Царская Семья: с любовью и доверием. История седьмая. Юлия Башкирцева

Подлинные личные истории, рассказанные нашими современниками, – это признание в любви к Царской Семье, и далеко не у каждого участника проекта эта любовь была изначально: многие прошли путь от веры в лживые измышления до познания истины и теперь свидетельствуют о том, какое участие приняли в их жизни открывшиеся им Царственные Страстотерпцы.

– В 1993 году у нас с мужем было бракосочетание. И вот свадебный кортеж объехал все точки Екатеринбурга, Вечный огонь; мы побывали у всех памятников, возложили цветы. И вдруг каким-то странным маневром первая машина едет на то место, где сейчас находится Храм-на-Крови. Но в 1993 году там ничего не было: уже не было дома инженера Ипатьева и еще не было Храма-на-Крови. Мы приезжаем на пустырь. Кусты. Молодежь выходит из машины, все с шампанским, с бокалами. Это был февраль, холодно. Мы так и не поняли, куда приехали и почему машины повернули сюда. Это мне стало понятно много позже, через много лет. Мы вышли, достали шампанское… Ну, пустырь и пустырь… Молодежи хорошо, свадьба.

И видим: крест на пустыре, возле креста стоит человек. Почему крест? К чему он здесь? Я подошла. Вижу, что человеку холодно, хотя он тепло одет, в шапке. Я говорю: «Здравствуйте! Вам, наверное, холодно? Может быть, Вы с нами тоже… У нас свадьба сегодня». Он представился мне как отец Федор. Я не понимала, что такое «отец», не знала, что такое «батюшки», «священство». Говорю: «Хорошо, очень хорошо!» А он протягивает мне фото. Я его беру, а на фотографии царь Николай. Естественно, в голове у меня всплывает то, что нам говорили по истории: «кровавый царь». И первое – испуг; думаю: наша свадьба, и мне на свадьбу дарят «кровавого царя». Но что делать? Это же подарок, его нельзя выбросить.

Когда я пришла домой, рука сама открыла пустой семейный альбом, где были только первые наши фото, когда мы познакомились; и я наклеила фото царя Николая. И только через годы я поняла, какую огромную роль он и его семья, Александра Федоровна, царские дети, сыграли в нашей жизни. И мой муж пришел в храм только через государя. Первая его исповедь была на Ганиной Яме, когда здесь игуменом был (сейчас владыка) Феодосий. И эта исповедь, именно эта исповедь привела его в храм. Человек просто боялся туда зайти, говорил: «Ты иди, а я постою». И так было многие годы, хотя он крещеный. А тут пришел, и по воскресеньям мы вместе (а это очень радостно) стали ходить в храм.

И я пришла к вере тоже благодаря государю. Когда открывался телеканал «Союз» (а он, кстати, открывался тоже по молитвам Царственным страстотерпцам, я тоже этого не осознавала), очень много времени в эфире крутилась песня Жанны Бичевской. По незнанию я всегда повторяла: «Почему ему поют, почему так?» Не читая, не зная и, в общем-то, не интересуясь…

А в нашей с мужем судьбе произошли удивительные вещи: первую дочь, тоже непонятно почему, я назвала Лизой (хотя у меня нет такого имени в роду, может, есть где-то глубоко; я знаю всех прапрабабушек, но нет такого), а вторую назвала Александрой. И опять же через годы мне стало понятно: Елизавета Федоровна, Александра Федоровна.

Господь мне даровал сделать фильм. Я прочитала случайно попавшиеся мне письма, которые государыня писала во время войны своему супругу. Их было более шестисот. Я читала, и, знаете… сердце стучит, потому что мы с мужем тогда жили уже лет двенадцать, наверное; ссорились, мирились, ссорились – как-то все непонятно; не венчаны, я считала это тоже необязательным. И вдруг эти письма, где она пишет ему: «мой мальчик», «мой солнечный свет», «мой лучик». И в них, в этих письмах, столько любви, столько добра! И они не могут даже сказать эти слова друг другу открыто… Но настолько любят друг друга, настолько ждут встречи!..

У меня все перевернулось! Тогда я ушла с телеканала и стала работать при храме с детьми-подростками. Мы создали с отцом Владимиром Гусевым из Первоуральска детскую студию, и студия родилась как раз в день рождения государя, 19 мая. Когда фильм получился, я думала, что буду дарить его школьникам; кто-то будет смотреть, что-то узнает хотя бы на этих эмоциях, на этих письмах, на любви. Я сделала фильм о семье, назвала его: «Мы – одно» (потому что так говорила государыня). «Мы – одно». А это так редко в теперешнее время – маленькая, крепко связанная семья.

Понимаете, эта эмоция любви, которая мне передалась, сыграла в моей жизни огромную роль. Именно благодаря ей я перестала мечтать: карьера, карьера! Кинофестивали – да, я ездила, выигрывала. Мне так все это нравилось! И меньше обращала внимания на мужа, на детей. А после этого как будто что-то надломилось (в хорошем смысле), и я поняла, кому должна дарить свою любовь, свою заботу. Я пыталась все это сделать так, как государыня говорила. Каждое плохое, грубое слово играет огромную роль в семье. Ты можешь обидеть невзначай, и лучше первому попросить прощения. И ее советы, ее заметки, которые я стала читать, тоже мне очень помогли.

Именно в тот год, когда я создала фильм, мы поехали первый раз за границу. Это был большой турецкий отель, хороший. После отдыха в Анапе мы так оценили... Для маленьких детей на территории есть зоопарк. Все так здорово! И нам говорят: вы прилетели рано; походите, потом придете во столько-то. Мы вышли. Тут лежаки пустые, мы присели. А перед отъездом было такое четкое осознание: «Возьми с собой фильм!» Думаю: да кому он нужен в Турции? «Возьми с собой фильм!» А фотографию Царственных страстотерпцев я уже всегда носила с собой. Я взяла этот фильм, не понимая, зачем его беру.

И вот сумка с документами набитая, все документы у меня, я с ней хожу. Тут же фильм лежит, тут же фотография Царственных страстотерпцев. И с маленьким ребенком мы уходим в зоопарк,  дочь очень любит животных. Мы отошли, покормили животных, а когда пришли – стоит огромная толпа. Я – к мужу, а у мужа, смотрю, губы трясутся. Я говорю: «Что случилось?» А не вижу. Стоит огромная толпа стеной. Он мне говорит: «Сашу уведи подальше, потому что беда случилась. Девочка в бассейне утонула». Я говорю: «Как утонула? Как она могла утонуть?» А народу правда много. Говорит: «Я не знаю, но она уже там давно. Ей пытаются помочь, но она синяя. Я-то не могу протиснуться... Ее достали, но она уже полностью вся посинела». Я спрашиваю: «Маленькая, большая?» – «Как Сашка, такая же». Я говорю: «Что делать? Как помочь?» Он: «Не знаю. Молиться, наверное, надо». И мы достаем фотографию Царственных страстотерпцев, начинаем молиться. Лизонька была уже постарше. И мы молимся: кто как может, про себя, своими словами, еще не зная никаких молитв. Просто просим. Я просила, чтобы государь помог. Я не знала, как это просится. Я просила их всех поименно помочь, чтобы этот ребенок остался жив, потому что отдыхать после такого, в первый день приехав, ты уже не сможешь спокойно, просто совесть не позволит. Мы просили как могли. Маленькую Сашку убрали; втроем просили по-своему помощи этой девочке.

И вот я вижу, что эти спасатели (они такие здоровые!) делают ей искусственное дыхание, потом вниз головой трясут, через колено. Ребенок худенький такой. Думаю: «Господи, они ей что-нибудь сломают!» Ничего не помогает. Проходит минута, две, три, четыре, пять. Ничего. Они хватают ее. Я понимаю: ну все… Девочка плавала, и никто не видел. Они – многодетная семья, тоже первый день приехали. Мама побежала в номер, что-то взять маленьким, а эта малышка – старшая из детей, каталась с горки прямо в круге и, видимо, застряла, нахлебалась... И заметили-то ее уже поздно. Наш турист увидел, что ребенок плавает уже давно, но не выныривает. Времени прошло достаточно.

Когда ее унесли в холл, на ресепшен, я поняла, что все… Но мы продолжали молиться. Прошло уже минут десять, никто не приходит, не спускается. Все отдыхающие с грустными лицами; конечно, такая трагедия. И вдруг вижу: эти спасатели идут, спускаются по лестнице… И, знаете, такое ощущение: «Да! Да! Победа!» Я бросилась к ним, спрашиваю: «Ребята, ну что? Что?» Они говорят: «Мы через восемь минут завели сердце! Девочка ожила, ее уже увезли в госпиталь». Я бросилась в холл. Вижу: стоит плачет ее мама. У нее еще два малыша. Я говорю: «Вы успокойтесь. Главное, что малышка живая. Сейчас ей помогут, все будет хорошо. Это просто какое-то чудо!» И спрашиваю ее: «Скажите, пожалуйста, как зовут Вашего ребенка? За кого молиться нам?» И она говорит: «Ее зовут Анастасия». И вот тогда я поняла, для чего взяла фильм. Я достала этот фильм, протянула маме и сказала: «Вы знаете, сама Анастасия ей помогла». Я думаю, что этот фильм посмотрела мама, а потом, может быть, дети. И что они действительно поняли: сама Анастасия помогла. Анастасия – это радость; она даже в сложные времена делилась своей радостью. Вот такая история произошла с нами.

Ну а на всю нашу жизнь… Я не знаю. В нашей студии я уже десять лет работаю редактором; десять лет уже студии «Подсолнушки», десять лет нам – в день рождения царя. Вот 150 лет в этом году, и, конечно, мы весь год посвятили этим программам. Первую программу мы сделали: «Царские дети»; спели вживую песню Фотины Никольской, взяли Гран-при на фестивале. Изучая судьбы царских детей, проговаривая за них, наши дети вошли в их образы. Понимаете, они никогда не забудут их имена. Каждый ребенок-студиец знает, к кому можно обращаться, почему к ним надо обращаться. Знают правду... Хотя им по истории преподают так же, как мне; точно так же, ничего не меняется. Я им говорю: «Не спорьте, пожалуйста. Историков так научили». Но они пытаются спорить, говорят: «Не смейте так говорить! Это святые люди». Что-то свое выдвигают... Я им говорю: «Для того чтобы что-то выдвигать, надо это изучать».

Государь и Царственные страстотерпцы, молите Бога о нас! Я вас очень люблю!

Записала Людмила Ульянова