Союз онлайн: Есть что сказать

Встречи со Святой Землей. Христианское детство. Рассказывает Анна Мусан-Леви, гид паломнической службы «Радонеж». Ведущая Светлана Ладина.

– У нас на связи Иерусалим. Моя собеседница Анна Мусан-Леви – гид паломнической службы «Радонеж». В последний раз мы говорили о Страстной седмице, Святой Земле и светлом празднике Пасхи, о чуде схождения Благодатного огня, паломничестве в Иерусалим. А вот сейчас хотелось бы поговорить о традициях христианского воспитания детей. Вы человек, выросший в православной семье, и значит Вы знаете, что такое православное детство. У Вас сейчас трое дочек, и наверняка Вы, воспитывая их, используете опыт свой собственный и своих родителей по отношению к Вам. Так это или не так?

– И так, и не так. Дело в том, что мое православное детство было очень специфическим, потому что это был конец 70-х – начало 80-х годов, когда в нашем храме единственным ребенком была, собственно, я. Все остальные были бабули, которых тоже насчитывалось не очень много, хотя это было в Москве и храм был довольно известный. И, конечно же, вера наша была тайной, то есть я росла в церкви, и это было совершенно по-другому, как растут наши дети сейчас. Родители мои сначала не были оба верующими. Моя мама была человеком верующим и церковным, а папа только шел к вере, он принял крещение, когда мне было шесть лет. Поэтому мы с мамой вместе шли к Богу и вели папу, так вернее сказать. Самое главное, пожалуй, что отличало мое православное детство, это живая вера в Господа, то есть мы ходили в церковь не потому, что это модно или что все так делают, а мы ходили, потому что без Христа жить было невозможно. То есть вот такое острое ощущение детской потребности в Боге как в отце, в Боге как в матери, это буквально наполняет всю твою жизнь, без этого ты просто не можешь жить. И поэтому уже неважно, что будет дальше.

Были, конечно же, и столкновения в детском саду, с учителями в школе. Когда мне было пять лет, проходил медицинский осмотр, и медсестра увидела на мне крестик, я ходила всегда с крестиком. Она его сорвала (цепочка была серебряная, тонкая, она ее легко порвала), бросила на пол и сказала, чтобы она «этой гадости» больше на мне не видела. Я тогда смолчала, а дома лила жуткие слезы и сказала маме, что я все равно буду ходить с крестиком – и никто ничего не сделает. Но потом священник, мамин духовник в храме, все-таки смог меня убедить, что не нужно этого делать, и мне зашивали крестик в одежду. А дома я опять надевала его. Так же было и в школе.

Мальчик во дворе побил меня однажды за то, что я была верующая. Сказал: «Ты в Бога веришь?» Я говорю: «Да». И он мне так надавал тумаков, что я пришла домой с синяками, плакала от обиды, от того, что не смогла защитить свою веру и ему ничего сказать не смогла, это было такое ощущение, которое я до сих пор помню. Не то мне было обидно, что меня побили, а что я не сказала ему чего-то такого, что нужно было сказать, чтобы он не думал так о Боге и христианах. Были и хулиганы во дворе, которые состояли на учете в милиции, все об этом знали, они пили, один из них чуть не до смерти избил свою маму, – страшные ребята 16 -17 лет. Когда они появлялись во дворе, их боялись все, а я не боялась и каталась с горки, и вдруг один из них, такой Кеша-авторитет (это начало 80-х), говорит: «Эй, иди сюда!» Я подошла. «А ты правда в Бога веришь?» – спросил он. Я говорю: «Да!» «А ты и молитвы знаешь?» Я говорю: «Знаю». А мне было лет шесть. «Садись, читай!» – говорит. Я читала «Отче наш», читала «Богородице Дево…», они меня слушали очень внимательно. «Ну ладно, иди играй», – говорят… Вот такое было мое христианское детство православное. Как-то раз я гуляла во дворе, была Великая Суббота, и я закричала: «Мама, мы сегодня идем куличики святить?» Мама сказала: «Так, быстро домой!» И дома мне была хорошая головомойка: «Ты соображаешь, что говоришь?» То есть, понимаете, это была такая вера, как мама говорила: «Это наш с тобой большой секретик». И это ощущение, такое первохристианское, очень глубоко запечатлелось в моей душе.

Конечно, я с детства просто обожала храм, до сих пор эта любовь к храму у меня очень большая. Мне хотелось просто жить в храме, мне не хотелось из него выходить, потому что снаружи был пионерско-комсомольско-коммунистический мир, который был мне чужд. Притом я вступала в октябрята, в пионеры, в комсомол уже нет, но родители считали, что это не имеет большого значения, говорили, что просто не надо к этому относиться серьезно, но не нужно идти на рожон и драться со всеми.

Что касается моих детей, они растут немного в другой ситуации, хотя в чем-то она похожа, потому что они растут в государстве Израиль, где тоже, выходя на улицу, мы всегда напоминаем: «Уберите крестик, чтобы он не висел поверх платья». Мы, естественно, не афишируем всем и каждому, что мы православные, однако если нас кто-то спросит, мы, конечно, скажем: «Да». И говорим: «Да». И иконы у нас дома открыты, то есть все, кто приходит, в столовой видят иконы, мы не прячемся. Но тем не менее это немного похоже на Россию 80-х годов, на Советский Союз. Однако все-таки здесь никто не уволит тебя с работы, как уволили мою маму за то, что она ходила в церковь, из Московского университета (она работала в издательстве МГУ). Она потеряла работу, когда подруга написала на нее донос, что она ходит в храм. Здесь такого все-таки не произойдет. Я интуитивно стараюсь передавать детям свое ощущение того, что отношения с Богом должны быть очень глубокими и очень личными, как с родителями, как с мамой. Даже не как с папой, наверное, а именно как с мамой. И я верю, что можно передать это ощущение только от сердца к сердцу. Это не может дать ни воскресная школа, ни православная гимназия, не может дать просто посещение храма. Это именно то, что передается – опыт молитвы, общения с Богом, очень сердечного восприятия Евангелия, – только когда ты с ребенком это проживаешь изо дня в день, вместе с ним молишься, учишь его молитве. И нужно учить не только читать молитвы по молитвослову, а учить его обращаться к Богу. Вместе с ним читать Евангелие.

– То есть обращаться в тех ситуациях, когда тебе нужна помощь. Не тогда, когда положено помолиться: «У нас утреннее молитвенное правило, у нас вечернее молитвенное правило», а тогда, когда ты нуждаешься в защите, помощи или хочешь поблагодарить. То есть какие-то молитвы произносить своими словами, да?

– Да, и это тоже. А ведь помощь-то нужна постоянно, потому что, как это ни странно, и дети страдают от помыслов, которые враг им насылает. Паисий Святогорец говорит, что главная проблема любого христианина, главный тормоз, главная борьба – это помыслы, грехи – от помыслов. Соответственно, даже маленький ребенок знает, когда ему приходят плохие мысли и плохие желания. И поэтому любая ситуация в семье, любой конфликт между людьми решается с Богом. То есть: «А как бы Христос посмотрел? Ты не даешь сейчас куклу, ты злишься. А как Христос на это смотрит? А если бы Он сейчас стоял рядом… а Он стоит, ты просто его не видишь, что Он сейчас чувствует? Ты ранишь Его своей злобой, своей злостью. А как бы Он тебе сказал поступить?» – «Да, прости, Марта, на!» И отдается кукла, потому что Евангелие – оно живое. Это постоянное призывание Господа в любой ситуации, чтобы Он помог, чтобы Он был рядом. А Он-то рядом, это мы не рядом, значит – нам надо быть рядом с Ним постоянно и сопоставлять свои поступки, даже детские глупые драки, с Ним, с Евангелием, Его личностью. Жить в Его присутствии. Это очень трудно, но, скажем так, я этого не умею, но это цель, которую я ощущаю как необходимую. В детстве я, наверное, больше так жила. Когда человек растет, мы отдаляемся от Бога, и через детей в какой-то степени я приближаюсь опять и вижу, как это важно.

– Может быть, какие-то еще воспоминания детства… Все-таки Ваша мама совершила материнский, христианский подвиг, потому что в неверующей среде смогла вырастить верующего ребенка, притом не изгоем его вырастить, не белой вороной, но в то же время таким, который хранит свою веру. Ведь что-то же такое мама говорила, делала, помимо того что, понятно, молилась постоянно за Вас.

– Вы знаете, она, во-первых, очень большой акцент делала на Евангелие. Мама приучила меня с самого маленького возраста читать Евангелие каждый день подряд по кусочкам, что я и делаю до сих пор, теперь уже со своими детьми. Притом в моем детстве единственное Евангелие, которое мы имели, было на церковнославянском. Какая-то бабушка соседка, умирая, передала его моему крестному, а крестный подарил нам. Другого Евангелия в доме не имелось, а купить его тогда была большая проблема. И вот это Евангелие я с пяти лет читала на церковнославянском – выхода не было, мне пришлось его быстренько освоить. Дети мои более избалованны, они читают со мной вместе, естественно, на современном русском, но скоро мы начнем с ними тоже осваивать церковнославянский шрифт. И вот это каждодневное чтение Евангелия, я только теперь понимаю, сыграло огромную роль в моей жизни. Потому что ты знаешь его буквально наизусть, ты просто напитываешься им.

Но я скажу, что здесь сыграла роль не только моя мама, с которой, конечно, мы очень любили рассказы и любили разговаривать о Господе (у нас были разные репринтного издания перепечатанные книжечки, например «Сказания о земной жизни Матери Божией» и т.д.), но еще и церковь. Тогда отношение к детям в церкви было совсем другое, да и детей было очень мало. Например, я помню, как мы пришли на литургию, а перед началом звонили колокола, но я как-то не обратила на это внимание. Когда вошли уже в церковную ограду и звон прекратился, мама говорит: «Ты слышала, как колокола звонили?» А мне лет пять-шесть. Я говорю: «Нет». И давай плакать. Мама говорит: «В другой раз послушаешь, в следующее воскресенье». Мы вошли в храм, а я рыдаю, потому что не слышала, как звонили колокола. Идет матушка Анна, монахиня (тогда монахи жили в миру), она была звонарь у нас в храме. «Что такое, Анюточка плачет? Что случилось?» Мама говорит: «Да не слышала, как Вы звонили!» А уже началась литургия, уже идет Мирная ектения. «Ничего страшного, пошли!» Взяла меня за руку, повела на звонницу и начала звонить. Мама стояла при этом в храме. Отец Александр глянул из алтаря, улыбнулся и продолжал служить. И она ради меня повторила звон, то есть, понимаете, это была любовь! Было очень сердечное, любовное, простое отношение к детям.

Сейчас иногда оно более «техническое»: детей в церкви много, их надо всех причастить. Но как это в России, я опять же сужу по рассказам, я не живу там. И не всегда есть возможность индивидуального контакта со священником или хотя бы с теми же бабушками, которые прислуживают в церкви, как это было в моем детстве. Но это изменить нельзя, история развивается, жизнь развивается, и нельзя Россию вернуть сейчас на тридцать лет назад, это понятно. Но вот для меня это тоже сыграло довольно большую роль. И патриарх Пимен приезжал к нам на Иверскую всегда в наш храм, я помню, как все его встречали. Я тоже стою, он подошел, по головке меня погладил, благословил, иконочку мне подарил, то есть даже патриарх был близким, потому что нас было мало, и было, конечно, очень большое внимание. Я думаю, что во многих храмах России это и сейчас есть, бесспорно, просто сейчас сложнее условия.

– Анечка, скажите, пожалуйста, был ли у Вас период юношеской переоценки ценностей, которые были заложены с детства?

– Да, переоценка ценностей, конечно, была. Естественно, у всех бывает дурацкий возраст. Это было как раз в те самые 16 – 17 лет. Но я никогда не сомневалась в Боге, я никогда не сомневалась, что я православная христианка, просто был период грехов. Период, когда гормоны играют, когда помыслы атакуют, когда сильно юношеское желание свободы, полета, счастья, планов. И тебя заносит куда-то, то в одну, то в другую сторону. Но моя мама была со мной очень чутка в этом возрасте – как подруга, и все мои глупости проходила со мной вместе, не давая мне впасть в какие-то серьезные грехи. То есть, например, если я хотела подкрасить глаза, собираясь на занятия, в 16 лет, она мне разрешала, но корректно советовала, что лучше все-таки не зелеными тенями, а бежевыми. Думаю, каждой маме знаком такой момент. И юбку если уж хочется короткую, то все-таки не так, чтоб было видно, что под юбкой, а так, чтобы чуть выше коленочек. То есть это все было, конечно.

Но в наиболее острый период, мне кажется, Господь «вывел» нас в Иерусалим. Это было какое-то промыслительное действие Божие. И в Иерусалиме, могу сказать, я опять обрела Живого Бога. То есть встреча с Живым Христом сознательно уже, не в детском блаженном, невинном состоянии, а сознательно, перевернула много в моей жизни и продолжает переворачивать, потому что святые места продолжают играть роль в жизни моей и моей семьи. Господь очень много открывает через них и помогает. Иерусалим и Гроб Господень очень многое изменили в жизни и многое поставили на место. Конечно, это происходит не так, как сделать один «клик» – я приложилась и стала другой. Нет. Это процесс, как правило, мучительный, проходящий месяцами, а то и годами, но он шел, и он идет. Поэтому повторная встреча с Живым Богом после юношеского, подросткового отступления, бесспорно, была в Иерусалиме.

– Спасибо Вам огромное, дай Бог всего самого доброго Вам, Вашей семье. И я обещаю зрителям, что это не последняя наша встреча в эфире, дай Бог, будут и еще. Эфир телеканала «Союз» продолжается. Оставайтесь с нами сегодня и всегда!

 

Ведущая и автор программы Светлана Ладина
Расшифровка: Людмила Моисеева