когда Христос пришел, Он не проповедовал: если будете христианами, будете исполнять Мой закон, то все у вас будет хорошо. Он этого не обещал. Он сказал: «Будете гонимы; если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше, если будете истинными христианами» (см. Ин. 15, 20). Это важно, чтобы соблюдали слово. Когда руководитель или патриарх говорит слово, его все слушают и это делают. А если не слушают, то беда.

Поэтому эти двадцать пять лет – это милость Божия со стороны неба и труды, старания со стороны насельниц монастыря во главе с матушкой. Это прекрасное времяпрепровождение, и это радует. Сейчас все услышали о Сольбе. Раньше говорили: будешь плохо себя вести, на Сольбу отправлю. Это было что-то вроде ссылки. А теперь все восхищаются: «Мы на Сольбе были». Я иногда думаю, что это слишком сильно преувеличено. Но, видимо, Господь попустил и это поношение; и попускает это прославление. Понятно, что это не прославление матушки и сестер – им от Бога будет оценка. Это прославление места, монастыря святителя Николая. Люди, которые хорошо трудятся и служат в его обители Богу, свидетельствуют о том, что они следуют по его стопам. Это важно.

Апостолы говорили: «Господи! И бесы повинуются нам о имени Твоем». Господь сказал: «Не тому радуйтесь, что бесы вам повинуются, а тому, что имена ваши написаны на небесах» (см. Лк. 10, 20). Сейчас люди хотят чудес, хотят отчитывать, бесов прогонять. Это первый признак нездоровости. Никто из наших великих старцев (отец Кирилл, Иоанн (Крестьянкин), Николай Гурьянов) никого не отчитывал. Они очень хотели, чтобы воля Божия через них свершалась, и всё в своей жизни делали для этого. Вот что велико.

Не то велико, что на Сольбу приезжают люди, славят монастырь. Не это главное. Главное, чтобы воля Божия свершалась через людей, которые здесь служат, трудятся, учат и учатся. Вот это ключевой момент, в этом самая большая польза и смысл всего. Если нет воли Божией, то это развитие никому не нужно, это Вавилонская башня. Если все делается по воле Божией, это очень сильно. А если не по воле Божией, то к чему приведет это развитие? Как Советский Союз: так развивались, что в конце концов лопнули. Размешивали молоко с водой; добавляли в хлеб всякое; говорили, что от пятилетки к пятилетке все больше и больше делаем. И воспитывали тщеславие, гордость, воровство и обман. И вот мы сейчас с этим воспитанием живем, к сожалению.

А у Церкви, у людей Божиих, другой настрой. «Господи, сделай нас сосудами Твоей благодати. Пусть мы сделаем то, что Тебе угодно. И чтобы Твоя слава через нас воссияла». Благодать Божия все преображает, и это самое главное.

Можно объединиться и вокруг другого дела, и тоже может быть развитие, и бес может так помочь такому развитию, что мало не покажется. Но это не будет волей Божией. А вот то, что здесь, в монастыре, происходит, это точно воля Божия. Бог всем хочет спасения. Матушка берет в эти приюты людей, искалеченных душевно и телесно, людей заброшенных, забытых, обиженных, оставленных, и дает им любовь, проявляет заботу. Самое главное, она лечит их души. Они потом уходят, оказываются на обычных мирских предприятиях, отходят от благочестивой жизни, но внутри у них остается заложенная капсула, и когда им трудно, они все равно вспоминают Бога, Сольбинский монастырь.

Матушка всем помогает. Потом многие, у кого все удачно складывается, приходят, благодарят. У некоторых не все удачно складывается, и матушка говорит: «Это же мои, я не могу их бросить». Результат всего этого будет на земле. И когда он будет, когда будет невозвратный итог, тогда будет самый большой праздник. Вот к этому празднику должен готовиться каждый человек.

Человек изменчив. Самое изменчивое существо на Земле – это человек. Сейчас он думает так, через две секунды – по-другому; сегодня он поддержит, завтра бросит. И наоборот. Я желаю матушке Еротииде и сестрам не смотреть по сторонам, не отвлекаться на похвалы, потому что это расслабляет. Кто-то из святых (кажется, святитель Иоанн Златоуст) сказал, что хвалящие вас льстят вам. То есть сбивают с толку. Человек, который бежит на ристалище, не смотрит по сторонам, пока не добежит до финиша. Когда он пересечет финишную черту, тогда уже может расслабиться; тогда его все обнимают, поздравляют. Мне кажется, такой настрой должен быть у каждого из нас.

Когда мы с матушкой сюда приехали, мы не знали, что у Бога уже было решение относительно этого места, Он знал, что будет. Мы не знали. Мы шутили, фантазировали, но Господь превратил все это в реальность. И будет еще больше изменений. Сейчас уже наглядно видно (и никто не может сомневаться в том), что процесс принял необратимый характер. Если, конечно, не произойдут какие-то катаклизмы. Но, думаю, этого не будет, святитель Николай не оставит свою обитель. Люди здесь все-таки стараются. Поэтому у этой обители большое будущее. Планы, которые матушка имеет, очень большие. Я удивляюсь ее стараниям. Все-таки человек идет к старости, ей уже за 55, но у нее внутри идет обновление. И слава Богу!

Старцы отец Кирилл, отец Власий, отец Иоанн (Крестьянкин), к которым она ходила, никогда не останавливали ее, они направляли: строй, делай. Если человека остановить, это как бы испортить его идею. Лучше направить: вот так и вот так; и только вперед. Эти благословения, которые вдохновляли, очень много значат. Что можно сказать? Слава Богу за все. Во всем Бог. И все величие, и вся радость, и все торжество, и вся победа – только в Боге. И нет ничего больше.

Если есть польза, нет обмана, вреда – значит, это дело Божие. У каждого человека есть немощи; все мы люди. Каждый может проспать, опоздать и так далее. Но старания ведь есть. Любая из сестер здесь, на Сольбе, готова что-то делать. А Бог любит, когда человек готов делать и не останавливается.

– Владыка, Вы упомянули спектакль о гадком утенке, который мы вчера видели в исполнении театра «На Сольбе». Сильная история получилась, авторам удалось сделать гадкого утенка очень ярким и самостоятельным персонажем. Он не потерялся на фоне брутальных котов или вольных гусей, живущих на болоте, очень ярких персонажей. Казалось бы, в какие-то моменты мы должны были жалеть его; он должен был рыдать и плакать от непонимания общества, от того, что ему негде приклонить голову, ему холодно и голодно. Но он не унывал ни в какой ситуации, он некий смиренный оптимист.

Вы сказали, что это притча о том, какой путь прошла Сольба. Но путь гадкого утенка – это и то, с чем столкнулись вы с матушкой 25 лет назад, когда приехали сюда; матушка как игумения и Вы, ее родной брат, священник...

– Это чисто человеческий вопрос. Первый раз сложно и страшно, второй раз легче, а потом вообще хорошо. Когда матушка приехала на Сольбу, у нее уже был опыт переживания различных трудностей, и немалых. Можно сказать, и в семье, дома мы уже были изгоями, потому что были верующими. С младших классов нас, меня и сестру, таскали по кабинетам директоров, стыдили в классе. Нам приходилось отстаивать свою позицию. Поэтому у нас уже был хороший опыт, как реагировать на уничтожение личности. Это одно.

Второе – это, конечно, молитва. Мы друг за друга молимся, и когда кому-то тяжело, мы все друг другу помогаем. У нас есть матушка Филофея, она была первым примером. Потом мы стали помогать тем, кому тяжело; кто чем может. Мы дружные. Ощущение, что ты не один, многое значит. Мама нам всегда говорила: «Где бы вы ни были, я всегда буду за вас молиться». Общая поддержка и небольшой опыт перенесения таких ситуаций – это уже хорошо.

Ну и мы же не на новом месте. Вчера кто-то сказал очень хорошую мысль, что здесь же святитель Николай. И братья, которые раньше были в монастыре, священники тоже душой радеют за свой монастырь. Здесь жили сестры, которые были гонимы. Многие из них, может быть, имеют дерзновение перед Богом за свои страдания. Они же не могут оставить без молитв свою обитель.

Мы видим ограниченно, а если нам откроется вся картина, то, наверное, захочется плакать от умиления, как все Небесные Силы, все люди, жившие на этом месте, радеют о монастыре. А по-другому и быть не может. Потому что порядочный, верный, благородный человек не может бросить свое родное. А для монахов и монахинь, которые здесь были, это родное место на земле, это их дом, и они не могут его бросить. Я думаю, это очень большое подспорье.

Что основное в жизни матушки и сестер? Молиться, трудиться, верить и идти вперед. А дальше сила подхватывает и тянет тебя. Надо сказать, что с самого начала я не мог помочь матушке деньгами, материально. Но когда некому было служить, я приглашал братьев из лавры, знакомых священников, они приезжали сюда, пели, служили. Службы были красивые. Это тоже вдохновляло.

Местные люди разуверились, что это место возродится. Потому что пять раз начинали, и не получалось. И бомжи, и бандиты тут были. Одну настоятельницу чуть не зарезали, бегали за ней с ножом, потому что она их отсюда выгнала (они за счет монастыря брали лес и продавали). Люди не верили, что монастырь восстановится. И на нас смотрели как на очередную команду: мол, очередные приехали. Потом узнали, что мы молдаване, и говорили: ой, молдаване…

Мы стали думать, что делать. Денег не было. Местные жители в основном по воскресным дням приходили в храм. Шли из окрестных деревень по пять, десять километров пешком. Я предложил: чтобы люди приобрели веру, что здесь что-то будет, надо, чтобы каждую неделю к воскресному дню было что-то новое. Начали с того, что просто помыли окна. Потом повесили занавесочки. Потом начали мыть храм, помыли потолок. И люди замечали, что каждый воскресный день хоть немного, но что-то менялось. И у них появилась вера в то, что здесь может что-то получиться. Потом эти изменения начали замечать москвичи, которые здесь дачи имеют. Они по чуть-чуть начали помогать. И так дело пошло.

Важно не то, чтобы много делать; важно делать то, что возможно. Один человек может делать мало на том месте, где невозможно что-либо сделать, а другой делает много там, где реально можно многое сделать. И у Бога разное отношение к этому. Мы делали то малое, что можно было.

Когда матушка ездила просить что-то для монастыря, я выходил в коридор, потому что не мог слушать эти жалобные просьбы. Но у нее хватало и смирения, и веры. И до сих пор хватает. Я и сейчас стараюсь не участвовать в разговорах с благодетелями, держусь подальше, не вмешиваюсь. Я могу послужить; если спросят – могу сказать свое мнение, не более того. Я стараюсь ни во что не вмешиваться.

Вначале, конечно, когда матушка была больна, я многое на себя брал. Ей было тяжело. А потом я увидел, что она стала сама со всем справляться, и я стараюсь не мешать, там без меня еще лучше. Я не знаю всего и не стараюсь знать, мне это не нужно. У меня своя епархия, у нее свой монастырь. Но мы, конечно, советуемся. Я спрашиваю у нее совета в тех делах, где она опытнее, потому что она чаще общается с людьми. У нее свои вопросы, у меня как у архиерея более церковные вопросы. Мы советуемся, у нас много общего.

– Знаете, что меня поразило? На всенощном бдении, когда привели совсем маленьких насельниц монастыря, какое-то время до помазания они ворковали, лепетали в уголке, где находится матушкина стасидия. И никто на них не шикал, никто не бросал недовольных, испепеляющих взглядов. Все понимали, что детей невозможно чисто механически «сделать потише». У меня сложилось впечатление, что у детей постарше, которые здесь живут и обучаются, при благоговении к храму и службе есть некоторая хорошая свобода. То есть они знают, что их не будут дергать, не будут встраивать в рамки. Ребенку трудно встроиться в эти рамки, но он может в них войти по доброй воле, если проявить к нему любовь и сделать это с мудростью.

– У матушки просто совсем другой подход; думаю, он правильный. В каком смысле? На самом деле до недавнего времени мы терпели. Я, например, люблю тишину на службе. Когда дети заходили, в храме стоял такой гул! Пока они были на помазании, все спокойно терпели, радовались, что маленькие детки пришли в храм. Все переносили это с любовью. Но по мере их возрастания им начали что-то объяснять; не одергивать, а объяснять, что они пришли в храм и нужно стоять тихо. И они начали это понимать. Сейчас у них еще период, когда они стараются, но не всегда могут закрыть рот. Я думаю, будет следующий этап, когда они смогут и это сделать.

То есть здесь не ставятся невыполнимые задачи, потому что это глупо. Задача всегда должна быть выполнимой, иначе ты недалекий руководитель. Невыполнимая задача разрушает того человека, который ее получает. Когда руководитель разумный, он ставит такие задачи и делает такие вещи, которые находят понимание у того, к кому он обращается. И это правильно.

Что толку говорить с пьяным человеком, если он невменяемый? Так и с маленькими. Надо говорить тогда, когда человек это воспринимает. Не надо никого ломать. Созидая, не разрушай.

Я служил в разных монастырях (и женских, и мужских) и многое видел. Чаще всего, простите за выражение, бабская благочестивая злоба. Злоба от ложного благочестия, когда начинают шпынять, стращать. Кроме отторжения, это ничего не даст. Здесь так не делают. Здесь если и делают замечание или вразумление, то продолжают любить и уважать, чтобы ребенок не получил стресс. Ведь маленький ребенок не сможет тебе ответить. А если не сможет, значит, у него внутри затаится обида, и это хуже.

Матушка очень много детям отдает. Иногда она уделяет им даже больше внимания, чем сестрам. Она хочет, чтобы эти дети получили максимум того, что они могут получить сейчас. Сестры уже в таком возрасте, когда всегда воспримут то, что говорит матушка. А маленькие дети растут, и если в процессе роста в них не будет вложено все, что нужно, то это может быть непоправимо. Поэтому матушка очень много об этом думает и очень старается, чтобы этот процесс был сформирован правильно и надежно, чтобы потом не было каких-то необратимых моментов. Я думаю, это правильно.

Кстати, это благословил владыка Викентий. Я был против того, чтобы дети были в монастыре. Говорил: «Матушка, какие дети? Тут все дети». Сестры, которым по 15–16 лет, пришедшие в монастырь, тоже дети. Например, поужинали в 20.00 часов, дальше мы с матушкой разговариваем, строим планы, мечтаем, смеемся. Вдруг я слышу какой-то шум и спрашиваю: «Матушка, а что там слышно через коридор?» Она говорит: «Да это посуду моют». Два часа ночи, а они посуду моют. Нас было-то всего за ужином шесть человек. А они ходят по кухне... Постепенно их учат, чтобы они были толковыми. Это же большой труд.

А владыка Викентий сказал, что хорошо бы, чтобы в монастыре были дети. Если в монастыре не будут воспитывать, то кто будет воспитывать? Потом и в монастыри никто не пойдет. И в семьях нужны люди, не разрушенные душой. И обществу, Церкви, государству нужны полноценные, хорошие, добрые, верные люди.

Здесь много нужно сил. Но, конечно, главное – Божие благоволение и старания матушки и сестер. Хотя на самом деле много людей помогало и помогают. Но матушке все равно этого не хватает, потому что ее идеи не охватить. С другой стороны, многие люди, у которых есть большие возможности, ничего не делают, им ничего не надо, они не думают о том, чтобы помогать колледжу, школе или монастырю. Допустим, человек является президентом какой-то корпорации, он мог бы отдать монастырю сотую, тысячную часть прибыли, и монастырь бы расцвел. Но он об этом не думает. А потом, когда состарился, все потерял, приходит и говорит: «О, я бы мог раньше помочь. Но у меня сейчас немного, я могу дать сто рублей».

Поэтому я считаю, что матушка правильно делает, что просит; может быть, достучится до людей, которые еще имеют возможность и могут сделать что-то полезное для своей души, для своего спасения. Те, кто услышит, – разумные, мудрые люди. А когда у тебя уже ничего нет, ты уже старик или старушка, что теперь вспоминать и говорить: мол, я бы мог... Надо было делать раньше.

Поэтому, конечно, хотелось бы пожелать матушке Божией помощи, сил и людей разумных, способных, имеющих возможности и живущих не только для себя. Христианина, который живет только для себя, только с натяжкой можно назвать христианином. Это эгоизм. Христианин должен гореть и чем-то жертвовать. Меньше себе и всё для других. Вот это христианство. А если всё для себя и ничего другим, то это не христианство, это пародия.

– Владыка, насколько я помню, у Вас со святителем Николаем связана семейная история. Он спас Вашу маму, когда она заблудилась в лесу.

– Нет, бабушку. Она не заблудилась, она хотела заблудиться. У нее началась истерика из-за скорби, что ее сестра и дочка пропали. А там болото; она поняла, что они уже не вернутся. Но про это уже много раз говорили. И у мамы были такие моменты, что она помолится святителю Николаю – и у нее все получается, неразрешимые проблемы решаются. И у матушки Еротииды, и у меня были такие моменты. Я думаю, это не только у нас. Святитель Николай всем хочет помочь, кто его просит. Но мы не всегда просим. Надо, чтобы так достало, чтобы человек по-настоящему о чем-то попросил! Как-то неудобно просить просто так, беспокоить; много просящих, которые, может быть, сильнее нуждаются. А когда конкретно прижмет, тогда по-настоящему просишь. Но таких случаев немного, и это благодаря скорбям.

– Промыслительно, что Ваша мама упокоилась именно в Никольской обители. Она здесь жила как монахиня?

– Она схимонахиня. Она жила в Дивееве, но, видимо, слишком сильно хотела спастись, не рассчитывала силы, трудилась так, что не спала ночами. Игумения Сергия назначила ее гостиничной, и она так старалась, что ночи не спала, днем работала. А потом падала, было давление, она не могла встать. Ее стали возить в медпункт. Когда эти случаи участились, матушка Сергия сказала, что она так долго не проживет, она не знает меры. И матушка Еротиида забрала ее к себе. Здесь в то время уже все было более-менее обустроено, хорошо. У матушки было много знакомых врачей, поэтому, конечно, это был лучший вариант. Для матушки Еротииды было даже больше пользы, чем для мамы. Потому что мама молилась и таким своим участием очень сильно поддерживала...

– В Успенском храме, когда заходишь и поднимаешь глаза вверх, видишь мозаичную икону государя Николая II. Как так получилось? Это же был самый первый построенный храм?

– Это был разрушенный храм, его восстанавливали. Эту икону повесили над входом, когда еще не все было восстановлено и не было даже центрального иконостаса. Отец диакон Димитрий Котов одно время жил в Киево-Печерской лавре, делал мозаики, украшал храмы в пещерах. Сейчас он живет в Долгопрудном. Он приезжал сюда, и ему здесь очень понравилось. В Долгопрудном у него был кружок, они делали мозаику. Потом он и здесь организовал кружок мозаики; у него было 30–40 человек, он учил их делать мозаику. Это монументальная мозаика, как бы аналог иконописи, которая открывает внутренний мир. Монументальная мозаика – она глубокая. Так вот, он этой мозаике учил и сестер монастыря, и детей. Он очень оптимистичный человек. С ребятами любил играть в футбол. Бывало, идут играть – и он запевает: «Богородице Дево, радуйся». Или «Отче наш».

Он всем находил применение: кто более способный, тот клал камушки в мозаике. Тем, кто менее способный, он говорил: «А у тебя получается носить ведра с водой. А у тебя получается носить песок. А у тебя получается подбирать камешки». Он всем находил занятие, в зависимости от того, у кого что получалось. И у всех все получалось, только у одного – носить ведро, а у другого – класть камешки. Он всех вдохновлял. Это была школа не столько мозаики, сколько он всех воспитывал через это, подтягивал...

Долгое время они здесь трудились. И однажды я сказал: «Что они делают всяких цапель, львов? Пусть иконы делают». И они сделали иконы Успения Божией Матери, святителя Николая.

Что касается иконы императора Николая, которая в притворе Успенского храма, то она была сделана одному батюшке на заказ в Долгопрудный. Сделали, но получился неровный овал. Батюшке это не понравилось, он попросил сделать другую икону (это же Долгопрудный, Москва рядом). Так вот, отец Димитрий приехал сюда, показал фотографию этой иконы и сказал: придется эту икону кому-то отдавать. Его супруга дружила с игуменией какого-то подмосковного монастыря и предложила отдать икону туда, а отец Димитрий хотел, чтобы икона была здесь, на Сольбе. Возникла дилемма. Решили посоветоваться со мной, мол, что скажет отец Феодосий. Чтобы никому не было обидно, я предложил: пусть каждый готовит место для иконы императора. Та игумения пусть в своем монастыре готовит место, а мы с матушкой здесь подготовим. И у кого будет более достойное место для императора, тому и икона. Срок был – две недели.

Тогда этот храм только строился, многого еще не было. Часовню быстро не построишь: ни денег, ни людей. В храме поставить – это как-то обычно. И я предложил матушке: притвор сам по себе как часовня. Над входом можно сделать лесенку (на колокольню же подниматься надо), там сделать что-то вроде балкончика, потом повесить колокольчики. А на стене сделать нишу и разместить туда икону. И за две недели это нам удалось сделать; мы напряглись, рабочие всё сделали. Ниша готова, лестница готова, балкончик готов, все красиво. Я рассказал идею, что здесь будет звонница; как часовня императора Николая при храме. А в том монастыре ничего не сделали. В итоге привезли икону сюда и поставили. Император Николай для нашей семьи тоже имеет необычное значение, поэтому я рад, что так получилось...

Ведущая Светлана Ладина

Записали Таисия Зыкова и Нина Кирсанова