Союз онлайн: Есть что сказать

Гость студии - кандидат богословия, советник председателя правления Фонда «Русский мир» протоиерей Антоний Ильин. Часть 2. Ведущая - Светлана Ладина.

– Батюшка, мы с Вами говорили о вызовах Западной Европы, с которыми мир, кажущийся свободным, уже не справляется и все больше сам себя закабаляет своим стремлением к свободе и подменами смыслов. Хотелось бы, если можно, затронуть достаточно взрывоопасную – но мы будем осторожны – тему.

В журнале «Сноб» была опубликована интересная статья, автор которой побывал в некоем мусульманском клубе в России (по-моему, в столице, но не суть важно). Он познакомился с русскими людьми, бывшими православными, которые приняли ислам. Каждый раз история такая: человек был крещен, но семья была нецерковной и на его духовные запросы, более высокие, чем у родителей, ответов не давала. Почему каждый из героев не искал ответов в Церкви, почему не шел с ними к батюшке, катехизаторам? Сам он не искал, самое большее: «Вот я слушал проповедь, ничего там не понял». То есть не было никакого личного контакта со священником, во всяком случае, я так поняла. Не было активного поиска. Но после этого была встреча с мусульманскими проповедниками, или поход в мечеть из любопытства, или что-то еще – и было обращение в ислам как истинную веру. И теперь женщина ходит в хиджабе даже на работу, будучи госслужащей, мужчина тоже соблюдает нормы шариата: не пьет, делает все, что положено, и не делает того, что не положено. И люди говорят: «Всё, мы нашли истинную веру». При этом они не говорят ничего по большому счету плохого в адрес православия, но: «Мы там недопоняли, это не наше, нас ничем не «зацепило». Это все-таки недоработка нашей стороны или хорошая активность другой стороны?

– Давайте начнем с Европы, где этот феномен – обращение бывших условных христиан в ислам – существует давно. Если у нас это единичные случаи, то там счет идет на десятки тысяч людей. И это вполне объяснимо: люди не находят опоры в собственной традиции, потому что христианские конфессии, протестантские деноминации Европы сами отходят от максим Евангелия. Есть люди, которые по своей природе максималисты: они не склонны к компромиссам, конформизму, в том числе в своем экзистенциальном поиске и поиске религиозном. И, естественно, многие западные квазихристианские вероисповедования со своим соглашательством со всем консьюмеристским, потребительским, предельно двухмерным обществом для таких людей неинтересны. Они, как правило, идут дальше.

Помните, Виктор Цой пел песню: «И каждый с надеждой глядит в потолок троллейбуса, который идет на восток». Феномен давний. У Германа Гессе есть замечательная книга, которую всем советую прочитать, «Паломничество в страну Востока». Восток большой, и это паломничество приводит кого куда: кого-то к буддизму в разных его вариантах, кого-то к той или иной версии индуистской духовной культуры, кого-то к даосизму или чему-то китайскому. Причем уже прошло время, когда люди приходили к Востоку поверхностно, как это было раньше: начало XX века, экзотика. Мы знаем, что и во времена Религиозно-философского общества в Санкт-Петербурге наши замечательные писатели и поэты Серебряного века тоже любили Восток. Нет, сейчас люди ищут серьезно. И те люди, которые приходят к исламу, приходят к нему серьезно. И те, которые погружаются в те или иные восточные практики, делают это порой очень серьезно. И, скорее всего, они не станут встречаться и разговаривать с журналистами. Поверьте, это, к сожалению, тоже некая тенденция. И наверное, а может быть, даже наверняка многие из этих людей были бы прекрасными прихожанами, а кто-то из них, возможно, и замечательными священниками или монахами. А для кого-то, может быть, это просто кружной путь, это тоже вопрос.

Но мне не нравится слово «недоработка». Сейчас активность Русской Православной Церкви несопоставима со всем, что было в предыдущие годы. Тем не менее эта тенденция есть и все равно будет. Что касается ислама. У нас в стране еще с конца 90-х годов существует парадигма традиционных конфессий. Хотя она и не имеет больших законодательных последствий, но тем не менее в преамбуле закона о религиозных объединениях прописан принцип традиционных конфессий, а это православие, иудаизм, ислам и буддизм (который, скорее, является региональной компонентой, поскольку больше привязан к конкретным регионам). Ислам, конечно, не заключен в какое-то гетто, скажем так.

Я не хочу говорить об исламе как о религии: я не исламовед. Одно могу сказать: в плане специфики задач, которые приходится решать в рамках деятельности фонда «Русский мир», мне довольно регулярно приходится бывать в исламской республике Иран. Там, как мы знаем, шиитский ислам, и это действительно очень интересная духовная традиция, во всяком случае она интересна тем, что в ней существует большой культурный пласт – это и наследие суфизма, и поэтическая персидская традиция, тоже связанная с мистиками-суфиями. Замечательный пример, о котором не могу рассказать, город Шираз, известный по поэзии. Там находится могила Хафиза, которого мы тоже все знаем, куда я безусловно пошел. На могиле Хафиза, который почитается и как поэт, и как святой, и как пророк, ежедневно бывают тысячи паломников всех возрастов: юноши и девушки, люди среднего возраста, пожилые. Огромная территория, тенистые деревья и этот мавзолей. Люди приходят сюда помолиться, почитать его стихи, почитать свои стихи. Студентки приходят повздыхать о несчастной любви. А в иранских гостиницах на равных стоят томик Корана и «Диван» Хафиза – вот что значит высокий уровень религиозности и высокий уровень культуры.

Я считаю, что самая главная проблема не в исламе, а в исламизме. Давайте всегда говорить о суффиксе «изм», чтобы подчеркнуть разницу. Как мы говорили, секулярность – это норма, секуляризм – претензия на доминирование, на исключительность какого-то мировоззрения. Религия должна быть отделена от всех и должна находиться где-то в стороне от всех – это секуляризм. Что такое исламизм? Это уже не религии, а некая идеология, претендующая на тотальное доминирование, которое прикрывается религиозной мотивацией. Ислам, к сожалению, такую возможность дает. Почему? Потому что очень много разных авторитетов, которые по-разному трактуют основы веры, ведь в исламе не было Вселенских Соборов. И это тоже проблема. Существует традиционный, безусловно, глубокий исламом и ислам мистический, каковым являются суфийские тарикаты, кстати говоря, свойственные для ряда регионов России, в том числе для Дагестана, Чеченской республики, стран бывшего СССР, того же Узбекистана. Есть тарикат Кадирия-Хаджимюридия, к которому, собственно, принадлежит Рамзан Кадыров. Это, действительно, серьезные, глубокие духовные традиции в рамках ислама. Но, помимо этого, есть салафитский ваххабитский ислам – исламизм, который продвигается, навязывается. К сожалению, часто эти конвертиты, обращенные в ислам, попадают именно в эту радикальную парадигму а не в традиционный ислам, где как раз есть сердечная молитва. Мы часто слышим слово «зикр», что значит памятование, непрестанная молитва, повторение имен Божьих. Но такой ислам не всем интересен. А интересен ислам радикальный, и именно тем, что человек, не склонный к компромиссам, хочет найти в исламе не «вторую версию» православия, а что-то как раз противоположное. И проблема, на мой взгляд, возникает, когда люди попадают в него. Поэтому вопрос действительно очень деликатный.

Ислам – это традиционная религия, на самом деле, у нас во многом общие ценности с традиционным исламом, и они наши партнеры по противостоянию той лжи, тому секуляризму, неолиберализму и всему плохому, о чем часто говорит Святейший Патриарх – культу человекобожия. С одной стороны, есть теосис – обожение, о чем говорили православные святые, а с другой стороны, есть апофеоз – поднятие на трон ветхого человека со всеми его пороками, человек как мерило вещей. Богочеловечество противоположно человекобожию. И в этом противостоянии традиционный ислам рядом с нами так же, как и традиционный иудаизм. И это тоже надо иметь в виду. А что касается исламизма – это страшная опасность, и в том числе для самого ислама. Потому что отсутствие единого признанного авторитета, всегда, к сожалению, создает слишком много «окон» для подобных проповедников.

– Получается, что для человека ревностного, с максималистскими взглядами «православие-лайт», которое мы порой пытаемся проповедовать, а еще чаще так живем, неприемлемо. Он не видит в наших глазах отблеска Царства Небесного, идет искать его в другом месте и что-то там себе находит.

– Мы почти процитировали слова блаженной памяти митрополита Антония Сурожского о том, что никто не сможет спастись, если не увидит в глазах ближнего, в его лице отблеска сияния вечной жизни. То есть мы не светимся сами и поэтому нет желания вглядеться в тот свет, который через нас светит. Потому что мы теплохладные. В Апокалипсисе есть плохое, но очень меткое слово, которое описывает, что сделает Господь с этими теплохладными, и особенно хорошо это звучит в церковнославянском тексте: «изблевати тя имам от устен Моих». Очень не хочется быть в этой категории, но мы своей жизнью, своим конформизмом, к сожалению, мало того, что сами себя туда загоняем, мы и других людей не способны привлечь. Им не интересно, потому что если мы такие же, как они, почему православие им вдруг должно быть интересно? Если мы завистливые, недобрые, мелочные, и добавьте далее по списку… А заповеди блаженства мы способны разве что послушать на литургии, когда поют «Блаженны» и сказать: ой, как хорошо сегодня спели, скажем, на музыку Бортнянского, а завтра Чеснокова. Эстетическое достоинство того, как спели, мы оценить можем, а применить к своей жизни, начав с «блаженны нищие духом»... Потому что мы себя не считаем нищими, мы считаем себя очень богатыми: у нас богатая традиция. К сожалению, мы приписываем себе то, что нашим достоянием не является. Потому что нашим достоянием является только то, что является нашим духовным опытом. И, к сожалению, «православие-лайт» не предполагает того, что человек погружен в глубины собственной традиции.

Поэтому я искренне надеюсь, что этот год тысячелетнего присутствия на Афоне кому-то будет тоже очень полезен, потому что это тысячелетие не только русского присутствия на Афоне, но и тысячелетие афонского присутствия в жизни русского православия, а это, начиная с Антония Печерского, преподобный Сергий, Нил Сорский, Паисий Величковский, преподобный Силуан Афонский. Этот ручеек, слава Богу, не оскудевает, и Святая Гора в жизни очень многих православных начинает играть большую роль, что тоже очень хорошо, потому что это не «православие-лайт».

Поэтому разговор об исламе очень простой: давайте жить в глубине, средоточии собственной духовной традиции и тогда мы лучше поймем и другие религиозные традиции, и, может быть, кому-то это станет интересно.

– Батюшка, спасибо, я получила ответ на свой вопрос: это мы недорабатываем, но недорабатываем не в деятельности вовне, а в деятельности вовнутрь, над собой мы недорабатываем.

– Есть замечательное монашеское слово – внутреннее делание, умное делание, иначе говоря. У нас сейчас слово «умный» пошло гулять: «умный холодильник»... умное все, кроме нас самих. А вот умное делание – это то, чего нам не хватает.

 

Ведущая Светлана Ладина
Записала Юлия Подзолова