Союз онлайн: Есть что сказать

О династии Слоним и семейных традициях рассказывает режиссер-постановщик ГАБТ Узбекистана Андрей Евсеевич Слоним. Ведущая - Светлана Ладина.

(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)

– Сегодня мы знакомимся с удивительной династией Слоним. У нас в гостях Андрей Евсеевич Слоним, режиссер-постановщик Государственного академического Большого театра Узбекистана им. Алишера Навои, заслуженный работник культуры Узбекистана.

Андрей Евсеевич, когда я готовилась к встрече с Вами (правда, она была по другому поводу – по поводу участия Вас и Ваших сподвижников в Царских днях в Екатеринбурге) и набрала в поисковике Вашу фамилию, очень скоро после этого у меня сформировался просто комплекс неполноценности, потому что я поняла, с какими людьми мне сейчас доведется общаться.

В ряду Ваших совершенно потрясающих родных есть и известный скульптор, и астроном, и человек, занимавшийся нефтепереработками, именно научной разработкой этой темы, и чудесные врачи, есть и Ваш дед Моисей Ильич Слоним, один из создателей Ташкентского университета, человек, который был дружен со святителем Лукой (Войно-Ясенецким) в бытность того доктором в Ташкенте.

– Да, в общем-то, исторические пути порой пересекаются очень причудливо, как, если Вы помните, говаривал Коровьев у М.А. Булгакова: «Причудливо тасуется колода». Мой дед, который был одним из видных медиков Узбекистана, по историческим путям пересекся как раз в период жизни и деятельности архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) в Ташкенте с ним. Они находились в контакте, поскольку были коллегами-врачами: дед был терапевтом-кардиологом, а Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий в миру (и архиепископ Лука в церковном сане) был выдающимся хирургом.

Естественно, их пути пересекались и во всех гонениях на архиепископа Луку, потому что, как мы сегодня понимаем и осознаем, медик в церковном облачении и с иконой над операционным столом вызывал у тогдашних властей совершенно понятное раздражение. Вначале с ним пытались беседовать, потом его пытались увещевать, потом ему пытались угрожать, потом, по крайней мере, трижды ему грозили очень серьезные репрессии, и дед, употребив все свое влияние (он был виднейшим врачом края), доходил до самых верхов.

И получилось так, что три раза ему удавалось оградить архиепископа Луку от гонений. Но ближе к 30-м годам, когда все это стало, как говорится, крепчать, уже ничего не удалось сделать, и архиепископ Лука был удален и служил в других округах. За этот период воспоминания о святителе Луке в моей семье бережно хранились, и мои родные очень часто рассказывали, как он приходил в гости, как они беседовали с дедом, как у них, безусловно, возникали научные споры, но отношения у них были очень теплые.

– Но Вам же, наверное, это рассказывали по секрету?

– Вы знаете, Ташкент, как ни странно, более демократичен, чем все другое. У нас сложилось так, что дом деда вообще всегда собирал всех видных людей. В тяжелейшие годы войны, ташкентской эвакуации в нашем доме перебывала вообще вся тогдашняя интеллигенция Союза. Там люди и жили, и, в общем, у нас жило очень много наших близких друзей. Комнаты были перегорожены подвешенными на шнурах простынями, и в доме жили десятки семей и наших близких и, как потом впоследствии выяснилось, людей, познакомившихся с нами именно в эвакуации. С ними мы потом поддерживали очень добрые связи. И получалось так, что эти, как кажется, крамольные по тем понятиям связи с Божией помощью, наверное, уберегли деда от всяких неприятных последствий.

– Мне очень хочется спросить Вас о традициях Вашей семьи. Когда мы с Вами говорили о царской семье и о том, как воспитывали детей, как их развивали, мне подумалось, что если бы мы тоже вечерами читали вместе со своими детьми, вообще была бы традиция, например, семейных чтений или семейного пения, то нам бы не пришлось потом бурчать, что молодежь не такова, как нам хотелось бы, и что она вся совершенно пропала в Интернете, потерялась во всемирной паутине, потому что она бы не захотела там теряться, ведь ей бы давали достаточно любви, внимания и уважения в семье, да? Как было у Вас?

– Вы абсолютно правы. Я застал наш дом уже после ухода деда из земной жизни, потому что он умер в 1945 году, на две недели пережив победу, а я родился в январе 1949 года. Так что деда я знаю по рассказам о нем и по тем традициям, но традиции дома, семьи остались. Наш дом и сейчас жив и здравствует, если дом может жить и здравствовать. Сейчас там находится Союз театральных деятелей и организация «Узбектеатр», которая объединяет все театры Узбекистана. Он несколько изменил свой вид. Этот особняк был построен по правительственной ссуде. Правительство тогда давало видным ученым ссуды на постройку домов, и дед построил дом, в котором прошла вся моя юность.

Это большой дом, и за большим столом всегда собиралась семья, приходили интереснейшие люди, шли беседы на самые интересные темы, и меня, мальчика четырех-пяти лет, не удаляли, я сидел за этим же столом и впитывал – что понимал, что не понимал. Обилие книг, обилие записей, я имею в виду пластинки с записью музыки, пения. Так получилось, что звучащая у нас в доме музыка приучила меня к тому, что лет с четырех у меня на слуху были все основные оперы, которые я знаю. У отца была одна из богатейших фонотек в Ташкенте. Потом мы с ним вместе ее продолжали, и сейчас я, как могу, это все развиваю, продолжаю уже в формате CD, компакт-дисков. Сейчас у меня одна из лучших коллекций оперных и симфонических записей. Это я делаю просто для души и потому, что это очень важно.

Когда в пять-шесть лет ты можешь читать не только про зайчиков, но и снять с полки книгу, а там – «Сирано де Бержерак» Э. Ростана, то ты, что-то понимая, что-то не понимая, все-таки улавливаешь высокий особый дух этого произведения. И сложилось так, что на какой-то елке у знакомых все читали «Трусишка зайка серенький», а я прочел «Бой Руслана с головой», потому что «Руслана и Людмилу» я знал наизусть лет с шести. И сейчас, когда пришлось читать в концерте эту сцену, я с перерывом лет в сорок без репетиции прочитал...

И вот понимаете сам строй нашей семьи? Дед – выдающийся медик... Их было вообще четыре брата. Один был выдающимся медиком, его брат Соломон Ильич был первым рентгенологом нашего края, который достал рентгеновский аппарат и занялся изысканиями в рентгенологии. Это было очень опасно, потому что первые аппараты не имели защиты. Он облучился и очень рано ушел из жизни. Третий дед, Михаил Ильич, занимался ни больше ни меньше как генетикой. За это он был посажен, потом выпущен, и за это же потом получил Государственную премию. Ему сказали: «Пишите везде “Под судом и следствием не состоял”». В общем, это такая типичная судьба советского интеллигента той эпохи. Был еще четвертый брат, Лев Ильич, который занимался строительством мостов.

В потомстве как-то по медицинской линии никто у нас не пошел. Мой папа был видным архитектором, организатором архитектурной школы, выдающимся лектором по истории архитектуры и искусства и проектированию. Он воспитал, наверное, поколений десять архитекторов, которые до сих пор его помнят и почитают. Сестра моего папы была доктором физико-математических наук, занималась Солнцем, причем она возглавляла отдел Солнца буквально с двадцатитрехлетнего возраста и, не пугайтесь, делала это почти шестьдесят пять лет. И только практически закончив свой земной путь, уже будучи консультантом, она продолжала до последних дней консультировать работы и все то, что ей присылали со всего мира на рецензии и так далее.

– А Вы же сначала пытались пойти по стопам своей тети, да?

– Я поступил на физфак, хотел быть физиком, окончил школу с физико-математическим уклоном, но потом понял, что это не мое и перешел в Театральный институт, стал оперным режиссером и сценографом.

– Каково это, когда у всех в семье практически титул «выдающийся»?

– Понимаете, я этого титула опасаюсь. Этот титул дается не нами, и не нам оценивать, кто выдающийся, а кто нет. Я считаю, что надо честно и с отдачей делать свое дело, а баллы выставит кто-то иной, если вообще нужно их выставлять. Потому я спокойно отношусь к попыткам это все охарактеризовать и вообще считаю, что людские оценки очень субъективные. Важно ценить, когда к тебе хорошо относятся, когда твою работу оценивают по заслугам, но делать из этого какой-то жупел, превращаться в какой-то монумент – это по меньшей мере глупо, потому что вся наша жизнь – это изменения, и мы должны все время проделывать путь какого-то совершенствования, чтобы сегодня уже быть не тем, кем ты был вчера, и так далее, и так далее. Так что оценки – мгновенны.

– То есть получается, что вот такая успешность не результат общей семейной установки «ты должен быть молодец и лучше всех», а результат установки «ты должен ответственно и честно делать свое дело».

– Безусловно. И потом успешность – относительное понятие. Вся наша жизнь так или иначе проходит в преодолениях, потому что на любом пути, делаешь ли ты спектакль, делаешь ли что-то, ты всегда сталкиваешься с иной силой, которая по тем или иным причинам препятствует этому делу. Я не говорю о каких-то тенденциях, я говорю о нормальном жизненном процессе, когда два диалектически противоположных начала стимулируют развитие. Вот в этом преодолении, вероятно, рождается и какой-то собственный рост, и какое-то изменение отношений. Потому мне всегда забавно, когда человек начинает ощущать: «О, какой я! Как я много могу!» Много мочь нельзя. Мы знаем, все диктуется нам свыше, все идет оттуда, все оценки оттуда. Мы обязаны быть благодарными, когда нам помогают здесь что-то совершать, и думать, как делать это лучше и совершеннее.

– Андрей Евсеевич, я читала Ваши интервью и написанные Вами статьи, и всюду Вы так или иначе, опосредованно или впрямую, говорите о Боге. Правда, в некоторых интервью (но это, видимо, редакция) ставят Бога с маленькой буквы, а у Вас-то Он с большой.

­– Нет, Он всегда с большой.

– Когда Он стал для Вас не только с большой буквы, но и своим, родным? Когда пришел период, когда Вы поняли: Он есть и Он Ваш Спаситель?

– Понимаете, религиозное чувство – это настолько внутреннее, настолько интимное понятие, что оно несется человеком в течение всей жизни как-то особо. Оно, безусловно, вызревает независимо от эпохи, от того, был ли рядом атеизм или что-то другое. Понятие о каком-то Высшем Начале, Которое организует мир, исподволь приходит человеку, мне кажется, когда он начинает сознательно мыслить. Самая главная задача – это ощутить себя частичкой этого мира, который управляется некой большой силой, всем ведающей. Неважно вначале, в каком виде она предстанет. В эпоху, где правил атеизм, я очень интересовался историей религии, я знал (смею думать, что знал) какие-то черты основных направлений, меня очень интересовала духовная тема в литературе, искусстве.

Помнится, на первом курсе Театрального института (кстати, Ташкентский Театральный институт в те времена был очень демократическим, по уровню педагогов был сравним с центральными московскими вузами) я делал доклад «Тема Фауста в мировом искусстве», а как Вы понимаете, тему Фауста без Божественного Начала не раскрыть. И там я пытался ее раскрыть и, как ни удивительно, даже получил какой-то приз за оригинальное раскрытие темы. А потом (это пришло в абсолютно зрелые годы) я пришел к осознанному понятию религиозности, потребности принять христианство и принял крещение девять лет тому назад, это произошло официально.

Но в принципе это чисто фактологическая сторона, внешняя. В душе это все происходит гораздо сложнее, гораздо, я бы сказал, таинственнее, не в смысле тайны, а в смысле таинства, и гораздо более для нас осязаемо, потому что определенно бывают моменты, когда мы ощущаем, что лишь благодаря этой силе удалось что-то сделать, может быть, не совсем так, как хотел, но удалось преодолеть, на какой-то этап как на гору, вершину забраться, зная, что впереди еще. Я это понимаю так. Конечно, может быть, в словесном ряде выглядит примитивнее, чем есть, но путь познания всего этого неимоверно сложен, и у каждого человека он, несомненно, свой.

– У нас закончилось время в эфире. Спасибо Вам большое! Помоги Вам Господь! Я хочу еще сказать: Андрей Евсеевич уже без малого одиннадцать лет возглавляет епархиальный отдел по культуре «Сретенье» Ташкентской и Узбекистанской епархии. А кроме того, это заслуженный деятель культуры Узбекистана, режиссер-постановщик Государственного академического Большого театра имени Алишера Навои.

 

Ведущая Светлана Ладина