Церковь и общество. Беседа с генеральным секретарем радиостанции «Голос православия» Г.А. Малько. Часть 1

Инженер-агропромышленник, экономист, председатель ОРЮР во Франции, выпускник Богословского института (Сергиево подворье) в Париже, потомок русских эмигрантов первой волны, говорящий на 7 языках, Георгий Анатольевич Малько в беседе с писателем Константином Ковалевым-Случевским рассказывает о своей семье, о той памяти о России, которую сохраняли его родственники в течение десятилетий, о жизни Православной Церкви в Европе в XX столетии.

– Здравствуйте, сегодня у нас в гостях, как обычно, необычный гость. Но сегодня еще более необычный, чем обычно. У нас в гостях Георгий Анатольевич Малько, или, как говорят французы, Жорж Малько. Приехал он к нам из Франции.

Сегодня мы хотели поговорить о том, как живет бывшая русская эмиграция, хотя это и не очень удачное слово. Сейчас много русских живет по всему миру, слово «эмиграция» уже давно превратилось в «иммиграцию», а теперь даже и оно уходит, потому что люди просто живут, временно работают за границей, а потом возвращаются обратно.

Но Вы относитесь к тому самому поколению людей, родители которых или выехали из России, не подчинившись большевистской власти, или уже родились в эмиграции. Поэтому хотелось бы поговорить о том, как люди там жили в православном мире, как выживали в русской традиции, как пытались ее сохранить, развить и передать по наследству от поколения к поколению.

– Думаю, надо начать с рассказа о том, откуда я, когда, где и почему я родился.

– Начнем с самого главного – как появились Ваши предки в Европе.

– Постараюсь рассказать вкратце. Мама родилась уже во Франции, а ее мать, моя бабушка Антонина Ивановна, урожденная Раевская.

– Имеющая отношение к роду генерала Раевского?

– Конечно. А ее мужем был Константин Александрович Витт. Он был из Петербурга, окончил политехнический институт.

– Представляя Вас, я забыл сказать, что Вы являетесь инженером-агропромышленником, человеком, связанным с агрокультурой. Вы являетесь генеральным секретарем радиостанции «Голос православия» в Париже, а также председателем общества ОРЮР – Организации российских юных разведчиков, – это как скауты, только во Франции они назывались так. Кстати, штаб-квартира ОРЮР находится на знаменитой улице Дарю, при соборе Александра Невского.

Вернемся к Вашей семье.

– Я рассказал о родных со стороны матери, которая родилась уже во Франции, после перехода через Галлиполи. Это был выход русской армии из Севастополя под руководством Врангеля, которая добралась до Галлиполи на турецкой территории. Мама родилась уже в Париже, но надолго семья там не осталась, быстро уехала в Харбин, где дедушка получил кафедру по международной экономике.

– Напомню телезрителям, что Харбин – это территория Китая. То есть они проделали колоссальный путь в 20-30-е годы ХХ века, чтобы уехать из Европы в Китай, где, как считалось, очень хорошая и обустроенная русская община.

– Иногда я смотрю снимки, которые остались у нас после этого путешествия. Это маленькие снимки, чуть побольше почтовой марки. Довольно интересно смотреть, как они плывут по Красному морю. Есть несколько фотографий из Китая.

– Почему они потом вернулись в Европу?

– Вернулись они, как только в Китае начали бушевать. Дедушка по российскому опыту уже знал, что такое коммунизм, и, как только в Китае Мао Цзэдун начал возвышать голос, наша семья решила вернуться обратно во Францию.

Со стороны отца получилось совсем по-другому. Родился он в Кременчуге, а его отец, мой дед Владимир Георгиевич, был на войне и с 1917 года находился на фронте, расположенном напротив австрийцев, где попал в плен. В 1920-х годах моей бабушке с моим отцом удалось выйти из границ Советского Союза. Она очень мало об этом рассказывала, но чувствую, что это не было просто. Мы знаем только то, что она пешком пошла из Кременчуга в Москву и из Москвы в Ревель. Пешком. Там они попали в тюрьму, пробыли в ней несколько месяцев и оттуда добрались до Бельгии, до Брюсселя.

Мой отец рассказывал мне, как они приехали в Брюссель, и им подают чай, кофе, молоко, круассан. Можете себе представить, что этот поход, который они с матерью совершили, был довольно тяжелым, потом была тюрьма, и из тюрьмы они попадают в Брюссель, где их встречают как людей. А он был одет лишь в мешок из-под картошки и все, голышом. Можете себе представить маршрут на карте, как они прошлись от Кременчуга до Брюсселя.

Папа с мамой встретились в Париже, и пошли дети. Нас было трое мальчишек. У меня постоянно звучит в ушах: «Говори по-русски. Говори по-русски. Говори по-русски». И это «говори по-русски» у нас осталось. Детьми мы как-то не обращали на это внимания, думали: «Зачем русский язык? Кому он нужен? Мы живем во Франции, все здесь говорят по-французски». Я позже понял то, какой важный багаж подарили нам родители, деды и бабушки.

Почему они на этом настаивали? Они говорили: «Вы поймете это потом. Если Россия освободится, у вас будет возможность поехать обратно. И с вашим западным знанием у вас будет возможность помочь воссозданию России». Помочь не в том смысле, что как будто вернулись какие-то герои. Нет, вернуться простыми жителями. Нашел себе хижину, квартирку – и живи, работай нормально со своими знаниями. И это было для нас важно.

Когда нам исполнилось 20–25 лет, мы поняли, что Запад для нас не очень удобное место. Нас плохо понимали, когда мы говорили по-русски, часто были насмешки. Это было связано еще с Первой мировой войной, потому что, как только был подписан Брест-Литовский мирный договор, русский стал предателем. И если говорил по-русски, на тебя показывали пальцем.

– Вас специально приобщали к православию с самого детства или это было естественно? Ведь Вы воспитывались в глубоко православной среде.

– Это второй очень важный момент. Мы жили при Сергиевском подворье. Многие знают, что сегодня это богословский институт.

– Сергиевское подворье в Париже на rue de Crimée – это знаменитое место.

– Там я провел все мое детство, играл при храме. Нас было несколько семей. По четвергам мы всегда собирались. У вас это воскресная школа, а нас собирали в четверг, потому что это был свободный от школы день. Мы собирались здесь и учили русский язык, Закон Божий.

– Вы даже окончили Сергиевский богословский институт.

– Когда мы, русские, собираемся, то называем его Свято-Сергиевский православный богословский институт, но это духовная академия, которая сегодня зависит от Сорбонны. Я окончил ее, потому что это все меня очень сильно интересовало, и я абсолютно убежден, что русский язык и православие, если мы хотим продвигаться вперед с будущим России, – это те два столба, без которых мы никуда не сдвинемся. Почему? Потому что это наша культура, наши корни, и эти корни уходят очень далеко – до Византии, Константинополя, а это Рим.

Францию, где я живу, представляют как старшую дочь Рима. А кто Россия? Старший сын Византии. Об этом никто ничего не говорит. Но об этом надо помнить, это важнейший момент – то, откуда пошло все наше православие, вся наша культура. Константинополь – это Рим, который пал только в 1453 году, то есть это было буквально вчера, а не западный Рим, который пал еще в 476 году и с этого дня уже больше ничего не было. То есть больше тысячи лет этот восточный Рим стоит на ногах, а потом идет тысячелетие России, но об этом никто ничего не говорит во Франции.

Во Франции есть направление по изучению Византии при Французской академии наук. Сейчас ее хотят закрыть и все, что было на славянском языке, переводят на английский, и все документы, всю историю, связанную с Византией, которая была на славянском языке, сейчас перевозят в Америку. И это длится уже два года, но все молчат. Это для меня катастрофа, трагедия.

– В Советском Союзе, когда я учился на историческом факультете, историю Византии не преподавали вообще, в школе не говорили ничего. А для профессионалов-историков тысячелетний период европейской истории просто не был включен в образовательную программу.

– Можете задать себе вопрос: почему? Сейчас я живу на квартире у одного из своих сыновей, который проходит учебную стажировку в Москве. Он снимает квартиру, где, по всей видимости, до него жили дети, потому что в одной из спален полно детских книг. Вчера я перелистывал одну из них, она называется «История прогресса». Там рассказывается про Рим, мир, экономику. О Риме западном, до V–VI веков.

– О римском праве, римских законах, собственности.

– И одна страничка о Константинополе, где объясняется, что это была буферная зона между турками и Западом – и на этом все заканчивается...

– Гигантская империя! Самая большая по территории за всю историю цивилизации!

– Тысячелетняя история – и ни слова нет. Потом переход на последнее время – XIX, XX века. Мой дед все-таки окончил здесь политехнический институт, и мы знаем, кто из него выходил, кто были эти люди.

Один пример, может быть, смешной. Я говорил детям: «Включи иконоскоп». А что такое иконоскоп? Иконоскоп – это то, что мы сегодня знаем как телевизор. Был какой-то чудак, который изобрел иконоскоп.

– Его изобрел русский эмигрант, тот самый знаменитый Зворыкин, живший в Америке.

– Почему нам надо сегодня все это везти в Америку? Запад нам дает! Зубная паста, например, тоже изобретена в России. Кто это помнит и знает? Мало кто. Зубная паста – это смешно. Но до 1972 года зубная паста продавалась во Франции в русском учреждении. Приехали старики, устроили копию фабрики, что была в России, и до 1972 года эта фабрика работала под руководством потомков тех, кто изобрел зубную пасту.

– Вы росли на Сергиевом подворье, но были и такие детские объединения, как Организация российских юных разведчиков, скауты или витязи для более старших детей. Именно посещая мероприятия этих организаций, Вы и познакомились со своей будущей супругой Анной Томашевской? Расскажите о Вашей семье (по нашим меркам и, как выяснилось, по французским, это многодетная семья), у вас четверо детей. Все уже взрослые, все живут между Россией и Европой, и все блестяще, без всякого, на мой взгляд, акцента говорят на русском языке.

– Думаю, они говорят лучше меня. Я иногда спотыкаюсь и ищу слова, а они говорят лучше меня, потому что у них была возможность сюда приезжать. У меня же такая возможность появилась, когда мне было только 29–30 лет, в первой половине 1980-х, раньше я никак не мог. А они приезжают сюда спокойно, любят эту страну и чувствуют себя здесь дома.

– Как это получилось? Многие люди, которых я знаю, не считают Россию своим домом, лишь родиной своих предков, не более того. А Ваши дети считают, что Россия – это их дом. Какие традиции были в этом смысле в Вашей семье? Расскажите о Вашем браке.

– Это очень больное место. Это связано не столько с браком, сколько с пониманием России. Россия была советской, но она была Россией. У меня не было впечатления, что мы выехали как эмигранты. Мы просто вышли и не вернулись. Но мы никогда не уходили, мы постоянно оставались на связи.

Помню, как еще до моего брака, у меня дома в Париже бывали Галич, Окуджава, Высоцкий. Они играли на гитаре, мы гуляли по Парижу. Когда я выходил с ними, на тот момент вашими знаменитыми людьми, мои друзья показывали на меня пальцем: вот какой ты советский. У меня не было такого восприятия, так как для меня это было продолжение России. Да, она была другая, но тоже была Россией. Не знаю, как это объяснить... И я постарался передать это моим детям.

– Ваши сыновья женятся на русских, дочь выходит замуж за русского – это железный закон или они сами так решили?

– Это не железный закон, это они сами. Это остается для них дыханием. Как объяснить, когда идешь по улице и знаешь, что за переулком, а никогда здесь не был? Это необъяснимо. Когда я приезжал в Москву в 1980-е годы, еще в советское время, и спускался в метро, мне было хорошо, я чувствовал, что дома.

Потом был брак с Анной Святославовной. Слава Богу, что мы встретились: я не представлял себе, чтобы не было возможности говорить по-русски дома, потому что надо было передавать дальше то, что нам оставили деды и родители. Мы встретились совершенно случайно, но интересно, как и где. Мне было 28 лет, уже шесть лет, как я работал, перспективы никакой, работаешь, как дурак, на Западе и думаешь: «И как дальше, вот, никого не встретил, значит, один, тогда давай на Афон». И я решил ехать в монастырь на Афон, билет уже был в кармане. Приезжает мой брат и говорит: «Какой Афон? На Афон завтра поедешь, а поедем мы в Брюссель, там бал». Русский бал.

– Знаменитый февральский бал, где наливают борщок. Бывал.

– Я говорю: «Зачем туда ехать? Всех мы там знаем, все знакомые». – «Нет-нет, брось, давай, я туда еду, беру тебя с собой». Мы туда поехали, и я встретил Анну, которую знал давно, но мы не пересекались. Ну, я про Афон забыл (смеется), и мы очень быстро решили устроить семью. За три месяца решили все – это очень быстро.

– У вас замечательный брак, замечательные дети, дом. Слава Богу!

– Мои родители говорили: «Куда ты? Мы ее не знаем? Это кто?» Слава Богу, все нормально.

– Как Вы думаете, Ваши дети будут продолжать делать то, что делали Вы, то есть так же внимательно, щепетильно относиться к русскому языку, православию, доносить это до своих детей, внуков? Или что-то немножечко ослабло?

– Нет, я убежден. Они горят этим. Как только они видят на Западе какую-то выставку, собрание, они туда бегут, стараются встречаться с этими людьми.

– Пушкинский круг или, может быть, даже пушкинское общество?

– Они собираются каждый вторник, 20–25 человек, не больше, но это люди, которые именно работают с Россией, у которых здесь есть предприятия, возможности развиваться – постоянные связи. Это идея – вернуться сюда и работать здесь.

– Перечислите, пожалуйста, имена Ваших детей для наших телезрителей.

– Старший – Димитрий. Второй – Святослав. Потом Василиса, и последний – Гриша.

– Скажите, пожалуйста, важно ли для Вас и для них российское гражданство? Или это просто штамп и вы считаете себя русскими без всякого паспорта?

– Мы считаем, что мы русские, без всякого паспорта. Но было бы хорошо иметь паспорт, это удобнее. Но мы всегда считали себя русскими. Для нас быть русскими – это безграничность. Когда я был в Перу, Корее, Токио (мне приходилось много ездить), я всегда считал себя русским. Да, есть страна, границы, но я русский.

– Георгий, спасибо Вам огромное за такую необычную беседу, потому что Вы человек с колоссальным чувством языка, очень хорошо понимаете его, рассказываете не тяжело, не кирпичи кладете, а очень по-человечески. Спасибо, что рассказали немного о себе и своей семье, – о русской эмиграции мы еще поговорим в дальнейшем.

Вы человек очень развитый в языковой сфере, говорите и пишете на семи языках, не считая церковнославянского, и так легко и свободно говорите по-русски.

– Так удалось.

– Спасибо огромное еще раз. Всего Вам самого лучшего.

– Спасибо Вам. До свидания.

Ведущий Константин Ковалев-Случевский, писатель

Записала Ксения Сосновская