Великий покаянный канон Андрея Критского объясняет священник Константин Корепанов. Часть 5

Четверг первой седмицы, пятый тропарь первой песни. Богатство душевное иждив грехом, пуст есмь добродетелей благочестивых, гладствуя же зову: милости подателю, Господи, спаси мя. «Богатство душевное я растратил из-за своих грехов, поэтому пуст стал многоразличных добродетелей благочестивых. Но, от голода изнемогая, зову: милости Подателю, Господи, спаси меня!» Тут обыгрывается новозаветная история блудного сына. Он все свое богатство растратил, живя блудом, стал голодать. От голода стал изнемогать и просить у Господа милости.

Хотя это не ветхозаветная тема, я включил этот тропарь, потому что мне очень важно эту мысль до людей донести. Вы понимаете, грех – это не просто некое нарушение какого-нибудь важного или неважного закона. Грех – это не просто нечто, что, скажем, я нарушил. Папа мне сказал сделать это, а я не сделал, меня поставили в угол или шлепнули по мягкому месту. Грех не такой. А мы его воспринимаем именно так. Грех – это как отрава. Никто же не будет есть яд, как бы его ни расписывали, ни расхваливали на рынке. Никто не будет есть яд как яд. Если там написано: яд, умрешь мгновенно, сразу; мучиться не будешь, страдать не будешь, сразу в ад – и никаких разговоров. «Покупай, отдаем даром или тыщу рублей на благотворительные цели». Никто не будет покупать. Даже те, кто говорит о самоубийстве, не будут покупать. Их испугает категоричность утверждения. А вот если сказать, что этот яд на самом деле не убивает, а дает наслаждение, что ты будешь радоваться долго и эта радость перейдет в вечную жизнь вместе с тобой, – конечно, его все купят. И умрут.

То же самое происходит с грехом. Нам просто внушается мысль, что грех – это некая сладость. Нет, грех – это яд. Вот Ева попробовала и умерла. Дала Адаму – и Адам умер. Все, кто попробовал этот яд, все умирают. Грех есть смерть. Этот яд отравляет душу. Одним из факторов этого отравления является то, что моя душа начинает разрушаться. Душа, не тело. Тело может и не разрушаться еще какое-то время, а душа разрушается сразу, потому что это грех. Вкусив этого греха, душа разрушается. Разрушение души приводит к тому, что те сокровища, силы, качества, которые у души были, потому что ей эти дары дал Бог, разрушаются и просто утрачиваются. Именно из-за греха утрачиваются те таланты, которые я имел, те качества и способности.

Все-таки мы люди достаточно взрослые, зрелые, много прожившие; каждый может хотя бы одного такого человека вспомнить в своей жизни. Был прекрасным мастером – стал ничем. Прекрасно пел – теперь ничего не может. Прекрасный художник был – теперь ничто. Какая она была хозяйка! Теперь даже за собой ухаживать не может. Каждый может вспомнить хотя бы одного такого человека, который встречался ему в жизни, – был талантлив, были способности, а стало все ничем. Причем разрушается все не только наркотиками, или пьянством, или похотью. Может разрушить гордыня, тщеславие, самомнение, гнев, зависть. Человек разрушается и теряет свои таланты. Он теряет способность служить людям тем даром, который получил от Бога. Вместе с этим разрушением души происходит то, что она теряет добрые качества, которые ей еще были присущи. Если человек только и делает, что грешит (пусть мало, но только это и делает), то он постепенно теряет, разрушает свою душу именно тем, что делает грех. Добродетели, добрые качества души, уходят, улетучиваются, исчезают, разрушаются.

Поэтому так важно то, что мы делаем. Согрешив, осознав этот яд как именно яд, который мы вкусили, мы идем и плачем перед Богом в покаянии. И покаяние воссоздает меня, мою душу, воссоздает те добрые качества, которые были у меня. Если человек не будет каяться, он становится все злее и злее. Это каждый тоже может наблюдать. Вот человек нейтральный, обычный, самый среднестатистический христианин; никаких особых даров, грехов; обычный человек, любящий своих детей, внуков, живущий на пенсию, ходящий в храм по воскресеньям, в субботу исповедующийся… Обычный такой человек. Никого не убил, никого не проклинал, живет себе тихо-мирно, молится периодически, причащается, все как у всех. И вот по какой-то причине эта, допустим, женщина, возненавидела свою невестку, жену своего сына. Обозлилась и эту злобу не уврачевала. Почему не уврачевала? Потому что не считает, что виновата. Она старшая, а «эта пигалица еще на меня будет голос повышать в моем-то доме? Это что за безобразие? Я что, должна у нее прощения просить, что ли? Не буду ни за что». И с этой мыслью она уходит на молитву, никаких усилий не предпринимая, спокойно живет. «Я не виновата ни в чем. Это она пусть приходит и у меня просит прощения. Я не буду».

Дальше все нормально продолжается какое-то время. А это грех, потому что это обида, непрощение, отсутствие любви. Она же не считает это грехом. И получается такая история – у нормального человека вдруг начинает откуда-то постоянно появляться раздражение. Сначала оно опредмечено именно в связи с этой невесткой. Потом раздражение к сыну: «Что он в ней нашел, мать ему дороже или эта? Безобразие, неблагодарный». Потом против внука. Дальше – против соседей. Она становится постоянно раздражительной, ей не хочется молиться. Она молится, потому что знает, что надо, но молитва не приносит никакого утешения и радости. Она мучается, приходит на исповедь, кается во всех своих грехах: «Раздражаюсь, батюшка, завидую, сержусь. Обычно вроде все, прости и разреши». Батюшка простил, разрешил – ничего не меняется. Через полгода она говорит: «Батюшка, я уже не могу, я жить не хочу. У меня тоска, отчаяние, уныние, мне свет Божий не мил. Что произошло? Я знаю, батюшка, что произошло. Это она на меня что-то сделала. И не смейтесь, пожалуйста, я знаю: сделала. Потому что ее прабабушка в седьмом колене (я это вычислила по звездам) была ворожеей. К кому мне съездить на отчитку, кто поможет, батюшка?» Батюшка опытный, он ничего не говорит, выслушивает, не советует никуда ехать. Но она не слышит, и душа прямо на глазах расползается. Душа становится как зомби в фильмах ужасов. Душа умирает, разрушается, священник это просто чувствует. Он запах этот обоняет – разложившегося трупа души.

А всего-то началось с обиды, с непрощенного гнева, с нежелания помолиться за обижающих. Не захотел помолиться: чего это я буду молиться? Она виновата, это ее проблемы. И все, этот маленький грешочек, крошечный, разрушает душу как яд. Плесени ведь немного надо, правильно? Капелька плесени появилась – чем закончится, всем известно. Хоть с хлеба, хоть с мяса, хоть с чего. Так происходит и с грехом. Поэтому грех именно не просто некое преступление, в котором нам надо признаться. Нет. Грех – это яд, который мы выпили, и его надо из себя выдавить, надо найти причину, с которой началось мое разложение, и исповедовать это, отречься от этого, сказать: «Господи, я была не права, теперь я молюсь за эту женщину, за жену моего сына. Дай Бог ей многая лета, ведь я все разрушила!» Разрушая себя, несомненно, отравляла других, потому что мы все одно целое, в одном мире живем. Это на самом деле очень страшно. Вот надо о грехе говорить так, а не как будто это некое правонарушение, в котором надо признаться, а из-за того, что ты признался, тебя никуда не посадят. Явка с повинной. Это не так. Это на самом деле именно переживание того, что я вкусил смерти, эту смерть надо из себя изблевать. Грех приводит к разрушению человеческой души.

Вторая песнь четверга: Мужа убих, глаголет, в язву мне и юношу в струп, Ламех, рыдая вопияше; ты же не трепещеши, о душе моя, окалявши плоть и ум осквернивши. «Ламех говорит: мужа убил в язву мне и юношу в струп мне (буквально цитата из Писания), ты же не трепещешь, душа, огрязнивши (“окалявши” – от слова “кал”) плоть и осквернив ум».

Вспоминается история Ламеха, потомка Каина, который убил уже не одного человека, а двух. Говорит, что наказание за это невозможно великое: я, убив, сам же и мучаюсь. Как Раскольников, помните? Мы про это говорили – «я себя убил, а не старушонку». Он, Ламех, убил себя. Проводя эту параллель, Андрей Критский пишет, что на самом деле мы почему-то не волнуемся о том, что мы, может, человека не убили, но ум осквернили и плоть свою изгадили. А если мы осквернили ум, то значит, мы мертвые. Скверный ум приводит к тому, что душа мертвая. Это значит, что, по сути дела, в моем мертвом уме рождаются только мертвые мысли, которые несут смерть мне и всему окружающему.

Это страшное состояние, потому что пока ум здрав, он возмущен тем злом, что вползает в сознание, он не хочет быть таким, он сопротивляется. Но если ум мертв, если в нем только мертвые мысли, только плотские, ничего светлого и духовного нет, то он – таково свойство ума – начинает то зло и ту смерть, которой он живет, называть светом, жизнью и добром. Он говорит, что развратничать хорошо, потому что естественно. Убивать другого – хорошо, потому что это уничтожение плохих людей и завоевание жизненного пространства. Обманывать – хорошо, потому что это приводит к комфортному положению людей, зачем людям знать правду? И так далее. То есть он все ниспровергает и заражает этими мертвыми мыслями все вокруг. Вот что значит мертвый ум.

Поэтому очень важно, чтобы ум не осквернялся мертвыми, скверными плотскими мыслями. Надо бороться за чистоту ума. Если ум мертв, то и я буду мертв, и все, кто слушает меня, будут мертвыми. Ум может убить гораздо больше, чем любое оружие. Убивает он не тела, а души. Это самое неприятное, страшное. Поэтому мы, слыша эти слова, должны помнить, что ум-то у меня осквернен. Не осквернен, нет? Осквернен. Мысли нехорошие, злые  в голову приходят? Приходят. Зависть приходит? Приходит. То есть на самом деле скверный помысел, скверная мысль сродни убийству. Только убиваешь ты сначала себя, свой собственный ум.

Второй тропарь: Столп умудрила еси создати, о душе, и утверждение водрузити твоими похотьми, аще не бы Зиждитель удержал советы твоя и низвергл на землю ухищрения твоя. То есть ты задумал создать столп (имеется в виду как вавилонский), который ты творил своими похотями. То есть, по сути дела, исполняя свои похоти, ты творил вавилонский столп. Если бы Создатель не вмешался в этот процесс, ты бы его создал до небес, то есть воспроизвел бы такую гордыню, что вознесся бы против Бога. А если человек подумает так: буду делать все, что хочу? То есть поступать в соответствии со своими по-хотями? Мне похотелось – и я сделал. Похотелось пойти выпить – я выпил. Похотелось съесть что-то – я съел. Похотелось в ресторан – ну, в ресторан сходил. Ай, деньги кончились, а мне хочется еще в ресторане посидеть. Убью вот этого человека, возьму его деньги, буду дальше в ресторане сидеть. Это такой путь похотей. Похотелось – человек делает. Он часто хитро, изворотливо поступает. Кто-то маньяком так становится, кто-то вором, кто-то развратником, наркоманом, алкоголиком. Разные пути.

Но, так или иначе, большую часть людей Бог останавливает. Вмешивается и останавливает. А если бы не остановил, человек бы вознесся главою непокорною выше Вавилонского столпа. Он бы возомнил себя царем и богом, стал бы как эта известная женщина из известной сказки: чтобы была она владычицей морскою, а золотая рыбка была бы у нее на посылках. Вот чем кончится, если этот процесс не остановить. Поэтому Промысл Божий и попускает нам как бы тыкаться в стекло, в стену, спотыкаться, падать. Мы хотим, а у нас не получается. Мы задумали план, как достать деньги, чтобы построить дом на триста квадратных метров, а план сорвался. Мы думаем: ну что такое, враги все время. Через полгода еще план составили – план опять сорвался. Вот не удается... Мы думаем: враги какие-то. Нет, это Бог вмешивается, не давая тебе это построить. Кого-то болезни сваливают, у кого-то дети отвлекают все внимание не на удовольствия, а на них, детей, как раз. То есть суть понятна. Бог вмешивается. Если бы Он не вмешался в этот процесс, то мы все стали бы как творцы Вавилонской башни. Но Он, слава Богу, вмешивается.

Вот это во время покаяния, во время Великого поста, нужно осознать. Осознать, что на самом деле мой ропот против Бога – это ропот против Его милосердия, ограничивающего мои похоти. Ведь что такое ропот? Когда я хочу, а Он не дает. Это и есть Промысл Божий, вмешивающийся и сдерживающий мое похотение. Поэтому важно осознать это и перестать роптать, потому что ничто так не отгоняет от человека благодати Божией, как именно ропот. За это Израиль погиб в пустыне. Чтобы этот ропот нас не погубил окончательно, и нужно осознать, что все, что было со мной за год, когда я роптал или раздражался, это на самом деле была премудрость Божья.

Следующий тропарь: О како поревновах Ламеху, первому убийце, душу яко мужа, ум яко юношу, яко брата же моего, тело убив, яко Каин убийца, любосластными стремленьми. Смысл достаточно понятен, он повторяет первый тропарь: «Я поревновал Ламеху, потому что убил душу как мужа, ум как юношу, а тело как брата, как Каин братоубийца, любострастными стремлениями». Своим стремлением к страсти, ко греху мы и убиваем наше духовное существо. Мы разрушаем тело, убиваем душу; именно из-за того, что стремимся ко греху. Почему мы стремимся ко греху? Вот тут важная вещь. Вот приходит помысел. Он может быть от Бога, может быть от беса или плоти. Злой и добрый. В любом плотском помысле – бесовском, плотском (не важно, родовая природа у них одна) – содержится (сама его структура такова) обещание наслаждения, удовольствия. У каждого оно свое. Кому-то деньги, кому-то женщина, водка, слава, власть. Кому что, не важно.

Но приходящий помысел содержит в самом себе это обещание наслаждения. Именно это обещание наслаждения и пленяет наше сердце. Если бы это просто был нейтральный помысел, то в нем нет ничего такого, он не плотской и не бесовский. А в нем именно есть некая приманка, некая обещанная сладость. И сердце любит сладость, любит приятности. А через ум сердце говорит: остановись, давай посмотрим. Никто не заставляет делать, вот смотри. Видишь, как здорово. Просто помечтай, как будет дом выглядеть. Нет, ты знаешь, что ты его никогда не построишь, но помечтать-то не мешает. Три этажа, тут вот это, а здесь это сделаешь… Я же никого не убил, не украл ничего, я просто помечтать хочу. Приятно же. Помечтаю, долго могу мечтать: день, другой. В Интернете смотрю разные картинки, придумываю дом своей мечты. Через какое-то время я что делаю? Я люблю этот дом. Я его нарисовал не только в уме, даже в плане – в профиль и фас нарисовал. Я не могу от него отказаться. Я должен его построить. Должен. Начинаю искать технологии, как строить. Технология успеха: как заработать за два дня пять миллионов рублей. Смотрю. Или, наоборот, за десять дней четыре миллиона. Начинаю эти практики выполнять, употреблять усилия. Смотрю по кредитам, беру там, там, чтобы дом реализовать.

А началось все с этого – дай-ка я посмотрю на эту мысль. Но в том-то и дело, что в любой плотской мысли содержится сладость, и она притягивает, впитывает в себя. Чтобы этого не было, надо очистить сердце от любосластных, как тут говорится, стремлений, то есть от стремлений к плотской сладости. Как это сделать? А нет другого способа. Сколько бы вы ни пытались, хоть чем, даже молитвой Иисусовой искоренить эти помыслы, – бесполезно. Сердце откликается на сласть. Оно хочет удовольствия, приятности. Оно хочет наслаждения. Дайте мне наслаждение. И тут приходят помыслы. Да, ум сковывает: только смотри, больше ничего. Ну, я только и смотрю. Примерно так, как люди иногда смотрят неприличные картинки в компьютере. Ничего, просто смотрит. И действительно, бывают люди, которых стыд, страх того, что придется это на исповеди рассказывать, сдерживает. Он только смотрит. Но в глубине души он понимает, что не может остановить этот процесс. Не может. Он ничего плохого не делает, но оторваться от этой единственной сладости, которая ему приятна, он не может. Сердце его к этому влечет. Сколько бы он ни пытался отстраниться, молиться, ничего не получается, пока его сердце не возлюбит Бога и то, что Бог дает. Пока человек не полюбит духовное.

Любосластные стремления изгоняются любовью к Богу, вожделением Царства Божия, стремлением к вечной жизни. Апостол Павел говорит в Послании к Евреям, перечисляя древних праведников Ветхого Завета: они были странники и пришельцы на земле. Они скитались по земле, потому что имели дерзновение, надежду на горний град. Они взыскали небесного града, Небесного Царства, поэтому могли скитаться по земле, не прилепляясь к тому, что давала им земля, к тем удовольствиям и сладостям. Потому что в уме имели именно Небесное Царство. Если праведники Ветхого Завета могли это делать, неужели человеку Нового Завета этого не сделать?

Для этого и предоставлены нам те Дары, которые даются прежде всего в причащении Святых Тела и Крови Иисуса Христа. Святые Дары сами по себе вожделенны, они внушают к себе вожделение. Они устремляют сердце к тому, чтобы алкать их и получать радость от того, что ты вкушаешь. Это такой дар Бога человеку, что сами по себе Дары – Тело и Кровь Иисуса Христа, которыми мы причащаемся, содержат в себе сладость духовную. Не плотскую, которую помысел обещает, а духовную. Поэтому, причащаясь, ты переживаешь ту радость общения с Богом, которая заключена в этом причащении, и жаждешь повторить это снова. Ты жаждешь снова причаститься.

Это то, что оставлено Богом Церкви. Если бы мы прибегали к этому регулярно, если бы мы алкали, вкушали и снова алкали, это было бы серьезным противовесом тем любосластным стремлениям, которые содержатся в нашем сердце. Если бы мы читали о духовном, читали в Библии то, что обещано нам Богом, если бы мы знали, что наступит день, когда не будет ни болезней, ни печали, ни воздыхания, не будет зла, греха, грешников, думали бы об этом и ради этого терпели, то вместе с молитвой, вместе с таинствами, которые дает Церковь, мы бы иссушили эту любосластность нашего сердца. А пока мы ее не иссушаем, она постоянно нас предает. Только помысел пришел – и уже он нам нравится. Сам помысел ничем не виноват, он такой по природе, плотской, он несет в себе обещание наслаждения. Виновато сердце, которое привыкло наслаждаться плотскими вещами, а не духовными.

Записала Маргарита Попова