Союз онлайн: Есть что сказать

О том, как помочь ближнему в горе, говорит архимандрит Иоанн (Маграмм), настоятель Воскресенско-Серафимовского скита (г.Миннеаполис, США). Часть 1. Ведущая - Светлана Ладина.

– Мы находимся на территории монастыря Царственных страстотерпцев на Ганиной Яме. Мой собеседник – архимандрит Иоанн (Маграмм), настоятель Воскресенско-Серафимовского скита в городе Миннеаполис.

Батюшка, здравствуйте! Благословите, пожалуйста, наших зрителей!

– Бог благословит всех нас! Рад с Вами быть здесь!

– Отец Иоанн, несколько лет назад Вы уже гостили в нашей студии, и разговор у нас шел про Вашего духовного отца – святителя Иоанна Шанхайского.

– Да, я помню.

– Честно признаюсь зрителям, что мы собирались говорить на другие темы (и мы о них побеседуем), но только что выяснилось, что отец Иоанн служил в Елеонском монастыре, в Русской свече, когда игуменьей там была матушка Тамара (Романова), дочь великого князя, того самого, чьи стихи подписаны инициалами К.Р.

Я не могу не спросить про матушку Тамару и про это Ваше служение.

– Мы видели матушку Тамару на трапезе, на некоторых службах. Ее, конечно, поддерживали, когда она ходила, но если ее о чем-то спрашивали, она определенно отвечала «да» и «нет». К матушке Тамаре я подходил, но я тогда был молодым священником, и мне было как-то неловко, что я молодой. И когда меня спрашивали, сколько мне лет, мне хотелось немножко добавить, потому что мне тогда было двадцать с лишним лет. Игуменьи матушка Тамара и матушка Варвара в Гефсиманской обители ко мне очень хорошо относились. Я помню матушку Тамару. Мне не приходилось с ней много говорить, но я наблюдал и навсегда запомнил.

– Я знаю, что со времен матушки Тамары повелось, что в монастыре, в Русской свече, игуменью зовут по-арабски «ама», то есть «мама».

– Да.

– Так к ней обращались монахини и воспитанницы, и это было ответом на ее материнское отношение?

– Да. Матушка Тамара была матерью для всех, не только для сестер, но и для нас, служащих там в иерейском сане.

– Отец Иоанн, Ваши родители познакомились, когда были в вынужденной миграции?

– Да, мы жили в Зальцбурге в лагере для DP ( Displaced Persons ), который назывался Парш (Parsch). Там мои родители жили в бараках, где было много русских, белорусов, украинцев и других. И я там жил. Я помню некоторые случаи. Мой отец был электрик, и он устанавливал крест с электрическими лампочками на храм.

– А был именно храм?

– Был барак, из которого сделали храм, и поставили сверху крест, который зажигался электричеством. И мой отец это электричество проводил. Я помню, мы с мамой подошли, и мама говорит: «Сходи с крыши!» Это воспоминания из лагеря Парш. Еще был пожар в церкви. Я это смутно помню. Кое-что вовремя вынесли из храма, и потом перестроили его опять. Но главное, что для всех эмигрантов самое первое было – храм. Они сплотились как духовная семья, все ходили в церковь. Я помню, что митрополит Анастасий (Грибановский), первый иерарх Русской Зарубежной Церкви, посещал эти лагеря и служил в них. И все объединялись вокруг Церкви. Митрополит Анастасий был как бы главой всех этих общин.

– Отец Иоанн, а Курскую Коренную икону Божией Матери привозили?

– Наверное, привозили, но в памяти этого нет – мне было два-три года, и я не помню. Думаю, привозили, потому что Курская икона была при митрополите Анастасии и посещала в Германии эмигрантские лагеря: в Штутгарте и другие. И, конечно, в Австрию приезжала. Там был владыка Стефан (Севбо) – один из старейших по возрасту архипастырь, ему было 90 лет. Я помню его, помню, как он из кармана мне давал конфетки. Вот какое радостное воспоминание того времени.

– Батюшка, потом Вы пошли в школу, а где она была?

– А в школу я пошел уже в Америке, в Нью-Йорке. Мы переехали. Все, кто был в этих лагерях, ждали возможности и спонсора, который перевез бы их или в Австралию, или в Южную Америку, или в Соединенные Штаты. Мы попали через Bre th ren service на пароходе в гавань в Нью-Йорке. Я помню, как приплыли ночью, и была суматоха: «Статуя Свободы!», и все побежали на палубу. Когда меня туда принесли, то C татую Свободы уже не было видно, но были видны яркие огни города Нью-Йорка.

Учился языку я уже в школе. В детском садике я английского языка не знал, говорил по-русски. Конечно, мне было трудно, потому что я не все понимал, и меня не понимали, но молоденькие учительницы всегда были терпеливы и ко мне хорошо относились. Хотя заставляли очень много есть, и мне это не нравилось. Когда на тарелку клали много еды, я начинал плакать, потому что мы не привыкли так много есть. Хорошее время было в детском саду.

– А в школе?

– Я поступил в Elementary school (начальная школа), о ней немного помню, но когда поступил в Junior high school (средняя школа), перед гимназией, там уже знали, что я русский. Там был еще один или два православных, но они по-русски не говорили, хотя были русского происхождения. Но дети как-то все узнают про каждого, и они знали, что я русский, потому что были праздничные дни: Рождество Христово или престольный праздник в Синодальном соборе, когда мы подавали письмо, что будем присутствовать на службе, чтобы нас отпускали из школы.

Настроение было такое, что русских не любили, над нами посмеивались и, можно сказать, даже немножко издевались. Была группа молодежи, которая иногда поджидала после школы, чтобы показать свою силу. Я это хорошо помню. Приходилось убегать. В нашем доме жила Александра Александровна, она мне говорила: «Ты молись Георгию Победоносцу, чтобы он всех их разогнал».

– Прискакал и раскидал бы.

– Да, но мой папа был офицером и говорил: «Ты им дай тоже в ответ». Конечно, до этого не дошло, но я помню, что было очень неприятно, когда вспоминали о том, что мы русские.

И, наконец, открылась русская гимназия. При русском Синодальном Соборе открыли гимназию имени преподобного Сергия Радонежского. И мы были так рады, что мы можем попасть в гимназию, школу, где мы будем спокойно учиться и будем среди наших, русских, и будем свободно ходить в церковь. Это была для нас большая радость. Я помню, что из американской школы я был очень рад перейти в нашу русскую православную гимназию, которая имела все права штата Нью-Йорка.

– Батюшка, а какие это были годы?

– Это было в конце 50-х–60-е годы. Школа была хорошая, на высоком уровне. Главное, что мы могли спокойно вздохнуть, что мы в своей среде. Так мы держали мир в своей душе, несмотря на то, что окружение было к нам враждебное, в том смысле, что русских просто не любили. И мы это чувствовали, мы это знали. Когда была холодная война, все были настроены против русских.

Я очень благодарен архимандриту Антонию (Граббе), который основал эту школу. Когда открывалась гимназия, владыка Анастасий получал чартер. Пришли представители от штата Нью-Йорк и дали чартер, чтобы утвердить, что эта школа имеет все права.

– Отец Иоанн, Вы затронули очень серьезную тему. Мы каждый день неоднократно читаем молитву «Отче наш» и говорим Господу: «Оставь нам долги наши, как и мы оставляем должником нашим». И вот, например, есть одноклассники, которые к тебе враждебно относятся, и ты можешь предположить, что ни завтра, ни послезавтра они своего отношения не изменят. Или соседи, которые считают, что раз ты русский, то ты враг, и относиться к тебе надо таким образом. Можно еще другие примеры привести. Как в этой ситуации поступать: каждый день прощать людей, которые делают тебе больно?

– Я помню, что, когда были такие случаи в школе, мы старались не обращать внимания на других студентов, а учиться. Когда мы выходили из школы, мы чувствовали, что мы в своей русской православной среде, потому что в то время (сейчас в Америке уже не так) все русские, белорусы и украинцы, которые жили в Нью-Йорке, обосновывались вокруг церкви.

Была церковная семья, был Дом свободной России, который купил князь С. С. Белосельский-Белозерский. Там были мероприятия для детей и взрослых: Новый год, Рождество и другие. Мы все были частью этой церковной семьи, и редко встречали людей нецерковных, и это нас держало. Мы могли существовать, и в нашей душе держался мир, и мы могли не только стараться прощать, мы могли просто не обращать внимания на то, как нас не любили.

Сейчас я иногда получаю вопросы от молодежи, которая учиться здесь: «Как же мне быть, я хочу поститься, а тут говорят, что не нужно» или «Как мне поступать со студентами, которые нецерковные?» Я отвечаю им: «Ты держись своего, не критикуй их, а сам смотри за собой». Я думаю, что это самое лучшее: прощать в душе, стараться не думать много о том, что кто-то другой говорит и что делает, а думать про себя и стараться самому быть лучше.

 

Ведущая Светлана Ладина
Записала Людмила Моисеева