Церковь и общество. Беседа с ректором Московской духовной академии архиепископом Верейским Амвросием. Часть 2

О состоянии церковной науки, преподавании в Московской духовной академии, о богословии как образе мышления, определяющем поступки человека, о своей книге «Расширяя границы сердца» в беседе с писателем К.Ковалевым-Случевским рассказывает Член Межсоборного присутствия, Синодальной библейско-богословской комиссии и Координационного совета по развитию богословской науки в Русской Православной Церкви архиепископ Верейский Амвросий.

– Сегодня мы вновь находимся в Московской духовной академии, вернее – в церковно-археологическом кабинете, где нас окружают удивительные вещи, которые связаны с историей Русской Православной Церкви. На самом деле это также еще и Троице-Сергиева лавра. У нас в гостях архиепископ Верейский Амвросий, ректор Московской духовной академии.

В прошлой передаче Вы рассказали нам немножко об академии, о том, кто преподает здесь, немного о церковном образовании. Я хотел бы продолжить эту тему и спросить у вас такую вещь. Есть светское образование, а есть церковное. Соответственно, иногда и ученые, которые преподают и занимаются наукой, делятся, как говорят, на светских и церковных. Чем светский ученый отличается от церковного? И наоборот: чем церковный ученый отличается от светского?

– Я все-таки не хотел бы искать отличия, а хотел бы искать то, в чем они похожи. Действительно, в духовных учебных заведениях преподают люди, которые получили образование собственно в семинариях и академиях, и те, кто получил образование в университетах. Но если они получили образование в университетах, они вовсе не стали исключительно светскими историками. Я знаю потрясающих церковных историков, которые прекрасно разбираются в разного рода периодах нашей церковной истории, хорошо ее знают и хорошо понимают, а главное – адекватно, без купюр и  лишнего подобострастия передают эту историю.

– То есть они дадут фору любому светскому историку?

– Безусловно. С такими историками я встречался, будучи ректором Санкт-Петербургской духовной академии. Это, конечно, Михаил Витальевич Шкаровский, Сергей Львович Фирсов. Необязательно оканчивать церковное учебное заведение для того, чтобы разбираться в церковной истории, нужно работать в архивах, нужно честно относиться к своей профессии. Конечно, для этого нужно быть все равно церковным человеком, чтобы понимать, о чем идет речь, когда говорится о каких-то сугубо внутренних процессах или предметах церковной жизни.

И мне кажется, что это противопоставление и искание отличий не совсем правильно. Наверное, нам нужно, наоборот, сегодня как можно больше искать точки соприкосновения. Ведь богословие не заключено только в стенах Московской духовной или иной академии. Богословие не заключено в стенах одной обители или храмов, оно намного шире. Богословие – это образ жизни, богословие – это практика, богословие – это мой (или иного человека) ответ на то, что происходит со мной с точки зрения того, что Бог сотворил этот мир.

В этом смысле богословие безгранично, оно разрушает все границы, разрушает установленные правила. Оно подчас перешагивает через какие-то ограничения, потому что оно столь же богато, сколь богат Бог, и столь же безгранично. Потому что мы, хотя и не можем узнать до конца Бога, постичь Его, тем не менее призваны постоянно постигать и узнавать Его. Богопознание – это образ нашей жизни, это процесс жизни всякого христианина.

А в этом богопознании очень большое место занимает жертвенность. А жертвенность человека, будь то священник или обычный простой человек, который является, например, хирургом, – это богословие или нет? Это процесс богопознания или нет? Смотря как к этому относиться.

Однажды меня очень тронул пример одного хирурга, профессора Военно-медицинской академии в городе Санкт-Петербурге, который делал операцию одному выпускнику духовной академии. Эта операция была сложной, она длилась двенадцать с половиной часов. И когда я расспрашивал об этой операции, невольно у меня встал вопрос: как же так – человек двенадцать с половиной часов стоит у этого операционного стола и даже не может никуда уйти?

И действительно, бывают такие операции, когда врач не может отойти. Он возглавляет эту операцию, и она настолько сложна, что ему подают воду, чтобы он мог попить (может, даже что-то, чтобы он покушал в течение 12 часов; легкий перекус). Ему вытирают пот со лба; он не может даже выйти для того, чтобы справить свою естественную надобность (оказывается, для этого существует соответствующее приспособление, уж простите за подробности). Меня поразил этот пример! Ведь этот человек делает не одну операцию в своей жизни, он может делать таких несколько в неделю. Поразительная жертва человека!

Иногда к нам, священнослужителям, обращаются: «У вас такой трудный крест, вы по многу часов стоите в храме; вам, наверное, действительно трудно выстаивать все эти многочасовые службы». А я думаю, что наше служение ничуть не сложнее, чем служение того же врача, о котором я сейчас только что говорил. И таких людей тоже множество.

Потом, когда я встречался с этим доктором, чтобы поблагодарить его за то, что он сделал для нас (мы встречались после богослужения, когда он молился и причащался), я увидел человека, который никак не выделялся из общего количества прихожан. Это был скромнейший человек, в общении с которым я не увидел величия, хотя он действительно ученый, хотя он даже применял свои личные открытия в этой операции.

Здесь тоже почерк Господа в жизни человека, и его рукой водит Господь. И его жизнь – наверное, это тоже богословие, это тоже восхваление Бога. Потому что человек с таким образованием, с такими способностями, с такими возможностями, величина нашей современной российской медицины, без всякого красного словца причину своих успехов и талантов, если о них можно говорить, относит только к Богу, в Которого он беззаветно верит и Которому обязан тем даром, каким и служит другим людям.

И если такого рода люди приходят в духовное учебное заведение, будучи светскими, они тоже способны оказать колоссальное влияние на будущих священнослужителей. Мы не должны замыкаться в себе, мы не должны думать, что уже всего достигли, что мы некая каста. Мы такие же люди, как и все перед Богом; будь то архиерей, священник или мирянин, – перед Богом мы все одинаковы. Но в своем служении мы призваны вести людей не только словом, но и примером.

– Мы знаем, что сейчас в некоторых светских образовательных учреждениях начинают преподавать такие дисциплины, как, например, теологию (в Московском государственном университете). В принципе, это хорошо. Нужно это делать или нет? Или все-таки специфическое церковное образование в лоне Московской духовной академии важнее в данном случае?

– Мы на эту тему уже не раз дискутировали с отцом Владимиром Воробьевым, ректором Свято-Тихоновского православного университета, который  много сил положил на то, чтобы теология стала одной из наук и получила свое место в светских университетах. И у него очень благая цель, она заключается в том, чтобы богословие, которое изучается в обычных светских университетах, стало также примером именно жизни для тех студентов, которые учатся на других факультетах.

– А не просто теорией?

– Да, и в идеале эта цель правильная. Де-факто получается иногда по-другому, и мы  прекрасно знаем, что есть теологические факультеты, где преподают вчерашние светские (именно светские) историки, религиоведы. Конечно, это ненормально.

– Они вносят не ту струю…

– С одной стороны, мы понимаем, положа руку на сердце, что картинки совсем разные: богословие в духовных учебных заведениях и теология в светском учебном заведении. Но та цель, которая поставлена, правильная. И эти две программы, эти две составляющие, должны максимально быть похожими друг на друга по своему содержанию, по своему примеру. И преподавать на теологических факультетах в первую очередь должны люди, которые являются носителями духовной культуры (религиозной, если хотите, культуры), но прежде всего носителями образа жизни, а не просто знаний.

Это идеальная цель. Достижима ли она – жизнь покажет. Но исходя из опыта зарубежных учебных заведений и моего общения с профессорами теологических программ  европейских вузов могу сказать, что эти профессора бьют тревогу. Потому что теология там становится действительно одной из наук.

Мы долго доказывали, что теология – это тоже наука. Это действительно так – с точки зрения «коробки дома». Но теология – это все-таки больше чем наука. Богословие – это больше чем наука, оно должно стоять над всем. И именно с точки зрения богословия все остальное должно осмысляться; и открытия в области физики, химии должны получать богословское осмысление. Что с этим делать дальше? А что делать с тем искусственным интеллектом, о котором сейчас говорят? К чему он приведет? Где границы, за которые нельзя рисковать переходить дальше?

– Японцы и китайцы уже делают телеведущих в виде роботов, которые говорят лучше человека и не запинаются…

– Поэтому тревога в среде преподавателей теологии в Европе есть, они видят, что происходит некое выветривание: форма остается, а дух уходит. Один из таких преподавателей, отец Вацлав Ежек, преподаватель одного из факультетов в Прешове в Словакии, как-то привел такой пример. Мы, конечно, можем научить человека на предмете патрологии тому, как жил тот или иной подвижник, рассказать о его исторической эпохе, о климате, в котором он жил, о географии его местонахождения, мы можем даже воссоздать меню тех продуктов, которыми он питался. Даже воссоздать пещеру, в которой он жил. Но сообщим ли мы дух этого подвижника своим слушателям, его веру? Сможем ли мы их воодушевить, чтобы они если и не повторили бы его подвиг, то, по крайней мере, были бы причастны к тому, чтобы быть способными выразить свое доверие к Богу? Или это останется пустой теорией, просто ответом?

Ведь мы в свое время тоже изучали в советской школе обществоведение, которое немножко содержало необходимость знаний в области атеизма, а в советских институтах…

– … диалектический материализм, историю КПСС.

– Их сдавали в том числе и верующие люди, но они ведь не прилагали своего сердца к этому.

– Конечно.

– Они даже этим смущались, но они сдавали это просто как теорию. И будет самым страшным, если такой же сухой, безжизненной теорией окажется и теология в наших университетах. А для того чтобы этого не произошло, нужно, чтобы и Церковь сохраняла свое лицо (в лице своих священнослужителей), и чтобы священнослужители, которые преподают на теологических факультетах, также были не просто преподавателями, но и зажигали сердца людей, чтобы были священниками везде: и в церкви, и на теологических факультетах.

– Студент окончил Московскую духовную академию. Что он получает в итоге кроме диплома? Что это ему дает, как Вы правильно сказали, кроме научения его богословию и образу жизни? Я имею в виду, признается ли теперь этот диплом светскими властями и на каком уровне? Что это дает в дальнейшем, можно ли после духовной академии не просто защитить докторскую диссертацию, а стать духовным академиком (если такое звание существует или, может, прогнозируется)?

– И Петербургская, и Московская духовные академии уже получили аккредитацию бакалаврских и магистерских программ. Нам предстоит еще получить аккредитацию аспирантуры. Что касается общецерковного докторского совета, который имеет и свою церковную часть, и часть, связанную с теологией, то в данных докторских советах сегодня уже можно защищать и кандидатские диссертации, которые дают право получения диплома государственного образца, и даже докторские диссертации впоследствии. Сегодня такая возможность, безусловно, есть.

– Но вот утилитарная вещь: светский ученый, защитив диссертацию (сейчас это вернулось) имеет право на добавку к пенсии, например. Наверное, в духовной академии, если кто-то защитил кандидатскую или докторскую диссертацию, имеет какие-то права? Или все-таки Церковь настолько отделена от государства, что это еще пока никак не котируется?

– Нет, что касается аккредитованных программ, то здесь нет никакого различия. Я думаю, что в данном случае этот закон будет работать. Другое дело, что на данный момент существуют только две кандидатские диссертации, которые были защищены в соответствующем диссовете и в отношении которых ВАК вынес свой положительный вердикт.

Но все идет к тому, чтобы и докторские были также впоследствии признаны. Другое дело, что все-таки студенты, которые учатся у нас, в большинстве своем становятся священнослужителями, и они совершают свое служение в основном на приходах либо в монастырях; очень маленький процент из них связывает свою жизнь исключительно с образовательной деятельностью, хотя и внутри Церкви. Для того чтобы связать свою жизнь с образовательной деятельностью, нужно иметь соответствующие условия. Пока эти условия недостаточны для того, чтобы человек мог посвящать себя только образовательной деятельности.

– У Вас кандидатская диссертация с потрясающим названием (я тоже немного поломал голову, чтобы разобраться, что к чему) – «Сотериология святого Иоанна Златоустого». Что такое сотериология? Все-таки хотя бы одним словом для наших телезрителей…

– Учение о спасении. Учение о спасении – это наше призвание, это наша цель, наша жизнь.

– То есть мы думаем о Царствии Небесном в первую очередь?

– Святитель Иоанн Златоуст никогда не был систематическим богословом. Он не писал богословские трактаты, не занимался подготовкой богословских трудов. У него не было ни кандидатских, ни докторских диссертаций, однако он был образованным человеком своего времени, и за ним записывали очень многие проповеди, которые он говорил своим очень тихим голосом, сидя посреди храма. Ему рукоплескали тысячи и тысячи его слушателей, что вызывало в нем всегда огорчение. Потому что люди того времени обращали внимание на внешнее, на слог, которым блестяще владел святитель Иоанн Златоуст, но не обращали внимание на внутреннее содержание. Потому что, видя нравы своей паствы, святитель понимал, что до какого-то логического сознания он, может быть, и добрался в отношении своих слушателей, а до сердца не всегда; сердце молчало. И он огорчался и часто говорил: мне не нужны ни ваши рукоплескания, ни ваши аплодисменты. (Они приняты были тогда, да и сейчас тоже в восточных православных церквах проповеднику могут аплодировать.)

– Прямо в церкви?

– Прямо в церкви аплодируют новому ставленнику, когда архиерей прочитает молитву на схождение Духа Святого, о чем молится вся община. Выводит нового ставленника на амвон и произносит: «Аксиос». Вся община это восклицает и с радостью и аплодисментами поздравляет рукоположенного во диакона или священника. Это жизнь, живая атмосфера. Не некая формальная, связанная формой, а живая атмосфера, где принимает участие вся христианская община данного храма. Это прекрасно, это то, к чему мы тоже должны стремиться.

Так вот, святитель Иоанн Златоуст не был систематическим богословом, но он был, безусловно, человеком глубоких познаний. И для того чтобы как-то собрать по крупицам все то, что он говорил о спасении, я и попытался написать эту работу. Меня в свое время вдохновила работа моего научного руководителя, удивительного человека Константина Ефимовича Скурата, который в свое время писал докторскую диссертацию «Учение о спасении святителя Афанасия». А бытовавшее еще до революции (да и в наше время) мнение о том, что тот, кто прочитал все труды святителя Иоанна Златоустого, окончил академию, конечно, для меня тоже очень дорогого стоит.

Если бы не эта работа, наверное, я бы никогда не осилил всего того наследия, которое, по крайней мере, в русском переводе оставил известный златоустый учитель. Я благодарен ему за его помощь в написании этого скромного труда, который сподвиг меня на то, чтобы я набрался терпения и прочитал все его творения в русском переводе.

– Еще хочу спросить: в издательстве Санкт-Петербургской духовной академии в этом году вышла Ваша книга «Расширяя границы сердца». На ее обложке есть такая надпись: «Если хотите найти Бога, ищите его в близких людях». О чем эта книга?

– Эта книга состоит из разных «стеклышек», которыми можно обозначить какие-то слова, или проповеди, или мысли, записанные в последние годы. Я не стремился к тому, чтобы писать какую-ту книгу, но в какой-то момент, будучи побуждаем к этому другими людьми, понял, что из того, что есть, наверное, что-то может получиться. И после  литературной обработки уже имеющихся текстов эта книга получила свое реальное воплощение.

Может быть, когда-то выйдет и еще что-то. Мне иногда очень хочется остановиться в той суете и в той гонке, в которой я нахожусь в качестве ректора духовной академии, осмыслить все то, что было, записать эти мысли и успокоиться самому прежде всего. Потому что в этой гонке, наверное, каждый из тех, кто в наше время занимает какой-то пост в Церкви, лишается самого ценного, самого главного – послушать тишину, а в тишине услышать голос Божий, послушать биение собственного сердца и более глубоко увидеть свое собственное состояние.

– А нужен ли русскому православию мощный, глубокий, неповторимый, великий, очень профессиональный научный духовный центр?

– Безусловно, нужен.

– Который бы знал весь мир.

– Наш голос должен быть слышен не только в пределах Святой Руси, но и на весь мир. И сейчас этого голоса не хватает, в том числе в контексте тех проблем с Константинополем, которые происходят на наших глазах. Если бы это был более сильный голос, тогда бы и в университетах Европы, и в духовных учебных заведениях Поместных Православных Церквей сегодня его бы услышали. К сожалению, он звучит еще очень слабо.

И богословие должно отвечать на современные вопросы, не работать на прошлое. Хотя прошлое, безусловно, нам нужно, на прошлом мы учимся, но наши кандидатские и магистерские работы должны быть очень современными, на злобу дня, не должны рассматривать какие-то мертвые прошлые истории, которые нам практически ничего не дают, разве что представляют интерес для какой-то узкой специализации. Мы еще очень слабо звучим на международной арене, как было сказано.

– Дай Бог, чтобы этот голос зазвучал гораздо звонче, громче, чтобы его услышали многие.

Ведущий Константин Ковалев-Случевский, писатель

Записала Елена Кузоро