Протоиерей Вячеслав Харинов: «Если мы не умеем прощать врагов –мы никогда не выиграем»

Дайджест за неделю. Ведущие: Светлана Ладина и Дмитрий Бродовиков.

Центральной на этой неделе стала тема прощения. «У Достоевского простить -  значит понять. То, что происходит на Украине невозможно понять, а простить?» - такой вопрос задала одна из наших телезрительниц. Совсем скоро перед православными христианами Украины встанет этот вопрос, потому что и в России, и на Украине, наступит Прощеное воскресенье. Послушаем протоиерея Вячеслава Харинова, замечательного батюшку из Санкт-Петербурга:

- Мы находимся в музее, посвященном неизвестной неоконченной войне. Мне приходится заниматься военной археологией, поисковой деятельностью. Я единственный поздний ребенок солдата Великой Отечественной войны, уходившего на фронт семнадцатилетним парнишкой. Хочу рассказать историю, которая стала для меня своеобразным духовным завещанием моего отца, и которая, может быть, даст возможность как-то по-новому взглянуть на любовь к врагам.

Шел далекий 1989 год, я впервые готовился выехать за границу: одна знакомая французская актриса пригласила меня в Париж; по пути я должен был заехать в Мюнхен к знакомому дизайнеру. Перед поездкой отец неожиданно вызвал меня к себе домой, поскольку я жил отдельно от него. Уже тогда он болел, и, бледный, сидя в кресле, он долго молчал, а затем, посмотрев на меня, спросил:

- Ты едешь в Германию?

 - Да, папа, еду впервые, - сказал я, - надеюсь, меня выпустят.

В то время за границу еще не выпускали.

- Если ты встретишь человека моего возраста по фамилии Шнайдер, передай ему от меня привет!» - неожиданно сказал отец.

Я не сдержался, улыбнулся и сказал:

- Пап, Шнайдеров в Германии больше, чем Кузнецовых в России. А в чем дело-то?

Тогда он рассказал мне историю, о которой молчал все эти годы. Уйдя на фронт в 1942 году, в 1944 он вернулся к себе домой - в маленький городок Шарья Костромской области - абсолютно израненным, искалеченным. У него были тяжелое ранение в ногу, осколочные ранения в грудь; он получил туберкулез в окопах, и у него удалили одно легкое. Молодой двадцатилетний парень – инвалид с палочкой. Вернувшись в родной город, он оказался в состоянии прострации и потерянности: молодой парень - инвалид, работы нет, надо как-то жить. С фронта вернулся также и его отец, мой дед, Василий Федорович, получивший тяжелое ранение в плечо под Прохоровкой.  Оба инвалиды, - надо как-то существовать. Однажды мой дед Василий приходит домой и говорит моему отцу:

- Слушай, я нашел для тебя работу: у нас в городе открывают лагерь для немецких военнопленных, и нужен грамотный человек в контору. У тебя есть образование, ты хорошо пишешь и считаешь, пойдешь туда работать.

На что мой отец, конечно, возмутился:

- Да ты что? Я только что вернулся с войны, искалечен ей: я не то, что видеть немцев, слышать немецкую речь не могу. Они сделали меня инвалидом - человеком, совершенно лишенным будущего. У меня, может, и семьи не будет.

В ответ мой дед, крутого нрава человек, сказал:

- Сказано, давай: иди в контору и работай!

Сделав над собой усилие, отец пошел работать в контору лагеря для военнопленных.

И неожиданно за колючей проволокой он обнаружил таких же ребят, как он сам: двадцатилетних немецких парней, которые недавно воевали против него. Грубо говоря, совсем недавно они промахнулись, стреляя друг в друга. И с одним из них по фамилии Шнайдер отец особенно сдружился. Днем они работали: отец - в конторе, а Шнайдер - каменщиком. Вечерами встречались: поскольку Шнайдера выпускали за стены лагеря, отец приглашал его к нам домой в семью, где его подкармливали. Он хорошо рисовал, и семья заказала ему портрет Сталина в карандаше, также он оставил семье красивый пейзаж, также исполненный в карандаше. Отец и Шнайдер хорошо играли на аккордеоне - были какие-то посиделки, вечеринки. Парней мало было: с войны вернулись немногие. Отец рассказывал, что приходили с девчонками, и девчонки танцевали, большей частью, со Шнайдером, потому что он не был инвалидом, а он сам сидел и играл на аккордеоне.

Прошло время, Шнайдер освободился и уехал в Германию. Конечно, общение стало невозможным, но память об этом человеке, таком же молодом парне, только что прошедшем войну, осталась у отца, который молчал все это долгое время до 1989 года.

Через какое-то время отца не стало, я стал священником и был назначен настоятелем храма, где находится самое большое в мире немецкое воинское захоронение. Я стал человеком, тесно связанным с поисковым движением, где у меня появилось много друзей. Когда я стал священником и ко мне стали приезжать немцы, война открылась для меня совершенно особым образом. Посещая немецкое воинское захоронение, они заходили ко мне в храм, я проводил экскурсию по Парку Мира, который мы расположили около храма и кладбища, говорил о неизвестной войне, доводил немцев до слез, рассказывая о тех страданиях, которые они принесли, в частности, местному населению, но заканчивал всегда историей о том, как два молодых парня простили, узнав друг в друге сверстников и современников, в далеком 1944 году, когда еще шла война. И каждый раз кто-то из приезжавших поднимал руку и говорил: «А у меня соседи по улице Шнайдеры», «А у меня бабушка в девичестве Шнайдер», «А у меня одноклассник, сидевший со мной за одной партой, Шнайдер».

Видимо, это история о Шнайдере стала гулять по Германии, и через три года, в 2003 году, я неожиданно получил письмо от Карла Шнайдера, немецкого военнопленного, который был в нашем плену. Это письмо хранится в нашем музее. Конечно, это не тот Шнайдер, которого знал мой отец, но тем важнее становится история, тем больше законченности и целесообразности она получает. Этот Карл Шнайдер написал мне, как старому другу, хотя даже не знал моего имени. Кто-то рассказал ему историю дружбы, связавшей двух совсем недавних врагов, и он написал просто «Господину настоятелю храма». Писал же, как другу: что жена умерла, что старость одинокая и что все плохо; он писал об ужасе и трагедии войны, о том, как был в лагере в Колпине под Ленинградом. Написал добрые слова в адрес русских людей и вложил в письмо пятьдесят евро на храм. Я подумал, что, если когда-то у меня будет музей при храме, я обязательно это письмо помещу как свидетельство неложности этого упования на возможность примирения даже во время войны, как подтверждение правоты того духовного завещания, которое я получил от своего отца: надо уметь прощать! Надо уметь быть великодушным: по-настоящему выигрывает тот, кто великодушнее, у кого духа больше! Если мы не великодушны к врагам, не умеем прощать, если не способны на любовь к ним, мы никогда не выиграем: это будет временная победа, физическая - по-настоящему победы совершаются только в духовном плане, на духовном уровне!

 

Расшифровка: Цветелина Гоцева