Великий покаянный канон Андрея Критского объясняет священник Константин Корепанов. Часть 15

Пятая песнь четверга, третий тропарь (тоже по Новому Завету): «Силоам да будут ми слезы моя, Владыко Господи, да умыю и аз зеницы сердца, и вижду Тя, умна Света превечна» – «Слезы мои да будут мне Силоамом, чтобы я омыл очи сердца, чтобы видеть Тебя умно, Превечный Свет».

Вспоминается эпизод, когда одному слепому человеку Христос помазал глаза брением и послал на источник Силоам умыться, и когда тот пошел и умылся – прозрел.

Тут говорится, что слезы должны мне стать Силоамом, чтобы умыть очи моего сердца, чтобы видеть свет Божий. Чуть раньше мы говорили про слезы, что они омывают одежду души нашей – плоть, а здесь мы видим другой эффект, другой плод слез. Оказывается, слезы не только очищают мою душу от страстей и грехов, не только очищают плоть мою от страсти, которая в ней гнездится, если мы не плачем, – слезы очищают очи моего сердца, чтобы я мог видеть Бога. Конечно, не так, как видят Его прельщенные люди, и не так, как видел Его апостол Павел, но тем не менее тот свет, который светит, и тьма не может его объять, можно видеть умными очами сердца. Видеть заповеди Божии в каждый момент своей жизни и чего хочет Бог от меня в каждый момент жизни, к чему Он меня ведет, видеть Его любовь, милость, заботу, гнев на меня, когда я делаю что-то не то, – это и значит жить с Богом, ходить перед Богом.

Об этом много писал преподобный Симеон Новый Богослов. Немало написал на эту тему и преподобный Макарий Великий, но, чтобы это стало возможно, чтобы хотя бы во время молитвы сознавать, что мы предстоим Богу, а не просто читаем молитвы в пустоту, нужно, чтобы слезы омыли око нашего ума. И мы начинаем именно сердцем внимать тому, что Бог находится рядом с нами, в нас и через нас осуществляет Свою волю. Слезы снимают, в первую очередь, такую слепоту своего сердца, и мы начинаем видеть свои собственные грехи, добродетели других людей и истину, – а это самое важное.

Вы понимаете, как извращено наше внутреннее восприятие жизни? Еще лишний раз хочется это подчеркнуть: мы не видим собственных грехов, мы видим грехи других, мы видим свое хорошее и плохое других. Надо, наоборот, видеть свое плохое и хорошее других людей. Например, вы встречаете опившегося, беспризорного, бесприютного человека, который лежит на привокзальной площади. Что мы видим в нем? Есть у него добродетели? Он лежит на улице и ни на кого не ропщет, не ругается. Он не имеет где главу подклонить и не страдает от этого – он смирился со своей нищетой. Мы так можем? Значит, мы грешники, а у него есть добродетель.

И так можно развернуть взгляд на любого человека. Это не выдумка какая-то, это просто правда. Когда око вашего ума чистое, вы начинаете видеть так людей, а себя, наоборот, начинаете видеть совсем по-другому. Это, конечно, не значит, что вам нужно лечь рядом с этим несчастным человеком. Нет. Но укорить себя есть за что. Да, это тяжело нести – со всех сторон мы увидим этот наш недостаток, наше несоответствие христианскому идеалу и христианской высоте, в которую мы верим… Но только так может родиться покаяние.

И главное из того, что я вам перечислил, – это видеть истину. К сожалению, много людей помраченного ума (их много было и в прошлом, много и сейчас). Например, друг или брат во Христе присылает ролик и говорит: «Слушай, мне тут прислали, посмотри». Вы включаете, с первых слов вы слышите, что там звучит осуждение Патриарха или Священноначалия, наших Архиерейских Соборов или совокупно нашего епископата, – выключайте ролик, и все: там нечего смотреть, это лживый ролик, он лжет так, как лгал сатана Еве в раю, чтобы ее погубить. Этот ролик хочет погубить ваши души. Будьте трезвыми.

И если бы вы внимали канону Андрея Критского, то всякий раз, слыша что-либо подобное (пришел человек и говорит: «А я такое знаю про нашего Патриарха, или про нашего Владыку, или про нашего священника, сейчас я тебе расскажу!»), скажете: «Все, иди, я слушать тебя не буду – ты меня, как Еву, погубишь, ты хочешь сказать мне ложь, хочешь меня погубить! Если Хам был осужден за то, что посмеялся над наготой своего отца, уничижил его (вроде бы не обманывал – отец действительно лежал нагой), что же будет с человеком, который клевещет, выдумывает недостатки, ищет чужие грехи, а не только над реальностями смеется? Если даже над реальными посмеяться, и то будешь осужден, а если ты их еще и выдумываешь, то что с тобой будет, на что тебе надеяться? Какая разница, какого ты роду-племени и какие у тебя мнимые или не мнимые добродетели, если ты не понял главного, что на самом-то деле правильное отношение к жизни – это когда ты видишь собственные грехи и видишь добродетели окружающих тебя людей?» Если вы это видите, вы правильно живете, если в вас этого нет – око еще грязно.

Седьмая песнь четверга, первый тропарь: «Исчезоша дние мои, яко соние востающаго; темже, яко Езекиа, слезю на ложи моем, приложитися мне летом живота. Но кий Исаия предстанет тебе, душе, аще не всех Бог?»

Вспоминается один очень ценный эпизод из Ветхого Завета, из Книги Царств, параллельно еще в Книге пророка Исаии этот эпизод звучит (немного с дополнительными обстоятельствами). Жил-был очень благочестивый царь Езекия, и в те дни Езекия заболел смертельно. И пришел к нему пророк Исаия, сын Амосов, и сказал ему: так говорит Господь: сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрешь, не выздоровеешь… Езекия поворачивается к стене, начинает плакать: «Я очень мало прожил, Господи, я хочу пожить еще». Исаия еще из дворца не успел выйти, как Бог открывается ему и говорит: «Иди вернись, скажи, что Я ему еще прибавил годы жизни, пусть живет» – и пророк вернулся и говорит царю: «Ты будешь жить».

Понимаете, что может сделать смиренная молитва обыкновенного человека? Ну, пусть царь, – но он обыкновенный человек, не пророк, не преподобный, не святитель, просто царь. Всего лишь плакал, просто плакал, повернувшись к стене, как ласточка, пищал. Знаете, как больной человек ноет, скулит? Так и царь пищал, рыдал, ревел, стенал, стонал – и Бог услышал человека. Не потому, что он какие-то обеты ему давал или что-то обещал. Нет. И более того, Езекия останется живой, много бедствий принесет потом людям, но человек Его попросил, и Бог его услышал.

Так почему же нас не слышит? А мы плачем? Мы приходим к иконе, поставили свечку и говорим: «Матерь Божия, исцели меня, пожалуйста», немного поплакали, три-четыре минуты, и отошли, а на следующий день уже не придем: мы же попросили – все, хватит. Попросили, не очень много плакали, не очень сильно просили – ну, как можем. И когда к нам приходит врач и говорит: «Нет, бесполезно» – мы сразу в отчаяние: «Ну вот, я напрасно молилась, я-то на Тебя надеялась, а Ты мне не помогла, так и все остальное, ничего не работает, никакой веры нет, все обман, никакие молитвы не помогают, все это неправда». Человек впадает в отчаяние, иногда даже из-за этого отчаяния может закончить жизнь самоубийством. Так ведь?

А Езекии даже не врач предстал, а пророк, через которого Бог сказал: «Сделай завещание, ты умрешь». А человек не верит: «Да не может Бог так сделать, Бога можно умолить» – и начинает молиться Ему. Помните, как женщина-хананеянка? Ей Христос сказал: «Не буду исцелять твою дочь, иди», а она что делает? Бежит за Ним. Как тут не исцелишь? «Не может такого быть, чтобы Ты – да не исцелил? Нет, исцелишь. Не потому, что я хорошая, не потому, что дочь хорошая, а потому, что Ты не можешь не исцелить, Ты Бог» – вот это есть вера, которая творит чудеса. Вот это вера: Бог не может отказать человеку, который просит. Заслуживает человек , не заслуживает, есть воля Божия, нет воли Божией – Ты не можешь, потому что Ты Бог.

И вот каждая наша молитва, особенно когда мы просим, должна строиться не на том, какие у нас грехи, достоин я или не достоин просить об этом, – никто ничего не достоин просить, мы про это говорили: «Не достоин небеси и земли, и сия привременная жизни». А когда мы молимся, мы должны думать о Том, Кого мы просим: не о том, кто просит, а Кого мы просим.

Мы просим Бога, Который умер за нас на Кресте, Который пришел грешников спасти. Мы молимся Тому, Кто сотворил Небо и землю и не возгнушался нами, придя к нам грешным. Мы молимся Тому, Кто Сына Своего не пожалел, чтобы грешники Его убили, а Он грешников даже не осудил.

 И когда мы будем все это вспоминать, наше усердие обретет почву: мы просим Бога не потому, что мы хорошие, не потому, что мы просим правильно, а потому, что Он – Бог и отказать не может, потому что Бог. Это и значит быть Богом – милостивым к просьбам тех, кто ничего не достоин.

Мы слишком привыкли к фарисейским, в сущности, отношениям: я хороший, так что то, что мне принадлежит, выдайте, пожалуйста. «Все-таки я не зря, наверное, пощусь и молюсь Великим постом, Господи, надо все-таки это учитывать, я ж не какая-нибудь там, по ночным клубам не хожу Великим постом, уж сделай мне что-нибудь. Как так можно? А то получается несправедливость какая-то – всем помогаешь, а мне не помогаешь. Нет, Господи, так дело не пойдет. Тут надо вопрос решать кардинально: если Ты сказал, что поститься, молиться – это хорошо, то Ты должен поддержать меня». Можете дальше еще плетение словес умножать – равно бесполезно: ничего не будет.

А когда вы не о себе думаете, не о своем подвиге, и говорите: «Господи, Ты не можешь отказать. Я знаю, что я ничто и звать меня никак, и ничего не заслуживаю, зато я знаю, что Ты Бог, Который пришел в мир спасти меня, – мне об этом по секрету батюшка сказал на ушко, что Ты умер ради меня, и я верю, я знаю, что Ты не можешь меня отринуть, потому что Ты Бог. И чем хуже я, тем величественнее слава Твоя, снисходящая ко мне. И чем больше моих грехов, тем величественнее забота Твоя обо мне, не гнушающаяся моими грехами. Потому что Ты Бог». И Бог не оставит человека – Он не может, Он не умеет не слышать человека, надеющегося на Него. Для Него это невозможно, противоестественно, поэтому Он творит чудеса с теми, кто этого недостоин, кто не заслуживает, но имеет веру в то, что Бог – именно Такой.

И эпизод этот надо помнить! Ведь Езекия был болен, и молился он не стоя на коленях и не стоя на ногах, а просто поворотившись к стене. Чтобы молитва была услышана, не обязательно стоять – чтобы она была услышана, обязательно плакать. Если вы прочитаете Псалтирь или некоторые Книги Ветхого Завета, посмотрите это все как-то в совокупности, вы увидите, что может сделать плачущий человек – это великое дело, и блаженны плачущие сказано не зря. Конечно, хорошо, когда кто-то за человека еще помолится, это тоже нужно.

Третий тропарь: «Погребох образ Твой и растлих заповедь Твою, вся помрачися доброта, и страстьми угасися, Спасе, свеща. Но ущедрив, воздаждь ми, якоже поет Давид, радование».

Тут вспоминается строчка из псалма: Воздаждь ми радость спасения Твоего. То есть мы все погребли образ Божий, мы все созданы по образу, но мы его разрушили: «Погребен во мне образ Твой, растлил я Твою заповедь, вся красота помрачилась» – мы ее превратили в ничто, растлили, она не существует для нас. Поэтому вся красота наша померкла из-за страстей, вся наша «свеща душевная» погасла. Но даруй нам щедрость, по слову Давида. Что это он говорит? «Мы сделали такую гадость, и такую, а тут еще к этой добавили такую гадость, и, в конце концов, вообще такую гадость сделали, что даже стыдно говорить, Господи, – но дай нам радость»: я ничто и звать меня никак, но Ты дай мне радость, ведь Ты Бог. Так Псалмопевец говорит, так пророк Исаия говорит, так говорит Сам Христос в Евангелии.

Мы спасаемся не по нашим заслугам и не по нашей праведности, мы спасаемся по Его милосердию. Именно по этой причине есть такие странные слова в Новом Завете: Там, где умножается грех, там преизобилует благодать. Бог приходит грешников спасти – не здоровые нуждаются в милости, а больные. И мы, искренне перечисляя свои недостатки, тем самым и занимаем абсолютно правильное состояние перед Богом: «Мне нечего Тебе сказать, Господи, – я безответный, у меня нет ничего, кроме грехов, страстей и безобразия, поэтому Тебе остается только помиловать меня. Больше ничего. Если Ты не помилуешь, я умру, и это законно, и Ты будешь прав. Но Ты можешь меня помиловать, я верю в это, ведь Ты Бог. Дай мне радость».

Вся проблема наших отношений с Богом – в том, что мы надеемся на себя, и мы постоянно Богу говорим, когда пытаемся в чем-то Его умолить, что мы сделали. «Господи, я хожу каждый день в храм, дай мне...», «Господи, я прочитала все акафисты, дай мне...», «Господи, я причащаюсь каждое воскресенье, дай мне...», «Господи, я очень усиленно пощусь, в среду, пятницу даже мяса не ем, дай мне...» Мы строим наши отношения с Богом на неправильном фундаменте, хвастаясь своими, чаще всего мнимыми, заслугами. И это не работает. Чтобы запустился механизм, надо иначе говорить: «Господи, я ничего не делал, не сделаю и сделать не могу, дай мне...», «Господи, у меня ничего не получается, что бы я ни делал, все бесполезно, дай мне...», «Господи, у меня кругом одна порча, страсть и грехи, и вообще жизни никакой нету, я самое отвратительное существо на свете, поэтому дай мне...» Все совершенно по-другому.

Причем это не какое-то извращенное сознание у Андрея Критского: мы все постоянно вспоминаем историю разбойника – что он говорит? Достойное по грехам моим приемлю. Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем. Все. Где логика? Ничего нет. Ему нечем гордиться. Он говорит: «Я все заслужил, все так, все справедливо, Ты ни в чем не виноват, но вспомни обо мне». И все так. Петру что можно сказать, когда он отрекся от Христа? Он думает, что можно… Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: любишь ли Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих.

 О чем тут говорить? Нечем ему хвалиться. И вот Господь являет ему милость.

А стоит только гордыню какую-то показать – Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Многие люди всю жизнь тратят, чтобы понять эту простую вещь, – и не понимают. Упорно приходя к Богу, ведут себя так, как ведут себя в любой земной канцелярии: «У меня такие заслуги, я по закону имею право на это, на это, на это. Дайте мне то, что я заслужил». Люди с такой же логикой приходят в храм – и ничего не получают. А ты приди, пойми, что ты ничего не заслужил, тебе никто ничего не должен и вообще ты не достоин ничего. Приди и скажи: «Господи, я не достоин ничего: “небеси и земли, и сия привременныя жизни” – дай мне Твое Тело, ибо я недостоин. Тогда чье все, что родится во мне после этого Тела? Твое: я-то знаю, какой я. А все, что во мне делается, это делается Тобой. Ты делаешь, я ничего сделать не могу, я пуст и наг, земля и пепел, как говорит праведный Авраам».

Девятая песнь четверга, второй тропарь: «Разбойник оглаголоваше Тя, разбойник богословяше Тя, оба бо на кресте свисяста. Но, о Благоутробне, яко верному разбойнику Твоему, познавшему Тя Бога, и мне отверзи дверь славнаго Царствия Твоего».

Два разбойника висели на кресте – один ругал... Но «как верному разбойнику, познавшему в Тебе Бога, мне отверзи дверь славного Твоего Царства». То есть разделение, проходящее в человеческом мире, проходит только через человеческое сердце. Один оправдывает себя, хвалится собой, ропщет, ругает все вокруг, второй считает себя достойным всех скорбей, которые свалились, недостойным себя радостей, которые с ним происходят. Но он имеет одно удивительное свойство: он познал Бога – и, как познавший Бога, просит Его милосердия.

Единственное наше достоинство – мы знаем, что Бог есть. А раз Он есть, то Он щедр, милостив, долготерпелив и многомилостив, и Человеколюбец – просто потому, что это и значит быть Богом. Он – Бог, и это единственное, что мы можем выставить в собственное оправдание. Мы верим, что висящий на Кресте был Богом, что Христос есть Сын Божий. Все. У нас нет другого оправдания. И поэтому, стоя перед Крестом, вспоминая все то нечестие, которым мы его осквернили, мы понимаем, что недостойны ничего просить, но Он-то висит там, чтобы нас спасти, ущедрить! Так сделай же это, Господи, ведь не зря же Ты там висел. Как по-русски высказал эту мысль на закате своей жизни схиархимандрит Софроний (Сахаров): «Господи, ну уж спаси как-нибудь нас, дураков». Вот примерно так же: нет у нас ничего, но Ты пришел нас спасти, так спаси же нас как-нибудь: помяни нас, Господи, во Царствии Твоем.

Записала Елена Кузоро