Церковь и общество. Беседа с протоиереем Христофором Хиллом. Часть 1

Клирик храма св. вмц. Екатерины на Всполье (московское подворье Православной Церкви в Америке) протоиерей Христофор Хилл в беседе с писателем Константином Ковалевым-Случевским рассказывает о том, как он – уроженец г. Манчестера, британец по происхождению, выпускник университета в Глазго и аспирантуры в Оксфорде – стал православным священником в России.

– Сегодня у нас в гостях необычный священник – протоиерей Христофор Хилл. Это человек, который прошел большой жизненный путь, в том числе и в священстве, но он британец по происхождению. О нем уже много говорили, писали, с ним делали интервью в разных местах, но на телеканале «Союз» он выступает впервые, и нам очень интересно задать ему несколько важных вопросов.

Отец Христофор, Вы – клирик храма святой великомученицы Екатерины на Всполье. Храм находится на Большой Ордынке и является также подворьем Православной Церкви в Америке при Московском Патриархате.

– Совершенно верно.

– Нам интересно то, о чем Вам приходилось уже не раз рассказывать, но мы все-таки зададим Вам эти вопросы. Вы британец – наверно, Вы росли в английской протестантской традиции?  Или Вас не воспитывали в христианстве? Что Вас привело в православие? Понимаю, что это может быть длинный разговор, но все-таки... Вот Вы молодой человек  – в какой момент Вы повернулись в сторону России? Это было связано с образованием или просто с каким-то интересом?

– Я бы не сказал, что был воспитан в какой-то традиции – протестантской или  католической. Как и большинство людей моего поколения, я был крещен в Англиканской церкви. Но я не был англиканином по вероисповеданию, посещал церковь только по таким случаям, как отпевание, венчание, крещение. Регулярно же церковь я не посещал, хотя и был крещен в ней. Принятие мной православия связано с тем, что я изучал русский язык в школе. А изучение русского языка в школе, особенно начиная с 11-12 лет, было большой редкостью в Англии.

– Да, это удивительно. Это была специальная школа?

– Нет, это государственная школа. Там была такая специфика, что после изучения французского языка можно было выбрать немецкий или русский. Я выбрал русский язык. В каком-то смысле это решение определило последующий путь моей жизни. Первый раз я побывал в России в 1977 году (уже сорок лет назад), еще будучи школьником. Я был три дня в Ленинграде и четыре дня в Москве.

– Это была какая-то специальная поездка от школы?

– Да, школьная поездка; туристическая, можно сказать. Потом я изучал русский язык в университете города Глазго в Шотландии, а потом стажировался с 1984 по 1985 год в городе Воронеже. И там, собственно говоря, произошла моя первая встреча с Православной Церковью в России. Я послушал богослужение, и оно произвело на меня огромное впечатление. Это было в кафедральном соборе Воронежа. Я общался с людьми, надо сказать, тайком, потому что было совершенно иное время. И один священник мне посоветовал обратиться к митрополиту Антонию Сурожскому, если я всерьез думаю присоединиться к Православной Церкви.

– То есть Вы, будучи британцем, ничего не знали про владыку Антония (Блума), который служил в Лондоне?

– Да, я впервые услышал имя владыки Антония именно в России, где его очень почитали и до сих пор почитают, конечно. После стажировки в Воронеже я продолжил свою учебу, поступив в аспирантуру в Оксфордском университете, и начал посещать там православный храм. В Оксфорде я имел честь познакомиться с владыкой Антонием, где он проповедовал в главном университетском храме. Это был сентябрь 1987 года.

– В главном храме Оксфорда?

– В храме Пресвятой Богородицы, Church of  Saint Mary the Virgin, в центре города. Это англиканский храм; по приглашению настоятеля этого храма владыка Антоний приехал и произнес проповедь.

– Как интересно! То есть просто перед британцами, а не в местной православной церкви, которая маленькая, незаметная, но есть.

– Да, на английском языке перед местными прихожанами. Владыка Антоний по приглашениям проповедовал не только в православных, но и в неправославных храмах Великобритании. И до сих пор в книжных лавках англиканских и католических храмов Великобритании можно найти его книги. 

– Они ведь издаются и в переводах на английский язык в большом количестве.

– Конечно. Помню, когда я первый раз посещал собор в Лондоне и купил его книгу, то прочитал ее полностью на обратном пути в свой родной город Манчестер.

– Я хочу ненадолго вернуться в Воронеж. Вы сказали, что Вас привлекла православная служба. Вы знаете известное поверье, что послов князя Владимира перед Крещением Руси привлекла эстетическая сторона. У Вас это было так же?

– Не сказал бы, что у меня было чисто эстетическое впечатление, но это сыграло некую роль, потому что благолепие богослужения – это очень важный элемент православной культуры. Но если на этом остановиться – восхищаться церковным пением, иконописью и так далее, – то человек остается эстетом, но не становится православным верующим. Но что меня тоже поражало – это образ единства между небом и землей в храме. Там есть иконостас, на котором изображены не только Спаситель и Богородица, но и святые. И в отличие от западных храмов в православных храмах люди стоят.

В том храме тоже стояли люди, в основном это были, конечно, пожилые женщины. И такой тоже момент: постоянно трогают за плечо, просят передать свечу к Спасителю, к святителю Николаю или к Митрофану – и говорят так, как будто живым людям передают. Потом я понял, что свечу нужно передать к подсвечнику перед иконой. Конечно, меня поразило, что для русского христианина святые – это не просто изображения на иконостасе, а живые люди. Можно сказать, что это друзья, к которым можно обращаться с просьбой о молитвенном заступничестве перед Богом.

– Теперь вернемся обратно в Оксфорд, куда Вы уже поступили и где продолжали  совершенствовать свое знание русского языка. Но при этом, испытав те ощущения в Воронеже, восприняв эстетическую сторону православного богослужения, Вы не могли увидеть такого великолепия и величия в Оксфорде – тамошняя православная церковь совсем малюсенькая. Вас потом ведь что-то привело еще и в Лондон к владыке Антонию (Блуму). Расскажите, пожалуйста, о своей встрече с этим выдающимся, великим человеком.

– Первая встреча, как я уже сказал, была в англиканском храме в Оксфорде, где он проповедовал. Меня просто познакомили с ним, я взял благословение, и на этом моя первая встреча с ним закончилась. Через какое-то время, когда я принял православие, то стал алтарником в этом маленьком оксфордском храме, и владыка 4-5 раз в год приезжал, служил, выступал перед прихожанами. Тогда у нас были и личные беседы, и были такие моменты, когда владыка, выступая перед прихожанами, рассказывал что-то о церковной жизни в России, о нашей сурожской церковной жизни и так далее. Вот так и происходило мое знакомство с владыкой Антонием.

– Какие у Вас ощущения остались от Оксфордского университета? Потому что я помню свои – в это же время, когда Вы там в храме служили алтарником, я проходил стажировку... И меня поразило: июнь – выпускные вечера. Огромное количество студентов одеты в разноцветные плащи и головные уборы, символизирующие окончание университета. Всю ночь гуляния. А утром я просыпаюсь, открываю окно – все газоны завалены людьми, одетыми в самые роскошные одежды; люди просто спят. Меня потрясло отношение людей к какой-то свободе выражения чувств… Вот этот праздник, этот шахматный город, сказочный Оксфорд! У Вас были такие же ощущения? Или для Вас это было просто обучение и не более того?

– Оксфорд – это гораздо больше, чем просто обучение. Когда выходишь из поезда на вокзале, идешь пешком в центр города, сразу же удивляет красота зданий. Эти колледжи – преимущественно средневековые, здания относятся к XV, XVI, XVIII векам, некоторые – к XIII веку. Весь город пропитан этим духом древности, традициями. И это очень важно. Там великолепные библиотеки.

– Знаменитая Bodleian Library, в которой Вы, оказывается, работали.

– Да, я работал там в течение нескольких лет.

– Одна из лучших библиотек в мире.

– Да, да. И город – он маленький; можно сказать, что это просто большая деревня в чем-то, потому что там из центра города в какое-то место, кажущееся деревенским, например в Christ Church Meadow, можно дойти пешком минут за десять. До Оксфорда я жил только в больших городах – в Манчестере, Глазго. И для меня это, конечно, было необычным.

– Еще меня потрясло, что во многих аудиториях висят портреты людей, которые учились и преподавали в университетах и колледжах многие столетия назад. И вот когда сидишь в аудитории, а на тебя смотрят с портретов эти люди строгими глазами и как бы говорят: «Учись, балбес, как следует!», плохо учиться уже не будешь.

– Пожалуй, да.

– Вернемся к владыке Антонию, митрополиту Сурожскому. Сейчас это интересно звучит, потому что Сурожская митрополия связана с Крымом, Сурож – это знаменитый город Судак, греческая Сугдея. То есть это митрополия Крымская. Видите, как меняется история: проходят десятилетия – и возникают новые ассоциации. Большая часть того, что излагал владыка Антоний, не было написано им от руки, это были беседы, записанные за ним. Я даже видел, как составлялись большие коллекции кассет, которые записывались и потом (видимо, распространялись). Тогда еще были маленькие кассеты, еще не было компакт-дисков. Какие из бесед Вас больше всего затронули? Что Вас поразило больше всего в его поучениях? Даже это были не поучения, он никогда никого не учил – просто разговаривал с людьми, отвечал на вопросы.

– Вы знаете, я вспоминаю прежде всего не столько содержание наших бесед с владыкой Антонием, но как он подходил к человеку. У него был такой уникальный дар: для него человек, с которым он беседовал в данный момент, составлял весь его мир. Ты стоял перед ним так, как будто для него больше вокруг ничего не было. Это был такой удивительный дар – полностью сосредотачиваться на человеке и входить в его внутренний мир, в его внутренние переживания. Я помню одну беседу, это было на Сурожской конференции в 2001 году. Она проходила в школе, люди ходили туда-сюда, было много разговоров. А мы с владыкой удалились в какую-то маленькую комнату, чтобы эта суета нам не мешала. Была полная тишина, во дворе цветущие деревья, как будто мы в иной мир вошли, некий уголок рая, можно так сказать. Мы говорили о пастырском окормлении умирающих в хосписе. Сейчас я не буду говорить о содержании нашей беседы, но она мне помнится из-за обстановки, в которой мы общались. Можно было молитвенно погрузиться в эту беседу. Она, конечно, на всю жизнь осталась в моей памяти.

– Хочу задать вопрос, который нужно было задать раньше, но задам его сейчас. Вы были крещены в Англиканской церкви. Произошло ли перекрещивание в связи с переходом в православие? Не возникло ли каких-то проблем в связи с этим?

– Нет, я был принят в православие через таинство Миропомазания. Это стандартная практика Русской Церкви.

– В Париже один художник попросил меня, чтобы я стал крестным отцом его детей, он был католиком. Я обратился к священнику, которого знал в Париже, и спросил его, что мне делать. Он сказал: «Если они запишут в книге крещений, что Вы – Russian Orthodox, то этого достаточно, тогда можно». Такие мелочи взаимоотношений. Так и написали – Russian Orthodox, и я стал крестным отцом этих католических девочек. Но Ваш переход в православие не повлиял ни на что? Ведь Вы не просто перешли в православие, Вы стали православным священником.

– Да, все было нормально.

– Но Вы стали священником не сразу; кажется, в 1994 году.

– Владыка Антоний не разрешил бы, чтобы я принял православие и сразу же стал священником. Он говорил, что должно пройти как минимум пять-шесть лет между принятием православия и священством.

– А это именно он дал Вам благословение на то, чтобы стать священником?

– Да, он мне дал благословение идти по этому пути. В Сурожской епархии тогда было не так много священников, а тем священникам, которые служили, было уже за 40, за 50 лет. И надо было думать о будущем, о том, кто будет следующим поколением священников. Но так получилось, что во время очередного приезда в Россию я познакомился со своей будущей супругой, которая меня познакомила с американским священником, отцом Даниилом Губяком, представителем Православной Церкви в Америке при Московском Патриархате. Отец Даниил сказал, что ему нужен второй священник, который будет клириком Московского Патриархата и который умеет служить и на церковнославянском, и на английском языках. Я считаю, что эта встреча была промыслительной.

– То есть служить Вы стали уже в лоне Православной Церкви в Америке?

– Нет, я был рукоположен как клирик Московского Патриархата и остаюсь клириком Московского Патриархата. Меня рукоположили в священники в храме во имя святителя Николая в Пыжах, где я был знаком с настоятелем, отцом Александром Шаргуновым, а до того в диаконы меня рукоположил покойный Святейший патриарх Алексий II в Елоховском соборе.

– Я понимаю, что это личное, но тем не менее как же все-таки произошло Ваше знакомство с Вашей будущей супругой, в каком году? У вас потрясающая семья, трое детей. И вы живете в России, что не является уже давно необычным, но все-таки как-то привлекает внимание людей.

– Иностранец, который женился на русской, или иностранка, вышедшая замуж за русского, – это не такая большая редкость. В этом нет никакой экзотики.

– Теперь уже да.

– А иностранец, который женится на русской, а потом становится православным священником, – конечно, таких случаев немного, я предполагаю.

– Может быть, совсем мало.

– Мы познакомились в общежитии, которое приписано к Московскому лингвистическому университету, бывшему Институту имени Мориса Тореза, и находится в здании, которое расположено совсем рядом, это ваши соседи. Так что когда я сегодня сюда шел, у меня в памяти возникло много личных воспоминаний о первых встречах с будущей женой. Здесь мы познакомились. И вот поженились.

– Оксфорд, Лондон  были местами обитания большого количества русских эмигрантов. Конечно, Вы многих знали. Я приведу в пример человека, с которым  познакомился в Аргентине на православном съезде, – это Сергей Мамонтов. Он потомок знаменитого Мамонтова, который был миллиардером в России, строил железные дороги и так далее. Но Сергей за границей не унаследовал ничего от предков – все было разорено. И он начинал все сначала. Он женился на русской, у них нескольких детей. И он имел колоссальные проблемы с получением общегражданского российского паспорта. То есть зарубежный – пожалуйста, а общероссийский он пытался получить много лет. Ему говорили так: «Иди в военкомат, тебя поставят на учет, тогда получишь прописку». А когда он приходил в военкомат, там говорили: «Без прописки не можем». Он возвращался туда, где нужна прописка, там говорили: «Пока не встанешь на учет в военкомате, мы не можем тебя прописать». То есть был парадокс. Дело доходило чуть ли не до президента. Как у Вас с гражданством? Я слышал, что Ваши дети имеют гражданство и здесь, и там. И Вы недавно выразились, на мой взгляд, очень интересно и удачно, когда Вас спросили: «Ваши дети будут британцами или русскими?» Как Вы ответили?

– Они и русские, и англичане.

– То есть нельзя сказать, что они больше русские или больше англичане? Они и те, и те.

– Такое понятие, как «наполовину русский, наполовину англичанин», конечно, мне кажется странноватым. Человек может быть полностью и тем, и другим. Мои дети родились в России, в Москве, у них, конечно, первый язык – русский, они были воспитаны в русской культуре, ходили в местные московские школы. Но при этом мы часто приезжали в Великобританию. Когда мы там бываем, мы переключаемся на другой лад. И мои дети – они все уже взрослые – чувствуют себя дома и там, и здесь.

– Есть ли у них позывы продолжать образование за рубежом, в той же Британии?

– Это вопрос к моим детям, а не ко мне. Они уже взрослые, так что как они дальше будут определять свою жизнь, это уже от них зависит, не от меня.

– Вы служите теперь на подворье Православной Церкви в Америке, в храме святой великомученицы Екатерины на Всполье. В 90-е годы мне доводилось записывать беседы с владыкой Василием (Родзянко), который почему-то стал очень популярным в это время в России и записал очень большое количество бесед. Одним из самых интересных вопросов был тот, что в Американской автокефальной Церкви богослужение идет, как Вы уже сказали, не только на церковнославянском языке, но и на английском. Так же, как часто бывает в Париже, в знаменитом храме во имя Александра Невского на rue Daru – наверху идет богослужение на церковнославянском, а внизу в 80-е и 90-е годы там служил отец Борис Бобринский; он вел богослужение на французском языке. Наше православное богослужение ведется на японском языке, на многих других языках мира. А в России оно не ведется на русском языке, то есть только на церковнославянском. Как Вы думаете, есть здесь какая-то проблема или ее не существует? Почему русским так «не повезло»?

– Не повезло?

– Я условно говорю.

– Я не сказал бы, что не повезло,  церковнославянский – очень богатый язык.

– Согласен с Вами.

– И, конечно, речь идет о том, как мы можем понимать церковнославянский язык. Я знаю, что есть такое мнение, что надо все переводить на русский язык. Все-таки Библия уже давно переведена на русский. Пожалуй, в миссионерских целях это вполне допустимо, я считаю. Но все-таки церковнославянский – очень богатый язык, это богослужебный язык нашей Церкви, и лично мне, хотя я владею русским языком, было бы немножко неудобно переходить на современный русский в богослужении. Современный русский язык тоже очень богатый, красивый, но зависит от того, что мы имеем в виду: есть язык Пушкина, а есть язык «желтой прессы», например, или этих жутких крик-шоу, которые мы можем смотреть по телевизору. Это уже не русский язык, это, мне кажется, какое-то глумление над русским языком.

– Другой русский.

– Да, уже другой уровень, об этом не будем говорить.

– Но англичане и американцы богослужение на английском языке понимают хорошо?

– Да.

– Спасибо Вам, отец Христофор, за такую обстоятельную беседу.

– Спасибо Вам.

Ведущий Константин Ковалев-Случевский, писатель

Записал Игорь Лунёв