Свет невечерний. Смысл поминовения

Проповеди архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.

Мы в Православной Церкви очень часто молимся за наших усопших. И так бывает, что человек, который никогда церковь не посещает, непременно идет туда, например, на Радоницу или Димитриевскую родительскую субботу, чтобы помянуть усопших.

Причем традиции поминовения настолько разнообразны, изящны, сложны, порой изощренны, что некоторым священникам иногда в голову приходит мысль: не записать ли эти обычаи как некоторые фольклорные элементы? Мне приходилось служить в разных храмах в различных регионах России, Белоруссии, Украины, и так бывает, что в каждой области, а то и в каждой деревне, непременно есть свои необходимые и уникальные, ни на что не похожие, обычаи поминовения усопших. Есть даже различный устав служения панихиды. Я имею в виду не просто отпевание умершего человека, а дни поминовения, например, третий, девятый, сороковой день, полгода и год со дня кончины, когда совершаются какие-то ритуалы, обряды, церемонии.

Эти обычаи связаны не только с порядком молитв, но и с порядком трапезы или с пожертвованиями, которые несут в церковь. В России, например, это будет кутья или, как иногда говорят, просто каша – сваренный рис, иногда пшеница, приправленная сахаром, медом или изюмом. В разных регионах по-разному. А на Украине вы увидите в церкви большой панихидный стол, иногда заваленный продуктами. Это тоже приношение в честь усопшего.

В Белоруссии в некоторых регионах даже был обычай на панихиде вырезать из хлеба, который приносили верующие, треугольник, и выкладывать его на особый поднос. А в конце панихиды, во время пения «Достойно есть…» этот поднос даже качали, и это все было очень отдаленно похоже на проскомидию, на которой тоже вырезаются треугольные частицы из просфоры.

Почему эти обычаи так распространены и народное творчество никогда не останавливается? В моей памяти есть эпизоды, когда обычай как будто бы вырастал из ниоткуда, на моих глазах вдруг появлялся и укоренялся в каком-либо поколении. Почему у народа существует некое понимание важности поминовения усопшего и необходимости что-то непременно сделать? Это очень сложная тема, потому что она касается не только богословия, но и психологии религии, и просто даже психологии человека. Потому что в наш религиозный опыт непременно примешивается интуиция психологического комфорта, чтобы сделать все как положено.

Но нам интересно не изучение обычаев, не исследование в области фольклора, а богословская идея, которая лежит в сердцевине всех этих действий. В чем она заключается? Объяснить ее непросто, потому что мы касаемся области таинственного. На самом деле Писание мало что говорит нам о том, что происходит с человеком по ту сторону жизни, в загробной жизни. Мы только знаем, что там жизнь продолжается, что человек – навсегда, у него нет финала. Если уж человек родился на свет Божий, он уже навсегда. И за гробом каждого из нас непременно ждет суд. Вот это две истины, которые стоят столпами, и на них держится здание церковного учения о загробной жизни.

Но простого человека это ведь не удовлетворяет, ему надо как-то исследовать эту истину. Поэтому у нас есть масса литературы, связанной с посмертными вещами – откровениями, мытарствами; там описано, что происходит в такой-то день, куда влекут душу после созерцания райских обителей и так далее. Мне кажется, что все эти попытки осмыслить тайну в виде образов, в виде мифотворчества – законны. Потому что там, где есть тайна, наша рациональная активность должна уступить место образному мышлению, мышлению с помощью мифа.

Вот один из таких очень красочных, очень живых образов мне врезался в память после чтения замечательного произведения Владимира Галактионовича Короленко «Сон Макара». В основе сюжета лежит смерть человека: в тайге замерз одинокий полурусский якут. Труженик, крестьянин Макар остался без шапки, упал в сугроб и умер. Его будит умерший за десять лет до него священник и ведет его на суд к Великому Тойону, то есть Макар идет на суд к Господу, Великому Господину, Богу.

По дороге он встречает людей, которые тоже тянутся на суд, каждый в своем состоянии. И он встречает старика, который несет на своих плечах старушку. Макар спрашивает его: «А что ты делаешь, почему ты свою старуху тащишь?» И старик ему отвечает, что он пошел на суд к Великому Тайону, но Тот сказал: «Возвращайся и без старухи не приходи!» Оказывается, этот человек при жизни бросил свою жену и ушел спасаться куда-то на гору, жил благочестиво, размеренно. Все было хорошо. Видимо, он примкнул к какой-то обители.

Но в XIX веке оставить женщину без мужчины, без средств к существованию, значило обречь ее на нищету. Поэтому его старуха, оставшись одна, скиталась по чужим углам, подбирала объедки с чужих столов, мучилась, рыдала, плакала от одиночества, от обиды, от нищеты, от того, что она досыта никогда не ела. И вот этот, казалось бы, благочестивый человек услышал от Того, Кому он служил всю свою жизнь – от Господа Бога, – что Господь не хочет его видеть без того, кого он обидел при жизни. И старик тащит свою старуху на плечах. Это очень красивый образ, который говорит нам о том, что все наши поступки прорастают в вечность, они не проходят без следа. И если я здесь совершил значительную ошибку, особенно если я совершил какое-то преступление против другого человека, то Господь с меня спросит.

Почему мы поминаем усопших? Просто потому, что, оказывается, нашим близким, которые продолжают жить, только в новом состоянии, и непременно сталкиваются с судом Божиим, мы можем помочь! Это третий момент, связанный с нашим учением о загробной жизни человека. Оказывается, живые, которые здесь находятся, могут помочь тому, кто оказался в ситуации суда и уже ничего не может исправить. Этот старик не может отмотать свою жизнь назад, вернуться к своей старухе, накормить ее, пригреть, попросить у нее прощения, потому что все уже закончилось. Все закончилось, пришло к своему финалу. Но мы, оставшиеся здесь, на этом свете, через свои молитвы, милующее сердце, милостыню, одалживание своих рук, средств, сил, ума нашим близким, которые там уже ничего не могут исправить, все-таки что-то можем сделать. Это дело любви по отношению к нашим усопшим.

Записала Таисия Зыкова