У книжной полки. 5 октября

Митрополит Вениамин (Федченков). Письма о монашестве. Божьи люди.

10 декабря 1956 года митрополит Вениамин (Федченков) писал монахине Анне Обуховой: «Я обещал Вам написать ко дню моего пострига о чем-либо духовном. На вечернем богослужении в домовой цер­кви пришло мне желание написать свои воспо­минания о прошлом: о том, почему я пошел в монашество. Потом я подумал, что это немного не смиренно, особенно для монаха. Но сердце мое не протестовало против прежде явившегося желания. Не знаю, как это объяснить. Если — грех, да простит мне Господь. А если что-либо доброе получится, слава Богу! Вы же, при своей снисходительности ко мне, утешитесь воспоми­наниями; а я и этому буду рад». Это письмо Владыки предваряет одно из произведений, которые составили эту книгу. Она вышла в свет в Издательстве Правило веры и называется «Письма о монашестве. Божьи люди». ***

В эту книгу включены два произведения владыки Вениами­на: «Письма о монашестве» и «Божьи люди». В «Письмах» он описывает свое становление в монашестве, показывая, как менялось его понимание монашеской жизни на протяжении более полувека. В части «Божьи люди» Владыка описывает свои встречи с людьми, через которых в течение его жизни раскрывалась как понимание монашеской жизни, так и важ­нейшего для христианина, желающего жить духовной жизнью. Среди них старцы Оптинской и Зосимовой пустыни, крым­ские подвижники и другие. Обратимся к книге, и прочитаем отдельные воспоминания архипастыря. Прежде всего вспомним, что постриг будущего владыки был совершен 26 ноября (ст. ст.) 1907 года в церкви Санкт-Петербургской духовной академии. И вот по прошествии полувека митрополит Вениамин пишет:

«...Пятидесятый год монашества. Но иной раз думается: каково оно было?.. Когда я «шел в мо­нахи», то главным побуждени­ем было желание жить «ради Бога»... Что же я теперь скажу об этом? Говоря правду, эта основ­ная цель всегда была предо мною...» Подтверждение этих слов мы найдем в рассказе Владыки, который он начинает воспоминанием того, как впервые узнал что-нибудь о монашестве вообще. «Не помню, - говорит архипастырь. - Из родных у меня монашествую­щих не было. Монастырей вблизи — тоже. В семье разговоров о монахах и монастырях не помню. Беседы бывали в доме о житейском: как бы учиться, кем потом быть? Старший брат мой, погибший в Японскую войну на Дальнем Востоке, в детстве выражал желание быть «Пал Васильчем», фельдшером в нашем округе. Так потом и случилось. Я же всегда хотел быть ба­тюшкой. И это тоже потом случилось... Но об иночестве никто из шестерых детей — ни братья, ни сестры — не думал.

Впервые я увидел монаха в лице архиерея, проезжавшего вечером через наше село. Это было чрезвычайно красиво — как красива бы­вает вечерняя заря. Но архиерей — не монах! Архиерей — это что-то божественное, необыч­ное, светозарное. Он мелькнул, как небесное видение. И улетел куда-то дальше. И после редко архиереи казались мне монахами. Были исключения: архиепископ Феофан (Быстров), митрополит Макарий Московский. Мало! Потом в детстве я увидел женский мона­стырь в городе Кирсанове, где я, после земской школы в родном селе, учился в уездном училище (вроде теперешней «семилетки»). Монастырь за белыми стенами. Храмы и здания все бе­лые. Земли мощеные. «Монашки», — все так их звали тогда,— чисто одетые. В храмах тоже чистота. Пения не помню. А впечатления от мо­настыря в душе никакого не осталось, потому что я тогда не интересовался духовной стороной жизни, — не только монашества, но и вообще христианства. Веровал, сохранял, — как и все в нашем доме, так и везде кругом, — церковный быт. А он, как известно, почти не отличался от монастырского, кроме общежития да одежды.

В духовном училище и семинарии никто и ничто не увлекало нас к монашеству. Между семинаристами были разговоры о священстве, о служении народу (непременно в селах, а не в городах, как теперь мечтают ставленники). В старших классах семинарии многие думали об университетах, институтах. Как видно отсюда, неоткуда было загореться монашеским духом, хотя все мы уважали монастыри и монашествую­щих. Но сердца своего мы там не оставили. Когда меня, как первого ученика, назначили в Санкт-Петербургскую духовную академию, я совершенно не думал о монашестве. Предо мною стоял образ пастыря. И я если и думал, то о помощнице, имелось в виду даже опреде­ленное лицо, что естественно при моих мечтах о пастырстве. В таком настроении я попал в духовную Академию. Ректором тогда был епископ Сер­гий (Страгородский), впоследствии патриарх, а инспектором — архимандрит Феофан, о котором я уже упомянул. <…> Вот его образ на нас произвел огром­ное впечатление! По крайней мере, в смысле поднятия глубо­кого интереса к религиозности вообще. Но все же отсюда не было мостка к монашеству. И сам он не хотел, хотя бы косвенно, влечь студентов к нему. И я продолжал, учась, думать о пастырстве. Точнее, даже не думал о нем, а просто учился.

Так бы все наверно и продолжалось, но случилось так, что будущий архипастырь, а тогда Ваня Федченков не «заболел какой-то непонятной и для академического док­тора болезнью: не то малярией, не то тифоидом»; но только он должен был слечь перед Масленицей в больницу. И вот туда пришел навестить больного отец инспектор. «Как и почему у него родилась эта мысль, - пишет Владыка, - не знаю. Теперь хочу думать, что он имел ко мне внутреннюю симпатию. Приход его был для меня чрезвычайно отрадным. Не помню, в какой связи, но он заговорил о святых отцах: об их важности, необычайной интересности и пр. Скоро он ушел от меня. И прислал мне, ка­жется, Иоанна Лествичника. Я начал читать и был поражен: в «Лествице» раскрывались жизненные, интересные для меня вопросы. На­пример, как достигнуть совершенства христи­анской жизни мирянам? Почему совесть иногда перестает нас обличать? Как бороться со стра­стями? Каковы значение и сила монашества? «Свет монахов суть ангелы; монахи же свет для всех человеков».

Это и многое другое узнал юноша, знакомясь со святоотеческими трудами. «Чтение этих аскетических творений так сильно подействовало» на него, что очень скоро Иван Федченков «почувствовал влечение к иночеству, никому о том не говоря». И тогда, как признается сам Владыка, «как-то удивительно быстро» его «мирские мысли и мечты отошли в сторону, в частности и мысли о пастырстве и браке. И постепенно стало нарастать стремление к Богу. Он начал сознавать недостаточность прочих идеалов, хотя бы и хороших, вроде служения ближним; и во всяком случае ему стало совер­шенно понятно, что человека ничто не может удовлетворить, кроме любви к Богу». Однако, как отмечает архипастырь, чтение писаний отцов не дало ему окончательно ясного ответа. Знаменательное, почти чудесное указание пути произошло совсем неожиданно. Когда Иван был студентом второго курса Петроградской духовной академии, он с группой студентов паломниками поехали в Валаамский монастырь. Там юноша встретился с насельником Иоанно-Предтеченского скита прозорливым старцем схимонахом Никитой, который прозрел его будущее». Об этом и последующих затем годах служения и рассказывает митрополит Вениамин в этой книге, в первой ее части.

Ну а во второй, как уже отмечалось, он рассказывает о монастыре Оптина Пустынь, о ее старцах, монахах, а также подвижниках, которые подвизались вблизи монастыря. Предваряет автор это произведение такими словами: «Оптина... Так сокращенно называли обычно этот монастырь богомольцы. Подобно и Саровский монастырь называли просто «Саров». Иногда к Оптиной присоединяли и слово «пустынь», хотя пустынного там не было ничего, но этим хотели, вероятно, отметить особую святость этого монастыря». «Самое слово Оптина толкуют различно. Но нам, с духовной точки, больше по душе легенда, что эта пустынь получила свое имя от какого-то основателя ее, разбойника Опты. Так ли это было на самом деле или иначе, но посетителям, да и монахам, это объяснение нравится больше потому что богомольцы тоже приходили туда с грехами и искали спасения души: да и монашеское житие по сущности своей есть прежде всего покаянное подвижничество.

Прославилась же Оптина своими «старцами». Первым у них был отец Лев – или Леонид – ученик знаменитого старца, Паисия (Величковского), подвизавшегося в Нямецком монастыре, в Молдавии. После отца Льва старчество перешло к преемнику его, иеромонаху о. Макарию (Иванову), происходившему из дворян. Про него сам митрополит Московский Филарет сказал однажды: «Макарий – свят». Под его руководством воспитывался и вызрел «мудрый» Амвросий, учившийся сначала в семинарии. Потом были старцы – два Анатолия, Варсонофий – из военной среды и о. Нектарий. Последнего, а также и второго, Анатолия, видел я лично и беседовал с ними. Но кроме этих, особо выдающихся иноков и настоятеля, и многие монахи тоже отличались высокою святою жизнью. Впрочем, и вся Оптина славилась на Россию именно духовным подвижничеством братии, что связано было больше всего со старчеством и в свою очередь воспитывало опытных старцев». О некоторых из них и пишет владыка Вениамин в своем произведении «Божии люди».

*** «Если кто будет исполнять Мои заповеди, то будет возлюблен Отцем Моим; и Мы придем к тому и обитель в нем сотворим» (Ин. 14:23). Это – цель и задача христианской жизни: общение с Богом через благодать святого Духа. И тогда облагодатствованные люди начнут изливать свой, т.е. Божий свет и на других. Говоря о святых подвижниках, о святых людях, митрополит Вениамин пишет: «Боже, как велики сами по себе и как чрезвычайно важны для других эти святые люди! Пришлось и мне встречать в жизни своей так называемых «великих» людей, но никогда я не чувствовал их величия: человек как человек, обыкновенный. Но вот когда приходилось стоять перед святым, тогда ясно чувствовалось действительное величие их... Вот это – необыкновенные люди!» Рассказы о них, а также о монашеском пути и сохранил автор для нас в своих произведениях, которые собраны на страницах этой книги.