О религиозных экстремистах

— У меня вопрос про ИГИЛ. С экранов телевизоров нам постоянно говорят, что это просто террористическая организация, что она признана в России террористической, но никто не объясняет, что это на самом деле такое. Ведь религиозный терроризм существовал в принципе всегда, но он впервые принял такие масштабы, когда целые государства становятся пособниками этой структуры, и, как сообщает телевидение, уже около 70 процентов Сирии ею захвачено. Объясните, пожалуйста, что это такое и вообще, насколько корректно применять название одного из величайших религиозных направлений для именования такой организации? Спасибо.

— Но ведь не мы их так назвали, это не наше изобретение. Они сами себя назвали «Исламское государство Ирака и Леванта». Сейчас нам предлагают покрывать эту реальность какими-то другими аббревиатурами, не знаю, правильно или неправильно, — это как-то связано с политкорректностью.

Но вот что совершенно неправомерно. Исламское государство не может строиться на тех принципах, на которых эти господа пытаются построить некую человеческую общность. Террор, насилие, полное лишение инакомыслящих права на существование, действительно, не имеют ничего общего с исламом. Даже если взять Османскую империю — нельзя сказать, что это был режим наибольшего благоприятствования, но христиане по большей части чувствовали себя вполне нормально, получали фирманы, поскольку те же султаны являли разумное отношение к христианскому присутствию. Бывали периоды, когда что-то обострялось, но доктрина ислама не предполагает уничтожение других по религиозному принципу, особенно христиан и иудеев — так называемых людей книги, как они именуются в исламе. «Люди книги» — это те, кто принимает Библию в качестве основополагающего религиозного текста.

Поэтому, конечно, «исламское государство» — это вовсе не религиозное явление. Но религия, особенно в первом тысячелетии, да и большую часть второго, оставалась, выражаясь светским языком, единственной идеологией. Ничего другого и не существовало. Чтобы вдохновить людей на борьбу, тем более вооруженную, в прошлом, как и сейчас, нужно было использовать идеи, которые брали бы за живое, которые захватывали бы сердце. А религия всегда присутствует в сердце по-настоящему верующего человека. Возьмем крестовые походы. Ясно, что рыцари, закованные в броню, никогда не пошли бы завоевывать земли на Востоке, бросая своих жен и детей, если бы не было мощной религиозной аргументации, некоего религиозного посыла. Им говорили: слушайте, там неверные, они оккупировали святые места, неужели ты будешь сидеть на месте, когда попирается Гроб Господень? И человек покупал латы, лошадь, садился и отправлялся в путь, и только потом, когда он, во всеоружии, достигал цели, ему предлагалось делать нечто, что к защите святых мест не имело никакого отношения. Четвертый крестовый поход — разгром крестоносцами православного христианского Константинополя. Какие сарацины? Их там и близко не было, а значит, религиозный фактор, который может мобилизовать человека на подвиг, использовался для достижения вполне конкретных политических целей.

Точно то же самое с ИГИЛ. Людей заставляют поверить, что вооруженная борьба открывает перед ними двери рая. Часть людей — конечно, недостаточно просвещенных в религиозном смысле, — на это поддается. Вот почему мы говорим, что всякий экстремизм, который подпитывается религиозной мотивацией, опирается на религиозную безграмотность. В ответ на вопрос, что делать, мы часто говорим: надо преподавать основы религии в школе, чтобы дети их знали. И это не стремление обратить всех, однако необходимо дать ребенку хотя бы представление, что такое, скажем, Православие, — чтобы не появились экстремисты, которые якобы во имя православной веры толкают людей на междоусобную брань. А ведь есть и такие, которые говорят, что нам надо защищаться от мусульман. Как религия сама по себе, как Евангелие может нести в себе призыв к истреблению людей, побуждая кого-то убивать? Однако и его использовали в подобных целях, как сегодня используются мусульманские тексты.

Задача Церкви, как и других религиозных организаций, заключается в том, чтобы воспитывать народ в религиозной традиции таким образом, чтобы никогда, ни при каких условиях политически ангажированные силы не могли использовать религию, чтобы подвигнуть людей на совершение тяжких преступлений якобы во имя веры. Конечно, то, что сейчас происходит, — это страшный пример, как можно использовать религиозный фактор в самых неблаговидных целях.

Религия — непростое дело, и религиозные чувства самые сильные. Когда начался конфликт в Чечне, мой блаженнопочивший предшественник Патриарх Алексий и муфтий Чечни подписали очень важную декларацию о том, что это не религиозная война. Может быть, для многих это и прошло мимо, но это не прошло мимо верующих людей. Там хотели объявить джихад, газават — войну за веру, да и у нас казаки поднимались, мол, давайте бороться с мусульманами за наше Православие. И неизвестно, куда бы мы ушли, если бы религиозный фактор был использован в конфликте, который, как вы знаете, к религии не имел никакого отношения.

Поэтому тема присутствия религии в обществе, тема религиозного воспитания имеет, помимо основного смысла, также очень важные «прикладные» смыслы.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл