Церковь и общество. Беседа с протоиереем Владимиром Вигилянским. Часть 1

Настоятель храма святой мученицы Татианы при Московском государственном университете и строящегося храма святителя Василия Великого в с. Зайцево, публицист и литературный критик, протоиерей Владимир Вигилянский в беседе с писателем Константином Ковалевым-Случевским рассказывает о своей православной семье, о присутствии святого в своем роду, о своем непростом пути навстречу православию и о том, что привело его однажды к руководству пресс-службой Патриарха Московского и всея Руси.

– Сегодня мы встречаемся с интересным человеком, которого многие из зрителей нашего православного телеканала, конечно же, хорошо знают. Но он нечасто выступает у нас, поэтому мы решили поговорить на очень важные темы, которые будут интересовать многих. Итак, у нас в гостях, а точнее сказать, мы в гостях у протоиерея Владимира Вигилянского.

 Спасибо, что пригласили нас, есть возможность поговорить. Вы – настоятель храма святой мученицы Татианы при Московском государственном университете, в самом центре духовной и интеллектуальной жизни Москвы и, наверно, даже России, потому что все-таки Москва есть Москва, это столица. Говорить с Вами можно обо всем, потому что Вы прошли очень интересный жизненный путь. Он, конечно, для нас тоже интересен. Насколько я понимаю, Вы не хотите говорить об этом подробно, потому что уже много раз Вас об этом спрашивали. Хотелось бы поговорить о чем-то новеньком, необычном, о том, что Вам интересно и будет интересно нашим телезрителям. Не будем раскрывать тайну того, о чем мы хотим поговорить, а просто поговорим.

Начнем с необычного: Ваша фамилия Вигилянский, как Вы говорили или писали, придуманная, то есть ею в XVIII веке награждали выпускников семинарии. «Vigilia» – это по-латински «всенощное бдение». Очень многие семинаристы принимали выдуманные фамилии. Были известные в те времена священнические фамилии, такие, как, например, Абрикосов (странное слово, но оно греческое) или Велосипедов, что в переводе означало «Быстроногов»...

– Амфитеатров.

– А Вы Вигилянский («всенощное бдение»). Ваша фамилия как-то повлияла на Вашу жизнь?

– Я знал о том, что это священническая фамилия. И даже в одном из литературных произведений, написанных моим отцом в довольно сатирическом, комическом плане, он писал о своих предках, живших на Волге; там были попы и так далее. Поэтому я что-то знал о том, что эта фамилия не какая-то польская, что она священническая. Мне, конечно, это казалось странным. Фамилия необычная, редкая. Но уже в 90-е годы я стал смотреть, например, в энциклопедии Брокгауза и Ефрона, есть ли там «Вигилянский». Смотрю – епископ Вигилянский, писатель духовный Вигилянский. Понятно, что это что-то священническое. Я стал узнавать, и выяснилось, что это как раз консисторская фамилия. Давали такие фамилии, как Рыбкин или Пушкин, смешные фамилии русские, и окончившему семинарию или духовное училище или духовную академию давали звучную фамилию, если он был пятерочником.

– Но обычно это были Архангельский, Никольский, Введенский – такие серьезные фамилии, но Ваша-то фамилия необычная, она как бы с латыни…

– А в XVIII веке давали греческие и латинские фамилии. Например, «Сперанский» – тоже из духовного звания: «надежда», «Надеждин». «Вигилянский» – то есть «Всенощнобденский». Это, конечно, не уничижительная, не смешная, а церковная серьезная фамилия. И вдруг я узнаю… читаю, например, записки Сушковой (это была возлюбленная Лермонтова, они должны были сбежать и тайно венчаться), и она говорит, что единственный человек, которому она об этом рассказала, – это ее духовник отец Борис Вигилянский. И он ее отговорил. Какие-то люди в Петербурге были. Но в основном на Волге – Тверская область, а также Костромская, Нижегородская и дальше Царицынская. Такие «кусты» Вигилянских. И наконец я сказал своей дочери: «Слушай, тебе бы неплохо в этом деле разобраться, заняться этой историей».

– А почему Вам родители об этом не говорили? Не хотели заниматься поисками предков из духовной среды? У Вас была вполне советская семья, я так понимаю.

– Отец мой убежал из дома в революцию и работал у Бухарина в «Известиях», когда ему было 20 лет, – заведовал отделом партийной жизни, был даже корреспондентом в Лондоне. Потом, он рассказывал, они распространяли известное завещание Ленина. И почему-то всех, кто распространял подпольно это завещание, назвали троцкистами, хотя на самом деле в завещании и про Сталина, и про Троцкого Ленин высказывается отрицательно. И отец очень рано сел. Один раз его арестовали и изгнали из партии, а потом через год или два, в 1933 году, он сел за партийную оппозицию. О церковном прошлом своих родственников он устно никогда не говорил. Они с мамой были в разводе, мама моя была католичкой, она француженка – у нее в паспорте было написано: «француженка».

– По сути своей француженка: француженка-католичка – это типичная француженка.

– Да. Ее отец был очень известным инженером – главным инженером строительства дороги «Москва – Минск». Это единственное шоссе, по которому немцы прошли почти до Москвы. А дед ее, мой прадед, был представителем фирмы «Батиньоль», которая строила мосты по всей России. Почему они в России и оказались. Знаменитый Троицкий (или Кировский) мост построен как раз фирмой «Батиньоль», моим прадедом. А его сын, один из восьми детей, уже учился в Петроградском университете и здесь женился, он был преподавателем, автором учебника по бетонным покрытиям. Он был даже в системе НКВД, потому что они строили военные аэродромы, и его поставили в конце концов главным инженером строительства этой дороги. В конце 1937 года его арестовали, а в начале 1938 года расстреляли в Смоленске.

– Это поразительно, конечно. Хочу напомнить, что даже на сайте вашего прихода – храма во имя мученицы Татианы – есть опубликованная Вами статья, в которой Вы призвали всех, кто занимается историей семьи, искать в рядах своих предков святость. И Вы дали поручение, и Ваша дочь занялась этим вопросом. У Вас все предки, о которых Вы рассказываете, – в НКВД или троцкисты, а на самом деле фамилия-то Ваша – Вигилянский. Насколько я помню, Ваша дочь Саша начала поиски и обнаружила, что внучка известного святого, праведного Алексия Бортсурманского (это рубеж XVIII – XIX веков), вышла замуж за Вашего прапрадедушку Павла Вигилянского, ставшего потом священником. То есть у вас в роду оказался святой.

– Это мой прямой прадед пятого поколения. Что такое «пращур», я раньше вообще не знал, я думал, что это нечто общее. Так вот, он мой прапращур.

– Вот мы сидим как раз сейчас и видим его портрет, который Вы уже смогли как-то обнаружить, теперь он находится в Вашем доме. То есть Вы какую-то большую работу проделали.

– Это копия, конечно, это не оригинальный портрет. Оригинальный портрет находится в селе Бортсурманы – это Царицынский уезд, где родился мой отец. Оказывается, он убежал именно оттуда, из села Курмыш (это рядышком с Бортсурманами), где служил его другой дед, Алексей Вигилянский. Они через дочь Алексия Бортсурманского породнились с Вигилянскими, и таким образом вот это потянулось. У него не было сыновей; вернее, был один сын, но он скончался. А через дочь вот эта линия Вигилянских протянулась до этого святого. И, Вы знаете, это поразительная вещь: как-то в ХХ веке не было такого стремления искать своих предков.

– Ну да, все жили как нормальные советские люди – история начинается только с 1917 года. И что там вообще до этого? Царский режим, тьма-тьмущая.

– Я думаю, что вот такие загадки и интересные вещи есть в каждой семье. И несмотря на то, что я Вам рассказал про маминых предков и папиных предков, вот такое очень замысловатое, с красивыми узорами есть в каждом человеке. Мы можем очень многое откопать. Даже людей совершенно неверующих, к Церкви не имеющих никакого отношения, я призываю посмотреть… Потому что вот эта вертикаль нашего рода – и вокруг нее нанизывается история нашей страны, история нашей ментальности, история нашей нации. И выясняется, что это очень важно для всех.

– Вы жили в светской семье, где разговоров о религии не было вообще, а в 30 лет взяли и крестились. Что же произошло? Более того, Вы не просто крестились, Вы прошли какой-то ошеломительно быстрый путь вплоть до руководителя пресс-службы при Святейшем Патриархе. То есть если в хорошем смысле слова сказать «карьера», то карьера у Вас необычная и блестящая.

– К крещению меня привела моя семья. Сначала крестилась моя жена Олеся Николаева, потом мы с ней крестили наших детей: священник очень известный – отец Валериан Кречетов, дай Бог ему здоровья… Это все было при советской власти, крещение проходило катакомбно, без записи в журнал. Мы и крестились, и венчались у него без каких-либо записей, чтобы не было никаких последствий. Я работал научным сотрудником в Институте искусствознания, был искусствоведом и проработал там почти десять лет.

– Я-то лишился корреспондентства в «Литературной газете» за крещение. Хотя все было тоже сделано тайно, но каким-то образом стало известно, и меня попросили уволиться по собственному желанию.

– Мы оба прошли через такое. Так что я через детей, благодаря маленьким нашим детям и воцерковился, потому что жене двоих детей было не донести до храма – одного в коляске, другого за руку…

– Таким образом Вы попали в храм!

– Да, я таким образом через детей попал в храм и, уже будучи крещеным, проникся и богослужением, и пониманием того, что мне, оказывается, это очень нужно. Так что я пришел в Церковь благодаря моему окружению, моей семье. Некоторых приводит в Церковь какое-то чудо, некоторых приводит в Церковь какая-то беда. А я пришел в Церковь из-за семьи, из-за некой общности, единой общности семейной – это тоже какая-то очень важная вещь, чтобы мы с женой ничем не были разделены, чтобы у нас были не только дети, но еще и общность мировоззренческая, какая-то глубинная.

Почему Церковь так держится за понятие семьи? Потому что семья – это то, что объединяет, скрепляет людей очень сильно. И цель православного брака – это создание малой церкви. Вот в католичестве цель брака – рождение детей. У нас не так, у нас создание малой церкви – это скрепление некого единомыслия, которое очень необходимо. Это необходимо семье, а потом выясняется, что это необходимо нации, государству и обществу. Конечно, мы ничего этого не осознавали. По крайней мере, я этого не осознавал. Но теперь, глядя назад, на то, что происходило в эти 38 лет со дня крещения, я понимаю, что произошло. Это, конечно, замечательная вещь. А священником я стал только через 15 лет.

– Вы упредили мой вопрос. Мало ли людей, которые приходят вместе с семьей в Церковь. Но ведь Вы не просто стали священником, Вы еще познакомились с патриархом. Что вдруг? Это ведь не случайно, так не бывает, чтобы просто встретились на улице.

– Когда встал вопрос о том, чтобы мне – еще в советские времена – уйти из Института искусствознания и преподавать в семинарии и академии русский язык и стилистику, я поехал к одному старцу, чтобы попросить благословения. Это великий старец; храм, где он служил, был как раз недалеко от Белгорода, Курска, Курской дуги (вот того танкового сражения в Покровке), и он мне сказал: «Сам священства не ищи, но если призовут, не отказывайся».

– Неожиданно так сказал.

– Да. Я говорю: «Да вот меня призвали. Мне сказали: если будешь преподавателем, нам “пиджачники” не нужны, надо будет надеть рясу. Так мне ректор сказал». Старец мне опять повторил. И когда я от него приехал, у меня там все расстроилось. Это отдельная история, Олеся это все описала в своих книжках. Это интересно, но не буду сейчас рассказывать, потому что это все описано. А тогда ничего не получилось. А потом, в 1990 году, мой друг, с которым мы дружили с его монашеских времен, стал епископом в Белоруссии. И в 1994 году он сказал: «Слушай, мы открываем в Москве Белорусское подворье, мне нужен свой человек здесь. Я сейчас тебя познакомлю с митрополитом Филаретом, мы с ним знакомы, но еще встретимся, будем просить патриарха, чтобы ты стал священником. Как ты?»

Ну, я помню, что мне сказал когда-то старец. И я встретился с митрополитом Филаретом, он написал просьбу, чтобы меня рукоположили и сделали священником – представителем Белоруссии в Москве. Меня рукоположили в диаконы в Сретенский монастырь. Поэтому я с 1995 года связан со Сретенским монастырем, я там семь месяцев прослужил диаконом. А Белорусское подворье тогда так и не открылось. То есть это промыслительный какой-то ход для того, чтобы я стал священником. Не я расписывал этот узор, это Сам Господь что-то такое нарисовал в книге жизни про меня. Это Белорусское подворье открылось только три года тому назад, а я уже 20 лет священник. Понимаете, как интересно?

– Я нашел очень интересное Ваше высказывание о национальной идее. Оно связано с краеведением. Вдруг Вы сказали: «Наконец-то я тоже стал краеведом». Я, как профессиональный историк, немножко скептически относился к краеведам, потому что у нас бывали стычки. Например, в советское время я написал статью о Санаксарском монастыре, что его название произошло от слова «синаксис» – «собрание», мне сказали: нет, это от «сенокосов». Так говорили советские краеведы.

Тем не менее есть потрясающая Ваша цитата: «Считаю, что национальная идея, которую постоянно ищут у нас в России, не может существовать без того, чем занимаются наши краеведы. Это поиски и сохранение… признаков Небесного Отечества». Очень интересная мысль. Вы сейчас культивируете эту свою мысль на приходе или где-то среди своих друзей?

– Я изучал историю краеведения. Она была разгромлена в сталинские времена. Потому что это копание в корнях русской истории, которым занимались краеведы, советской власти было не нужно. Краеведение было дважды разгромлено. И, в общем-то, не восстановилось то, что было до революции. До революции в каждой губернии издавалось огромное количество литературы.

– Да, альманахи какие-то.

– Сейчас еще до сих пор этого нет. Но это настолько людям нужно, что в социальных сетях существуют целые группы краеведов, они друг с другом связаны, они находятся в переписке. Это все обнаружила моя дочь, когда она искала наш род. И выяснилось, что нижегородские краеведы, костромские, царицынские и так далее – это огромные «кусты» людей, которые за это не получают ни одной копейки. А им почему-то это нужно.

– Мне показалось, что однажды, когда Вы говорили о современном священнике, Вы сказали, что он может быть не только священником, но и человеком другой профессии. Вам, как человеку, который крестился, скажем так, поздно, в 30 лет, который прожил какую-то большую часть своей жизни светским человеком, это, может быть, просто близко и Вы здесь пытаетесь найти какие-то новые сферы взаимоотношений Церкви и общества. Священник ведь может быть и ученым, и художником, и писателем, и так далее. Нужно ли, обязательно ли священнику быть еще кем-то? Или он может быть просто «службистом», скажем так?

– Большинство священников занимается только своим церковным делом и больше ничем. И слава Богу. Их и должно быть больше, они и должны заниматься именно этим делом, не отвлекаться ни на что другое. Но когда я пришел в Церковь и стал священником, то людей с похожей линией жизни оказалось очень много: стали приходить бывшие военные, ученые, люди творческих профессий – архитекторы, художники, писатели. Я учился в Литературном институте, мне когда-то ныне покойный Сергей Николаевич Есин, ректор, сказал: «Я знаю, по крайней мере, 18 выпускников Литературного института, которые стали священниками».

– Как интересно!

– Я служу в храме во имя мученицы Татианы и знаю, что только в московских храмах служит более 60 священников, окончивших Московский университет. То есть это люди с профессиями, но не только окончившие какие-то ВУЗы (таких много, у кого есть духовное и светское образование), а кандидаты наук, преподаватели, ученые, сделавшие открытия, внесшие вклад в свои профессии. Выяснилось, что одно другому не мешает. Вот это интересная вещь! Когда я пришел в священники, я хотел оборвать все, что было до этого, – мою журналистскую деятельность, некую общественную деятельность и так далее. Но оказалось, что в Церкви я нужен как эксперт в тех областях, которыми я занимался раньше.

– В частности, журналистикой. Вы стали руководить пресс-службой.

– Это позже. Через год после того, как я стал священником, я уже вел журналистские курсы при Издательском совете. Потом я открыл (громко сказано, конечно) факультет журналистики при Богословском институте и был первым деканом этого факультета, потом я был руководителем пресс-службы Учебного комитета Русской Православной Церкви, а потом – руководителем пресс-службы Патриархии и пресс-секретарем Патриарха.

– Вот этот Ваш путь очень интересен. Но сейчас Вы настоятель храма во имя святой мученицы Татианы при Московском государственном университете, как мы Вас и представили. И Вы все-таки большую часть жизни отдаете непосредственно приходу. Вот об этом хотелось бы поговорить подробнее, и давайте это сделаем уже в нашей следующей передаче. Спасибо Вам, отче, за замечательную беседу. Всего Вам доброго.

(Продолжение следует.)

Ведущий Константин Ковалев-Случевский, писатель

Записал Игорь Лунёв