Читаем Добротолюбие. 30 мая. Священник Константин Корепанов

31-й абзац:

Демоны нередко наводят на смиренномудрых унижения и поношения, чтобы не стерпя незаслуженного презрения оставили они смиренномудрие; но кто в смирении мужественно переносит бесчестие, тот сим самым возносится паче на высоту любомудрия.

То есть подлинность смирения и проявляется перенесением укоризн, клеветы и поношений от других. Потому мы и опознаем, что действительно смиренны, когда у нас хватает этого самого смирения. А если не хватает, значит, мы не смиренны. Почему?

Подлинное смирение исходит из двух интенций. Первая, когда человек думает: «Я очень плохой. Я хуже всех». Зная свои грехи или состояние своей души, он понимает, что он хуже всех. Он знает, что хуже всех, и потому смиряется. Такой человек не может не понимать: чтобы с ним ни случилось, он этого заслуживает. Ведь если он хуже всех, то, по определению, его нужно шпынять, надо вылечивать от этой «худшести»! А вылечивается это именно тогда, когда его укоряют, клевещут и так далее.

Эту идею нам подает преподобный Иоанн Лествичник, говоря, что человеку тщеславному очень полезно жить среди строгих и очень требовательных братьев, которые будут немилосердны, суровы. И это станет лучшим лекарством от тщеславия. А добрые батюшки и милующие братья не вылечивают душу.

Но если человек действительно считает себя хуже всех или, по крайней мере, считает себя очень плохим, то логично, разумно, естественно, достойно и праведно такому человеку принимать все посылаемое ему, ибо он этого заслуживает. Достойное по делам моим приемлю (Лк. 23, 41), – сказал разбойник, висящий на кресте.

Вторая интенция, из которой рождается смирение, на самом деле более правильная, более чистая и менее соблазнительная – это совершенное послушание Богу. Человек смирил себя перед Богом – буквально смирил себя: стоит смирно и исполняет любое действие, любой приказ, любое побуждение, которое исходит от лица Божьего. Вот это и есть, в сущности, подлинное смирение.

И тогда он тем более должен принять любые случающиеся с ним обстоятельства: если ругают, значит, Бог так повелел; если здесь не любят, значит, Бог так повелел; если клевещут, значит, Бог повелел так ополчиться на него людям – Ему виднее, для чего.

При любой интенции, с которой рождается хоть какая-то степень смирения, человек смиряющийся (и преподобный Нил буквально называет таких людей смиренномудрыми) с неизбежностью принуждается к терпению – у него есть помысел, помогающий ему потерпеть. Но если он не может терпеть, если срывается и начинает защищать себя от клеветы и поношений, значит, он не смирился: у него нет ни того смирения, ни другого. Человек лишь напускает на себя некий вид, некий образ смирения.

Он надевает на себя некую личину либо потому, что ему так нравится, либо потому, что ему так удобнее жить, либо потому, что он таким образом создает определенный имидж в глазах других людей. Причин множество, но ни одна из них не свидетельствует о подлинном смирении.

Человек не смирился, а просто играет в смирение, потому что ему это выгодно по той или иной причине, это приносит ему какой-то бонус. А подлинное смирение исходит из тех интенций, о которых было сказано выше. Поэтому такие искушения и напасти помогают человеку понять, что он еще не стал смиренным.

Кроме того, человек должен потерпеть все обрушившиеся на него поношения, гонения, клевету еще и потому, что он христианин. Апостол Петр в своем Послании так и говорит, что если мы страдаем невинно (то есть если нас обвиняют в том, чего мы не делали), то тогда мы уподобились Христу. И, собственно, к этому Христос нас и призвал: страдать несправедливо, как Сам Он пострадал. То есть, возводясь к такому деланию, мы как бы призываемся Христом к подражанию Ему. Как сказано у апостола Павла в Послании к Римлянам: с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться (Рим. 8, 17).

Для нас эта скорбь есть путь к полному и подлинному соединению со Христом и залог нашего воскресения. А если мы не хотим страдать со Христом, если не хотим разделять с Ним Его крест и обрушившуюся на Него клевету, неблагодарность и непонимание других людей, то мы на самом деле совлекаемся Его смирения, совлекаемся Его благодати. Мы разрываем с Ним отношения, потому что не оказываемся верными Ему – мы не берем крест и не идем тем путем, которым Он нас призывает идти.

Тут важно сказать вот что, и это может послужить утешением, когда нам придется  переживать  различные искушения. Вот на нас клевещут, нас поносят, нас ругают и несправедливо обвиняют. А мы изнемогаем, боремся, мы стараемся защититься, взрываемся, мы нападаем – многое что делаем, кто что... Но мы все-таки пытаемся отстоять свое доброе имя, когда не виноваты, стараемся отстоять свое достоинство, и это тоже вариант реакции на эти события.

Но когда мы пускаемся в это отстаивание своей чести и достоинства, то постепенно понимаем, что это не тот путь. На нем мы впадаем в грехи гораздо худшие, чем те, за которые нас несправедливо и ложно обвинили. Мы начинаем грешить еще больше, и нам постепенно открывается, что мы не захотели или не смогли идти за Христом и оказались в худшем, нежели были, состоянии. Мы понимаем, что оказались неверными Богу.

И вот это покаяние в собственной неверности подобно покаянию Петра, оно подобно покаянию Павла. Пережив свое собственное отступление от Бога, пожелав отстоять свою правду, свое имя, не подумав о том, что Христос этого не делал, мы в конце концов и смиряемся по-настоящему. И тогда перед нами открывается дверь к подлинному покаянию.

То есть и такое поведение человека, который не может вынести незаслуженного презрения, а пытается, оставив смиренномудрие, защищать себя, может быть не гибельным, а спасительным. Для такого человека вся эта самозащита, вся эта брань может стать путем к подлинному смирению. Познав в этой череде искушений и падений, что на самом деле он только играл в смирение, но никогда смиренным не был, человек и сокрушается сильно, и в этом сокрушении обретает подлинное смирение.

32-й абзац:

Изгони изнутри даже и мысль о похвале человеческой, чтоб через то отразить любопоказательный помысел тщеславия, еще прежде порождения его.

Изгони мысль о похвале человеческой. Замечательные слова! Похвала сваливается и приходит даже на людей, живущих в пустыне. Преподобные отцы – и Сергий, и Антоний Великий, и Серафим – не могли и в пустыне спастись от этого внимания и этой похвалы. Уж если даже они, убегая в пустыню и будучи совершенными в смирении, не могли избежать этого, то тем более мы не избежим этого, живущие в миру, находящиеся на всеобщем обозрении. Тем более не смогут избежать этого люди, ведущие какую-то публичную деятельность (преподаватели, священники, врачи, учителя), – они неизбежно попадают в ситуацию, когда их хвалят.  

Если, скажем, праведный Симеон Верхотурский мог позволить себе «роскошь» делать недошитые шубы, то мы зачастую не можем себе такого позволить: не может врач не зашить шов или не до конца лечить сердце. Он «вынужден» делать свою работу качественно, потому что он врач – он должен спасти человека, исцелить его. И за это он, естественно, получает похвалу.

Также не может и учитель нерадиво выполнять свое дело.  Он должен сделать все, чтобы ребенок выучил такой-то предмет, овладел таким-то знанием, а если необходимо, то сдал итоговый экзамен по данному предмету. Иначе будет то же самое: проклят всяк, творящий дело Господне с небрежением (Иер. 48. 10).

Так же и священник, и многие другие люди, так или иначе ведущие социальную, публичную деятельность, не могут оставлять что-то недоделанным, потому что это невозможно. Похвала на них неизбежно обрушивается, и уклониться от нее они не в состоянии – невозможно человеку, живущему в мире, этого избежать. Можно не вестись на похвалу, можно не поддаваться похвале, не реагировать на нее, но самой похвалы избежать нельзя.

Но наша задача не в том, чтобы нас не хвалили. Я знаю одну историю, когда человек, вдохновленный подобными высказываниями (их он не у Нила Синайского, а у другого отца прочитал), сказал: «Я буду делать все, чтобы меня не хвалили!»  Ну, вообще-то это обычно люди, которых в просторечье называют юродивыми; они  избегают человеческой похвалы настолько, что всем делают пакости. И у юродивых это получается, потому что они встают на такой подвиг по благодати Божией.

А если ты не по благодати и не по воле Божией встаешь на этот подвиг, то получается довольно курьезная ситуация, как у этого человека. Он стал делать все то, что не вызывает похвалы: как только его похвалят за благочестивый внешний вид, он тут же начинает носить рвань. Как только его похвалят за то, что он много молится, он тут же начинает бормотать в храме какую-то неразбериху, только бы избежать похвалы.

И вот парадоксальным образом он получил свою похвалу. Его стали хвалить негодные люди. Я подозреваю, что это был Промысл Божий. Они как-то узнали и стали приходить в храм специально, чтобы сказать ему: «Правильно, правильно! Так и надо делать, молодец, наш человек! Мешай богослужению! Правильно, ходи в рванье, обличай этих православных, так им и надо!»

Так, стараясь избежать хорошей похвалы, человек попал под плохую похвалу. Неприятная сторона этой истории: ему понадобилось несколько месяцев, чтобы вернуться к нормальному состоянию, когда он уже понял, что все неправильно. Но его хвалили, и это зацепило! Поскольку он делал это не по воле Божией, его зацепила и такая похвала, и перестроиться и стать снова как все оказалось очень трудно. Это потребовало усилий и ломки, но опыт был замечательный и очень важный. Поэтому надо думать не о том, чтобы нас не хвалили, а о другом.  

А есть еще такая реакция: «Не хвали меня! Не надо!» Но это неправильная реакция, она нездоровая. Похвала, конечно, льстит человеку, она приятна, нам ее приятно слышать. И надо сделать так, чтобы она никоим образом не была приятна нашему слуху. Но, вообще-то говоря, похвала ничего не говорит о нас. И это первое, с чего нужно начать. Какую бы мы ни слышали похвалу, она не имеет к нам никакого отношения.

Похвала свидетельствует о двух вещах. Во-первых, о Боге, Который все делает, – это Его хвалят на самом деле, к Нему все эти слова относятся. Во-вторых, похвала что-то рассказывает нам и о говорящем. На самом деле похвала свидетельствует о том, что у хвалящего независтливое, мирное, доброе сердце, а у меня оно вполне может оказаться и тщеславным, и завистливым.  

Вот, скажем, когда у другого человека успех, нас это цепляет. Колет нас это, и мы ревнуем, завидуем. А человек говорит нам: «Слушай, ты сегодня выиграл конкурс, тебя сегодня наградили. Здорово! Ты такой молодец!» Это говорит о том, что говорящий человек смирен: он не ревнует и не завидует успеху другого. Поэтому, например, преподобный Серафим Саровский, понимая это изнутри очень глубоко, себя всегда считал ниже всех. А всех других называл «Ваше Боголюбие» именно потому, что во всех видел людей, любящих Бога.

Вот приходит человек, ища у меня помощи и совета. Глупо считать, что я какой-то значимый человек. Я же ничего не могу сделать! Бог захочет – через меня даст совет, не захочет – я какую-нибудь глупость ляпну, и человек погибнет. Это вообще не про меня. Но о человеке, пришедшем меня спросить, это точно говорит, что он смирился. Чтобы спросить, он считает себя ниже меня, он смирен и кроток. Он доверяет Богу настолько, что готов выслушать Его волю из уст грешного человека. Какова же вера у этого человека!

Поэтому преподобный Серафим и называл людей «Ваше Боголюбие». Это правда. Человек, к нам приходящий, много говорит о себе. Но это совсем ничего не говорит обо мне. Человек, скажем, сидящий сейчас у экрана телевизора и слушающий эту передачу, несомненно, лучше и выше, чем тот, кто ее делает и кто говорит. Почему? Потому, что он смиреннее! Потому, что он кроток! Слушать всегда труднее, чем говорить, а потому он, без сомнения, смиренный человек. А каков говорящий – это еще надо посмотреть.

Внимательные люди это понимали, они знали, что похвала,  если ей верить, совершенно бестолковая вещь. Потому что это то же самое, что верить миражу. А похвала ничего обо мне объективно не говорит, она говорит только о Боге, любящем нас, и о смирении и любви того человека, который нас хвалит.  

Но чтобы это все понять и принять, человек как раз и должен иметь некое противоядие от похвалы. Чтобы не приписать похвалу себе, чтобы трезво относиться к происходящему и не обольщаться похвалой, человек должен отвергнуть само желание похвалы. Еще до того, как его похвалят, он должен понять, что похвала не имеет никакого отношения к его личности, что она совершенно бессмысленна и непродуктивна и, таким образом, совершенно ничего не значит.

Надо, чтобы человек, живущий среди людей, имел как бы внутреннюю прививку от похвалы, чтобы внутри у него было совершенно четкое, выстраданное, точное убеждение, что в похвале нет никакого смысла, никакой объективной основы, что она просто есть, но применять ее к себе нет совершенно никаких оснований, никакого смысла.

А вот тот, кто желает похвалы, непременно ее найдет, непременно ее услышит, и она непременно его обольстит. Но чтобы иметь прививку от похвалы, чтобы научиться ее сразу отсекать, сразу отвергать и не принимать к сердцу совершенно, возненавидев ее заранее, нужно освоить определенное внутреннее дело, дающее нам силу и защищающую нас от похвалы. Какое это дело?  

30-й абзац:

Кто слезами обнаруживает душевную немощь, тот не будет высоко думать о трудах своих.

Кто познал свою немощь, свою слабость, познал свой грех и свое бессилие быть хотя бы сколько-нибудь порядочным и честным человеком (тем более кто познал свое совершенное бессилие хоть что-нибудь благое сделать ради Христа, кто совершенно убежден в своем окаянстве, бессилии, немощи, грехе и плачет об этом постоянно), тот будет иметь защиту.  Ибо это состояние плача о своей немощи и своих грехах и способно сохранять человека от любой похвалы.

Если же человек не плачет, не сокрушается, не познал свои немощи и не знает своего бессилия, своего греха и полной невозможности выбраться без Бога из состояния этого греха, то он, конечно, будет принимать похвалу: «Ну, я же этого достоин!»

Когда же ты познал это о себе, ты плачешь. И поскольку это познание постоянно углубляется в плач, то похвала просто не сможет достигнуть сердца такого человека. Даже если превознести его до небес, он и тогда будет понимать: «Это не ко мне. Я-то знаю, кто я. Это все о Боге, про Бога. Слава Ему!» Он не говорит этих слов, это было бы лицемерно. Он просто знает это.

Конечно, и в этом случае надо трезвиться, но все же покаяние и сокрушение, выражаемое в слезах, защищает человека как бы броней, от которой отскакивает любая похвала.

Записала Инна Корепанова